Волки

Посвящается Андрею Гаврютину




       Волк убегал от человека. Он был изнурён и голоден, и по впалому левому боку его струилась кровь, только что нанесённая дротиком. «Меток, ничего не скажешь», - подумал волк, ощетинясь и, оглянувшись назад, снова прибавил ходу, петляя, подобно перепуганному зайцу. «Ничего, ничего, в кустарнике станет легче, а шкура выдюжит». Дыхание его было хрипло, а передние лапы подрагивали от слабости, хотя его совсем ещё недавно могли бы назвать и матёрым. Глаза глядели затравленно и сумрачно. Но вот показались заросли дикой колючки, и волк с новыми силами устремился в них, оставляя клочки нездорово-серой шерсти на растопыренных шипах. Это был, конечно же, не лес, но уже что-то почти такое же родное, с прелым дыханием пожухших трав, ещё не до конца пропалённой солнцем земли и пыли. Впереди что-то задвигалось, и небольшая серая тень переполошно метнулась в сторону. Он огляделся, дико хотелось есть: организм его жёсткими спазмами в желудке требовал пополнения энергии. Из маленькой норки с торчащими кое-где травинками выглядывала насмерть перепуганная мышья мордочка. «Мать, - констатировал волк, - где же выводок? Ага», - он сделал три шага в сторону и оторопел. Трое пузатых мышат без тени страха либо смятения глядели на него тремя парами глаз-бусинок. Волк сделал пробный прыжок, но почувствовав остриё в боку, вдруг жалобно и коротко заскулил. Мышата, бросившиеся было наутёк на призывный писк матери, остановились и снова замерли. Самый шустрый из них сделал несколько робких перебежек по направлению к зверю. « Совершенно не боятся, а этот, этот, вон какой резвый да смелый – гроза!» - мысленно пошучивал он. Есть мышат ему совершенно расхотелось, да и разве ж можно утолить ярый голод этакой мелюзгой? Он приподнялся на задних лапах и вгляделся вдаль – охотник уже продирался сквозь заросли репейника. Он был уже совсем недалеко, и ветер периодически доносил до трепещущих волчьих ноздрей тягучий запах пота и кожаного ягдташа. Волк вздрогнул, почему-то набрал воздуха в полные лёгкие и снова пустился бежать. Человек шёл уверенно и зло, сшибая тесаком верхушки кустарников и время от времени поглядывая на небо, далеко ли до сумерек. Но чёткое ржаное солнце стояло высоко в зените. «Достану, не уйдёшь!» - подумал он, - «Рана уж больно глубокая». Хотелось ли человеку убить волка? Да, несомненно, хотя этот волк и не резал его стада, и не загрызал любимого пса, и не нападал на него на пустынной дороге ночами. Просто-напросто человек поспорил на волчью шкуру, и проигрывать ему не хотелось. Минут через десять и он добрался до большого бурого камня с мышиной норкой неподалёку. Услыхав дрожащий писк под ногами, охотник нагнулся и заметил рыжеватый выводок, еле видный в траве. Он недобро усмехнулся и, неожиданно высоко подняв ногу, с размаху опустил её на ближайшего мышонка: все остальные бросились врассыпную, но глаза человека были зорки. Одного за другим он расплющил о землю всех трёх малышей и, брезгливо сплюнув, двинулся дальше.
       А волк тем временем уже доковылял до леса. Радостно взвизгнув, он, не разбирая дороги, устремился на такие сладостные и дорогие его волчьему сердцу запахи. Добежав до рядов можжевельника с тяжёлыми разлапистыми ветками, он остановился. Тут находилась его нора. « В норе, что ли, скрыться?» - вздохнул он тяжело. Хотелось просто отлежаться и чего-нибудь погрызть, а в глухой дыре, как назло, был им вчера закопан бочок здоровой куропатки. «Да нет, не стоит, выкурит», - подумал волк, - «Надо идти дальше». И он углубился в чащу. Откуда-то порывисто донёсся запах человека. Волк, было, присел от страха, но быстро успокоился: запах оказался старым. Однако в целях осторожности следовало поискать его источник, и он пошёл, уткнувшись носом в землю, по ему одному лишь известным ориентирам. Вскоре, возле выступающих корней старой ели, он обнаружил капкан, обошёл его кругом и понюхал. «Так, дня два назад ставили. Странно, что приманка цела». Он улёгся на живот, положил голову на лапы и задумался, будто задремал. Потом открыл глаза и огляделся вокруг. Рядом валялась крупная ветка, которую он схватил зубами за лиственную часть. Другим концом он осторожно вытолкнул из клетки крупный кусок падали. Капкан захлопнулся, а он стал судорожно разрывать на части основательно подгнившее мясо. Заморив червячка, волк медленно облизал себе грудь и плечи и почти шагом отправился дальше, ища, где бы залечь.
