Осенние зарисовки

                ОСЕННИЕ ЗАРИСОВКИ

Всё утро из сетей полуголых ветвей и ваты облаков нерешительно выпутывалось солнце, словно старый дед вылезал из-под одеял, - наконец, оно вылезло и не спеша, шаркая валенками, поползло на запад.
На опушке леса, зацепившись за колючую проволоку, судорожно бились на ветру козы-пакеты, безуспешно пытаясь ускакать от своей неволи. Но колючка – зоновский страж, без крови не отпустит!
Дорога петляла в вампирном осиннике, даже через стёкла автомобиля чувствовалось, как он вытягивал, высасывал жизненные силы и что-то чуждое всему живому заполняло округу.
Лес напоминал старую рыже-зелёную кошку, всласть нагулявшуюся и вылизывающую полинявший мех.
Семя выращено и развеяно, - инстинкт размножения затих до будущей весны.
Внимательные зелёные сытые глаза следили за каждым движением, но ничто не трогалось с мест.
«Москвич», сбоку боднув косогор, присел на нём и,  по собачьи склонив голову, разглядывал лужу. Вдоволь наглядевшись, он приблизился и пощупал чёрной лапой-колесом и, брезгливо фыркая, окунулся в неё, вода зажурчала под брюхом .  отряхнув мокрые галоши-шины и сердясь на себя за этот видеосеанс, он резво побежал дальше.
Рыжая собачка, выкрашенная под осень, перемахнула дорогу и пошла полыхать на зелёном фоне сосен!
Грибы, посиневшие от холода, ни за что не хотели вылезать из-под хвои, - как из-под одеяла не хотят вылезать ребятишки в холодной нетопленой избе.
У обочины дороги кряжистый пень, словно деревенский мужик в раздумье чесал затылок, скрадывался в кустах, словно хотел схватить одну из проезжающих машин и утащить в чащу.
- Проголосую, она остановится,  - а я её хвать, да дёру!
А машины проскакивали мимо, - и он вертел огромной башкой и продолжал нерешительно топтаться на месте и чесать замшелый затылок, - и уже не порывался выскочить на дорогу. Вот он уже безнадёжно склонил голову и скрылся за поворотом.
Осинник, подожженный осенью, испуганно стряхивал с себя листья, горящие холодным пламенеми трепетал от пернесённого ужаса.
А пламя осенней печи, раскалённой дожелта, пожирало очередную порцию зелени.
Пахло грибами, сыростью и сожалением о прошедшем лете.
Лес, словно пропившийся золотарь-гулеван, раскидавший червонцы направо и налево и спустивший всё – до нитки, прислушивался, принюхивался:
- Придётся опять надеть на себя серую, драную рубаху нищего! Придётся  унижаться, упрашивать хоть в долг снежком прикрыть худую наготу!
Коричневая собачонка с подозрительно длинными ушами и белой салфеткой сзади необычными скачками, не спеша, шлёпала в кусты? 
- Это что за порода такая? – Да, это же заяц!! Такой симпатичный русачище! – Вот и довелось увидеть косого живьём!
- А почему он такой степенный?
- Ща-а-аз!  Он к тебе вернётся и объяснит, - почему он такой степенный!
Навстречу редким облакам неслись верхушки деревьев, - небо всё больше раздевалось и холодело.
По голубой тетради неба прошёл клин журавлей, словно пометки-галочки, словно поставленные одна за другой, - слышно было, как они перекликались, подбадривая друг друга.
Забайкалье с сожалением отпускало их в тёплые края.
… Вдруг среди ясного неба возникло чёрное облако.
Неужели НЛО? Вот здорово!
Ага, да ещё какой ОПОЗНАННЫЙ самолёт-коптильщик так сзади зачернил своё изображение, что исчез в дымовой завесе! 
Вот он вылез из своего убежища гальяньей мордой, как из норы, блеснул рыбьим хвостом и, ворча, отплыл  в сторону.
Зелёная женщина обнимала жёлтую подушку горы, не решаясь с ней расстаться, словно после истерики, - прислушивалась и молчала.
Куда-то исчезли докучливые, но честные комары, - в отличие от домашних комаров-партизанов, кусающих только ночью,  - в лесу они кусались круглосуточно.
Белка, свесившись с нижней ветки, сердито зацокала на незваного гостя с его остро пахнущей ярко-красной телегой.
 Не шуми, симпатюля! Я скоро уйду!
… Ручей, бывший когда-то весёлым, наполнялся холодом и темнотой,  по-старчески шептал, шепелявил меж камней.

…По талию обломана искусно,
С мохнатым полотенцем на плече,
Дебелая берёза с женским бюстом,
Согнувшись, мыла голову в ручье.

Редкий туман прозрачным шарфом окутывал простуженное горло сопки. Лысая макушка выпрашивала шапку.
- Будет тебе шапка! Белей не бывает!
Ветки качнулись, зашептались меж собой. Почудились голоса, - на миг они притихли и вновь – шум детворы за закрытыми дверями, казалось, - детишки-шалунишки выглядывают из листьев и прячутся.
Няня ветер, по-хулигански насвистывая, подметал детскую шалость, - опавшие листья, но вдруг развеселился сам и выкатил прямо на дорогу огромный перкати-поле-шар, - долго думал: Что с ним делать? – так ничего не решив, покатил его дальше.
- В хозяйстве всё пригодится!
Лето дарило осени на память свои пожелтевшие фотокарточки из раннего альбома, - а она переворачивала их, вздыхала, рассматривала и откладывала, найдя что-то интересное, потаённое, - либо просто отбрасывала, нахмурившись.
Лесная коряга в ожидании попутной машины притопывала неуклюжим деревянным сапогом.
За пазуху незаметно, но настырно лез холодок.
Прилетела синица и насмешливо глянула в мою сторону:
- Ц-ривет!
- Ц-ц-взаимно! Ц-ц-наше вам ц-кисточкой! – но птичка  уже не обращала на меня внимания.
Природа, как увядающая женщина, ещё красива, - но уже мудра и молчалива.
Явственнее проступали морщины засохших деревьев, - следы горьких дней и дум.
Животворные соки земли спешили до холодов спрятаться поглубже, - в корнях.
Всё отторгало влагу. – теперь уже не нужную.
… Деточки-сосенки,  взявшись за ручки, брели к опушке леса, а большая старая сосна любовно поправляла на них зелёные платьица, махала большими лапами, ласково глядела им вслед.
Чёрными цветами цвели старые вылущенные и расшеперившиеся шишки на песчаной желтизне старой хвои.
Огромной серо-белой свиньёй застыл камень, подставив бок холодеющему солнцу, казалось, - он похрюкивал от удовольствия, разрывая и нюхая мох вокруг себя.
Хоть солнышко и успокаивало и пело о светлой жизни, но на цыпочках подкрадывалось что-то неясное, печально-холодное и неизбежное.
Под еле слышное «Анданте Кантабиле» лесного оркестра в душу, кружась, втанцовывалась зимняя задумичивость.
Из леса, осторожно ступая и шурша, останавливаясь и оглядываясь, уходило лето…