Начало повеси о жизни и любви

Я - самое большое недоразумение уходящего века. Я не могу вспомнить, когда же я стала такой, какой стала. Быть может тогда, когда  меня бросил отец, или тогда, когда меня предала мать? Не знаю. Знаю одно: в таких условиях, в каких прошло моё детство (если это можно так назвать), из меня ничего хорошего выйти не могло. Я могла вырасти обозленной на весь мир или наоборот циничной и равнодушной, я могла стать наглой, как все уличные дети или наоборот забитым, застенчивым существом. Но почему-то природа надо мной жестоко пошутила. Да, я выросла ненормальной, как мне и было положено, но ненормальность моя оказалась необычной (если ненормальность вообще бывает стандартной). Не знаю, за какие и чьи грехи судьба меня так наказала, но я выросла наивным и добрейшим существом с холодным и злым мозгом. Не могу сказать, что я злилась просто так, без повода, нет, я даже не была злой в обычном разумении этого слова. Просто я понимала всё, что происходило вокруг меня и не находила объяснения глупым поступкам моих родных и остальных людей, окружающих меня. Часто хотелось закричать: «Люди, люди! Неужели вы не видите то, что вижу я, неужели вы не понимаете того, что понимаю я. Неужели и в самом деле все вокруг глупее меня, еще ребенка? » И порой просто выть хотелось оттого, что это правда. Что на самом деле они глупее меня, десятилетнего подростка. Наверное, если бы не моя доброта, я бы однажды не сдержала свой порыв и высказала хотя бы своим родителям то, что я о них думаю. Но увы, моя скромность и доброта не давали мне этого сделать, и от этого я становилась всё злее в душе и всё мягче снаружи. Из-за этой моей особенности у меня почти не было подруг, да даже если бы они и были, разве я смогла бы с кем-то обсудить то, что меня тревожило. Я держала все в себе, мучилась в одиночестве своими тяжелыми мыслями и порой задавала себе вопрос: «А не сошла ли я с ума?». Ответа на этот вопрос у меня, конечно же, не находилось, и это мучило меня еще больше. Наконец, в возрасте четырнадцати лет я поняла, что, как это не прискорбно осознавать, но я абсолютно аморальное существо. Сначала меня посещали мысли о суициде, но, несмотря на свою внутреннюю жесткость, я оказалась слишком слаба для того, чтобы положить конец своим мучениям. И вот исчадие ада, именуемое Алиной Лисовской, так и осталось влачить своё бессмысленное существование на земле и не понятая обществом (впрочем, надо заметить, я и не искала понимания у тех, кто глупей меня) я жадно искала своё признание в этом мире. Раз уж я не могу умереть, значит, я должна ради чего-то жить - считала я. Мои поиски были лихорадочными и не постоянными. То я увлекалась психологией и с утра до ночи просиживала над книгами, то принималась штудировать всевозможные кодексы, то настолько увлекалась историей, что в моей комнате вполне можно было бы производить раскопки, а бывало просто плевала на всё и целыми днями валялась на диване с какой - нибудь бестолковой любовной историей в роли чтива. Странно, но мои родители никогда не замечали во мне никаких странностей. Впрочем, если говорить о родителях, надо сказать что мы просто очень редко встречались. Отец (пока еще жил с нами) был военным, служил в авиации: постоянные учения, полеты, тренировки занимали его почти на сутки. Мать моя сначала работала диспетчером, затем, когда мы переехали в Киев, устроилась продавцом, а спустя год она взялась за свой собственный бизнес. Это был небольшой магазин косметики разнообразной, как по цене, так и по происхождению. Дешевые отечественные кремчики и копеечные помады спокойно существовали рядом с дорогими итальянскими шедеврами косметического искусства. Шел 1995 год, еще не привыкшие к  такому разнообразию люди полностью вычищали прилавки, даже потерявший товарный вид и несколько подпорченный товар находил своего покупателя. Дело моей матушки - Валерии Анатольевны Лисовской - процветало. Так, в 1999 году в Киеве уже существовало двадцать четыре магазина под названием «Чаривна Пани» с элитной косметикой и пятьдесят два небольших безымянных отдельчика с дешевой косметикой производства постсоветских стран. Матушка моя была в тот момент весьма обеспеченной, но умнее она то этого не стала. Нет, конечно, посчитать