       Охотник шёл за ним след в след, благо дорогу указывали то крупные капли крови, то сломанные ветви, а то и попросту примятая трава. Охотник был опытен. Волчью нору он моментально засёк натренированным глазом, однако только хмыкнул и искоса повёл по ней хмурым взглядом. Он знал, что волк здесь не задержится. Возле капкана же он постоял, почёсывая редкую бровь. «Хитрая бестия», - подумал человек и, достав из сумки кусок колбасы, снова наладил капкан. Затем он наслюнявил палец и поднял его вверх. Ветер дул в спину. «Плохо дело, чует, проклятый», - чертыхнулся он. – « Ну, да разберёмся как-нибудь. Всё равно ведь с такой раной долго не протянет».
       Волк незаметно для себя вдруг обнаружил, что находится вблизи обширной лесной поляны. Сквозь стройные торсы сосен настойчиво и обильно струился злокозненный солнечный свет. Волк нервно повернул голову назад и глухо заворчал; он знал, что надо идти в сторону реки, где можно запутать следы и, возможно, спастись, но его, почти бездыханного, как умирающего старика, неодолимо влекло к солнцу и свету, и он вышел на опушку. Солнце обволокло его густым теплом, и ему захотелось обязательно попасть в самую глубь поляны; и он, уже волоча тощую ногу, добрался до сухого пня с одиноко торчащей, будто носик чайника, веткой. Волк удовлетворённо растянулся рядом, подставив чудодейственным лучам открытую рану. Боль уже не так его мучила, а из глаз вовсе улетучилось выражение затравленности. Ему здесь было просто хорошо, настолько хорошо и покойно, что он даже не заметил, как переменился отводящий от него беду ветер. Оживлённо порхали капустницы и махаоны,  с ожесточением гудели волосатые шмели, периодически тычась в его, на удивление не-волчьи, глаза. Медленно раскачивались под ветерком поле яркого лютика, островки синих васильков и туманно-млечных ковылей. Клевер расстилался попеременно то белыми, то розовыми полосками. В небе прямо под ним закружилась стайка стрижей. Волк тяжело поднял голову и… залюбовался. Целая буря чувств и ощущений поднялась вдруг с самого дна его дремучей волчьей души, море запахов окружило его, симфония самых разнообразных звуков услаждала ему слух. Зверь блаженствовал. Вдруг откуда-то сверху упал в густую траву птенец стрижа, ещё не до конца освоивший сложную науку летать. Мать и отец истерически закружились над ним. Волк нехотя встал, подошёл к птенцу, потрогал его лапой какое-то время и осторожно взял зубами. Стрижи бились ему в грудь и в спину, но он, не обращая на них никакого внимания, огляделся и засеменил к пню; затем, с трудом положив на пень передние лапы, он бережно вывалил невредимого стрижика и снова улёгся в прежней позе…. Отныне убивать ему не хотелось. Птенец долго и неуклюже ворочался на шершавой поверхности пня, как вдруг чёткий свистящий звук прорезал воздух. Волк подскочил, с трудом сдвигая разъезжающиеся передние  лапы. На пне, разрубленный пополам охотничьим тесаком, лежал стриж. Волк медленно развернулся к человеку. Кроме усталости он уже почти ничего не чувствовал, однако снова и снова надо было бежать, и он, собрав остаток сил, припустился к реке. Охотник ускорил шаг. Его не трогали ни подвижная красота полуденной лужайки, ни бездыханные половинки стрижа, ни совершенно непонятное поведение волка. Ему хотелось только одного – убить зверя, одним лишь ножом, без ружья, как и было оговорено в пари. Он рывком вытащил тесак из пня и заткнул себе за пояс. На лице его появилась недобрая звериная ухмылка. «Скоро уже, ишь как плетётся», - подумал он, - «Лишь бы у реки не ушёл».
       Добежав до невысокого, но крутого берега, волк остановился и опустил голову, заглядывая вниз. Там весело бежала речка, обтекая огромные, поросшие мхом валуны по краям. Теперь ему оставалось всего-то найти удобное место для спуска, но силы покидали его, как видно, навсегда и он, поняв это, застыл без движения на самом краю. Охотник подошёл совсем близко, но волк не убегал, а глядел на него без вызова, без страха и упрёка, с почти человеческой лёгкой улыбкой. И тут человек занёс руку, сжимающую тесак. Волк сделал рывок в сторону, но не успел, а только бросился под ноги человеку, безмолвно истекая потоками крови. Тот не удержался на ногах, и оба они скатились с обрыва, подскакивая на редких выступах. Внизу их ожидали опасные гряды большущих и местами острых камней. Волк в последний раз перекувырнулся почти у самой воды и замер, неестественно изогнув тело; человеку же не повезло вовсе – при приземлении голова его ударилась с размаху о валун и раскололась, точно орех. В глазах волка ещё теплилась жизнь, а с телом происходило нечто неописуемое. Шерсть исчезала, равномерно покидая тело, лапы выпрямлялись, превращаясь в человеческие конечности, и вскоре и морда волка преобразилась в обветренное и рельефное лицо того самого убившего его охотника. Он ещё раз взглянул на валун, однако вместо мёртвого человеческого тела увидел своё собственное, волчье. «Вот и всё», - подумал он, навсегда прикрывая веки, - «Конец волку».