Дополнение к поэме А. Теннисона Королевские идилли

В поэме «Герейнт и Энид», входящую в «Королевские идиллии» Альфреда Теннисона, непонимание между супругами едва не привело к трагическому исходу. Но и после того, как справедливость восторжествовала, случившееся осталось не проясненным. Более того, Герейнт и не хочет ничего выяснить: «…Ты думала, я сплю, а я слыхал - / Слыхал слова, что ты жена плохая…/ Клянусь не спрашивать тебя о том,/ Что прячется за этими словами./Тебе я верю вопреки тебе/ Самой…» (А. Теннисон «Королевские идиллии» (перевод В.Лунина), М.,2001, с.167). В приведенном ниже дополнении к поэме все недоумения между супругами разрешаются.




«Но Энид, однажды я, на ложе, просыпаясь
(но не во сне), услышал, как сказала ты:
«Боюсь, что я жена ему плохая!».
И хоть я думал раньше: «никогда
не промелькнет и тени подозренья
между нами», твои слова меня смутили,
встревожили, воззвали к испытанью.
Оно закончилось. Теперь исчезла
и тень от тени подозрения –
так в полдень, высоко поднявшись, солнце
как жаром иссушает тени,
еще тянувшиеся утром чрез поляну
от дуба к грабу, и от граба к буку,
тем самым меж деревьев расторгая
лишь кажущуюся, призрачную связь.
Исчезло подозренье. Но осталось
недоумение, соединенное
со всякой мыслью о тебе:
что значили те горькие слова?»

«Супруг мой! – Энид молвила, –
в минувших испытаньях
нашли конец свой и другие тени,
которыми молва все гуще покрывала,
бесславила столь доблестное принца имя –
твое, Герейнт. Теперь, когда тобою
повержены Лиморс, в дебошах буйный,
ночные собеседники его, граф Дурм
с бесчестящим прозваньем Буйвол,
сопровождаемый разбойной свитой-сворой,
и край наш начал очищаться
твоим копьем по слову короля –
теперь никто уж не посмеет
сказать, что ты лишь на меня себя растратил,
забыв не только игры и турниры –
забыв о долге пред своей страной.
Я слышала насмешки эти,
но не хватало сил
тебе их передать – в моих словах
ты мог узреть упрек, который
и без меча тебе нанес бы рану,
пронзил бы твое любящее сердце.
Тебя щадя, тебя я не щадила.
Вот почему услышал ты,
что я – жена плохая».

Ей отвечал Герейнт:
«Твоей слезой я был разбужен, Энид,
твоя слеза меня воззвала, Энид,
твоя слеза меня вернула, Энид,
из жалкого забвенья моего.
И вот свой долг ты выполнила, Энид, -
пусть и не так, как думалось тебе.
Не ты причина моего забвенья.
Само себя лукавство обличает,
когда про обещанья забывает
тот, кто, давая их, имел другую цель,
не связанную с данным обещаньем
и скрытую от друга своего.
Просил Артура я о том, чтоб он
дозволил мне домой вернуться
с тем, чтоб свои границы защитить.
Но не о них я думал. От двора
тебя желал я дальше увезти,
чтоб буря зарождающихся сплетен
безвинно честь твою не запятнала.
Когда ж исполнилось мое желанье,
о том, что мне не нужно было, я забыл.

Вот что еще мне не дает покоя:
поддавшись мысли о твоей вине,
виновным сам я стал перед тобою,
опасности тебя подвергнув».

И сели на коней Герейнт и Энид,
и ускакали в Карлеон на Уске.
Сияла над собором Карлеонским глава
подобно короля Артура шлему.
И спешился Герейнт перед собором,
и на коня он положил доспехи,
поводья передав супруге Энид.
Вступив в собор – в ларец сей драгоценный –
колена преклонил пред аналоем,
парчой покрытым. Дабрик преподобный,
принявши покаяние Герейнта,
десницею его благословил.