прибыль она умела, но по- житейски она по-прежнему была глупа. Череда её любовников, всякие дяди Толи, дяди Пети и прочие, чьих имен я не вспомню, появлялись и спустя пару месяцев исчезали в никуда. Матушка моя после ухода очередного дяди впадала в депрессию и кричала: «Это я во всем виновата! Я не могу ни с кем нормально жить». Тирада эта имела единственного слушателя в моем лице и вынуждала произнести нечто вроде: «Да нет, ты ни в чем не виновата. Это дядя Вася (или как там его звали на этот раз) плохой. Он не оценил тебя, милая мамочка». После чего следовал вывод, что все мужчины - редкостные сволочи. И мамочка, припав к моему крепкому плечу, со спокойной совестью выливала всю лишнюю в организме жидкость на мою любимую кофточку. После этого спектакля, сыгранного уже, пожалуй,  в сотый раз, Валерия Анатольевна отправлялась спать, на ходу выпив пол-упаковки валерианки, а хорошая добрая девочка Алиночка выжимала мокрую от слез кофточку и думала, не лучше ли в следующий раз сказать милой матушке правду: «Да, ты права. Это ты виновата, что никто с тобой не может нормально сосуществовать. Твои спектакли смотреть надоедает очень быстро, а так как больше ты ничего не умеешь, то приходиться искать новое развлечение в виде очередной дамы средних лет с меньшими аппетитами по части зрелищ и большими по части хлеба. Мужики они, знаешь ли, такой народ, что иногда хотят покушать. Это едва ли не основной стимул для создания семьи. А Вы, уважаемая Валерия Анатольевна стряпать не стряпаете, а то, что готовит Ваша домработница Глаша, есть могут разве что сильно оголодавшие девочки. И то через раз. Так что не жди, моя дорогая, что я тебя буду жалеть. Ты сама во всем виновата». Вряд ли это что-то изменит, но спектакль, во всяком случае, будет новый. Что-нибудь о дочернем долге, уважении к родителям и склонности к заблуждению в юном возрасте. Однако я сомневаюсь, что новый спектакль будет веселее обычного.
Да, семейка моя была веселой. И наверное поэтому, я как-то сразу состарилась, не успев повзрослеть. В то время, как мои ровесники пропадали на дискотеках и тайком от родителей приобщались к разнообразным порокам, я медленно варилась в собственном соку, переживая о том, что меня, в общем-то и не касалось. Пару раз, приличия ради, я выбиралась со своими одноклассницами и, по-совместительству, подругами Аллой и Кирой на молодежные тусовки. И там, умирая от скуки, лениво изучала окружающий народ, зажав в зубах сигарету и прихлёбывая любимый молодежный коктейль - «Бренди-колу». Никакого веселья и никакой свободы я не ощущала, вокруг все казались идиотами,,. А грохочущая музыка раздражала до зубовного скрежета. Нет, это не значило, что я не любила музыку как таковую, просто у меня музыка всегда перекликалась с настроением. А  скучая, разве можно слушать это ширпотребное диско?
Подруги же мои развлекались, знакомились с парнями и напрополую кокетничали, даже не подозревая о том насколько по-детски глупо выглядят они со стороны. Впрочем, чего еще можно было ожидать от двух хорошеньких четырнадцатилетних девушек. А они действительно были хорошенькими, можете мне поверить. Эллочка Кузнецова была очаровательной голубоглазой блондиночкой невысокого роста. Её еще не совсем оформившуюся фигуру ежедневно облегали миниюбки всех цветов и фасонов и тоненькие маечки. Пожалуй многие считали её красивой, ведь хорошенькую Эллочкину мордашку нелегко было испортить, даже дешевая косметика в три слоя не скрывала её нежные черты лица. А Эллочкины прически вообще были вне конкуренции - она ежедневно изобретала на голове нечто необычное с кучей локонов и заколок. Кира Щербакова уже в четырнадцать выглядела хорошенькой телочкой. Она была довольно крупной, но в её теле не было ни грамма жира. Одежда 46-го размера сидела на ней как влитая, подчеркивая её уже женскую фигуру. Черт повери, будь я парнем, у меня бы наверняка возникла мысль немного развлечься с неё, уж больно взрослой она казалась. А еще у Киры были восхитетельные глаза цвета темного ореха. В полутьме бара они загадочно и призывно блестели. Впрочем, надо отдать ей должное , Кира отнюдь не пускалась во все тяжкие. Цепочка большая любовь- восемнадцать лет, и лишь потом постель у неё была четкой.  Но покетнтчать она любила.
Рядом с ними я казалась серой и незаметной, а если кто-то из парней по недоразумению обращал на меня внимание, я всегда умела повести себя так, что бы у него не возникло желания поддерживать знакомство. Я весьма вежливо вела интеллектуальные беседы, вступала в дискуссии на тяжелые темы и слегка снисходительно улыбалась. Те стоики, которые не сбегали после первых пяти минут, отходили от нашего столика настолько ошарашенными, что забывали попросить у меня или у моих подруг номер телефона. Порой это были вполне симпатичные парни, и Кира и Элла шикали на меня и толкали ногами под столом, заставляя меня замолчать и не портить им очередное знакомство. Но в меня словно бес вселялся и я заводила разговор на не слишком популярные в кругу молодежи темы. Часто говорила об экономике и политике, об истории, о литературе. Я не так уж и много знала об этом (всего понемногу, а в целом ничего), но современную молодежь эти разговорчики шокировали и эти молодые люди быстро теряли интерес ко мне и моим подругам. Парни, настроенные хорошо погулять, выпить и поразвлечься с симпатичной девушкой настолько, насколько она позволит, как черт от ладана бежала от любых фраз, которые требовали напряжения извилин. А мне так нравилось портить им этот сладкий вечер, пожалуй как портила его себе я, приходя с подругами на дискотеку. Да, в такие моменты во мне было очень сильно садомазохистское начало.
И со временем, к счастью, мои одноклассницы перестали приглашать меня на такие мероприятия, ведь они больше всего боялись в своем преклонном возрасте (целых пятнадцать лет, подумать только!) остаться без парней. В нашем обществе так сложилось, что если ты ни с кем не встречаешься, то ты дефективный человек. Ко мне отношение было и так не однозначным, меня считали странной и даже прозвали "инопланетянкой", а Элла и Кира хотели быть не просто как все, а лучше всех. У них должны были быть лучшие шмотки, лучшая косметика и лучшие парни. И если им не удавалось в чем-то быть лучше других, это становилось трагедией.
То общество в котором я жила (а это в основном была школа, так как семьи у меня толком не было) высоко ценило материальные блага, престиж и прочую мишуру, которую я так ненавидела в лице своей матери. И если кто-то из старшеклассников имел несчастье стать популярным, то вся женская часть девятых классов начинала усиленно добиваться внимания именно этого популярного парня. Бедняги! Честно говоря мне было жалко этих незадачливых парней. Стоило только посмотреть на эти военные действия, которые разворачивались в школе, когда сменялась мода. Ставший популярным парень превращался в дичь, которые преследовали самые "продвинутые" девицы. Откуда-то выяснялись адреса, телефоны, состав семьи и прочие мелкие подробности из личной жизни объекта преследования. И самая наглая и удачливая девица в конечном итоге начинала встречаться с этим популярным парнем, во всяком случае, до тех пор, пока не менялась мода. А затем начиналась новая гонка, а бывший ранее популярным парень переходил во второй сорт, с которым встречались лишь неудачницы. Главными охотницами были Элла Кузнецова и Анжела Полякова. Побеждали они в борьбе за парней с переменным успехом. Так дичь прошлого сезона - Глеб Смирнов - досталась Анжеле, а восходящая звезда - Артур Кораблев- пока отдавала предпочтение Элле. Остальные охотницы, в их числе и моя подруга Кира, вынуждены были довольствоваться чем-нибудь не местным (то есть не школьным) или местным, но рангом пониже, например звездной свитой (то есть теми, кто был в одной компании с самым популярным парнем в нашей школе). Замечу, однако, что я в этой охоте принципиально участия не принимала, хотя пару раз мне везло, и на меня обращали внимание те самые, популярные, парни. Некоторые из них были даже в моем вкусе. Но я знала, какая ведется борьба за место с очередным красавчиком, и участвовать в этой забаве желания не имела.
У меня вообще очень силен был инстинкт самосохранения, который оберегал меня от всяких глупостей. Правда возник он у меня не сразу, и в детстве я умудрилась наделать всяких глупостей: влюбиться, попытаться играть по общим правилам и пытаться быть как все. В результате я стала изгоем, у меня не стало друзей, а свой ранний роман я по дурости испортила сама. И когда я была почти в безвыходном положении и не хотела больше жить, тут-то и появился этот инстинкт. Кроме того, мы переезжали в Киев. Здесь, среди новых людей я своих ошибок больше не повторяла. Я создала свои собственные правила игры, основав их на трех китах: свобода, гармония, честность. И все окружающие стали воспринимать меня, как некий параллельный мир. Созданный мной образ настолько отличался от них всех, что меня перестали оценивать как всех. Я просто была другой и все это знали. А мне понравилось играть в игру, правила которой знала только я, в игру, в которой я априори не могла победить, так как в неё, кроме меня, никто не играл. Я знала все о людях, окружающих меня, а они не знали обо мне ничего. Но, несмотря ни на что, со мной общались, со мной советовались, у меня были друзья, и я больше не была изгоем. А помог мне в этом мой тщательно сотканный из мелких противоположностей образ. Я принципиально не гналась за модой и престижем. Я не одевалась так, как все, не вела себя так, как все и не гонялась за теми же парнями, что и все. И поэтому ко мне не относились, как к конкурентке и мне было значительно проще жить.

Но и на старуху бывает проруха. И, несмотря на свой хваленый инстинкт самосохранения, я умудрилась вляпаться по самые уши. И случилось это в один прекрасный день, когда ничего не предвещало беды. Я только накануне вернулась из Парижа, куда летала с матерью подписывать контракт на поставку новых ароматов. В Париже я была впервые, мне там очень понравилось, но скука была невыносимая. Мамашка моя целыми днями где-то пропадала, а я ходила на экскурсии и шаталась по магазинам. И мне жутко не хватало человеческого общения. Но не успела я вернуться, как представился случай пообщаться со своими сверстниками. Мне позвонила Кира и пригласила прогуляться с ней и Эллой на заброшенную стройку. Я, недолго думая, согласилась. К назначенному времени я натянула новые, купленные в Париже, джинсы и футболку и пошла на встречу. Подруги мои, как обычно, опоздали. Но когда они, наконец, появились, меня поджидал неприятный сюрприз. Девицы мои решили прихватить с собой парней. Одного из них я знала по наслышке - это был Артур Кораблев, а второй - Киркин парень- был мне незнаком. Знай я, что девчонки притащат с собой парней, я бы однозначно осталась дома и черт с ним, с общением. Но теперь уйти я уже не могла, поэтому пришлось тащиться с ними на стройку. Настроение мое мигом испортилось, и я всю дорогу молчала. А подружки мои, наоборот, были чрезвычайно веселы и болтливы. Киркин парень (как оказалось, его звали Дима) с вымученной улыбкой держал Киру за руку, а вот Элкин парень - Артур - и сама Элка шли в обнимочку и сияли, как новенькие монетки. Эллочка старательно демонстрировала всем окружающим своего Артурчика, словно хвасталась новой шмоткой. А Кирка с гордым видом тащила за собой, как породистого бычка, молчаливого Димку. Но как назло, знакомых мы по пути не встретили, поэтому своих парней они демонстрировали только мне. А я молчала, так как говорить было не о чем.
Добравшись до места, мы понемногу начали разговаривать. Во всяком случае, стало о чем говорить, так как оказалось, что на этой заброшенной стройке, кроме меня никто не был. И все дружно стали со мной советоваться, куда именно нужно попасть, чтобы нормально посидеть. Я в общих чертах объяснила, как добраться до моего любимого места на одном из верхних этажей. Подруги мои были ошарашены, когда они собирались, то видимо не подумали, куда мы идем, так они оделись совсем не уместно. На Кире во всяком случае были брючки, а вот Элла вырядилась в коротенький сарафанчик и босоножки на высоком каблуке. А на этой стройке почти не было нормальных лестниц. В общем, если бы не помощь Артура и Димы, то девочки никуда бы не смогли попасть. Я же, в джинсах и кроссовках, чувствовала себя как рыба в воде. Но когда мы добрались до верха, наших мужчин осенило лезть на крышу. К таким геройствам не была готова даже я, но почему-то подругам моим эта идея пришлась по вкусу.
-Я - не самоубийца, - заявила я.-Вы посмотрите, куда собрались. Тут же одно неверное движение и всё - конец. А девченки в такой одежде и подавно не заберутся,- стала я апеллировать к сильному полу, видя, что Эллу и Киру опьянило чувство близкой опастности и им всё нипочем, когда рядом верные рыцари.
-Глупости,- фыркнула Элла. - Сюда же забрались, и дальше так же залезем.
-А мы на что? - спросил Артур. - Мы Вам поможем залезть. Правда, Димыч?
Димка промолчал, но головой кивнул. Чем больше я на него смотрела, тем больше он напоминал мне бычка на веревке. Дождешься от такого помощи. Артур же - шут гороховый