Имя твоё 84

ИМЯ ТВОЁ 84
/продолжение/

                Глава-XXV

«И ты, Господь! Познал Её волненье,
И Ты пылал, о, Боже, как и мы»…
                /А.С.Пушкин/

Чаепитие подходило к своему завершению.
Фома уютно чувствовал себя в этой милой квартире-мастерской Митька.
Разговор был непринуждённый. Скорее он напоминал разговор случайно встретивших людей. Дежурные фразы, невольный кивок головы, обычное состояние беседы с исчерпанной темой…
Но невольный взгляд Фомы упал на тарелку, которая почти освободилась от печенья.
На ней была изображена Мадонна с младенцем.
По всей видимости, это была редкая копия Рафаэля.
Это видение всколыхнуло память Фомы, ведь такие образы ему всегда напоминают его любимый образ Марии…
- Знаешь, Дмитрий, сегодня общался с одним мастером иконописцем. Он заходил к о. Олегу, и обещал ему исполнить небольшую икону Богоматери.
Но когда я увидел эту икону, я был не просто удивлён, я был потрясён. Ведь то, что было изображено на ней, часто снилось мне во сне, в детстве…
Ведь напоминала мне своим сходством икону, что когда-то стояла на комоде у моей бабушки. Помню, как возле неё каждый вечер горела свеча.
И когда в комнате никого не было, я осторожно подходил к ней и любовался ею…
- Сколько же лет тебе было?
- Я ещё пацан был, где-то около тринадцати… Но понимаешь, я совсем по взрослому относился к этому образу. Я совсем по-мужски любовался ею… Я просто был влюблён в неё…
Я этот Лик считал идеалом женской красоты...
А будучи постарше, я тайком ото всех брал её в руки и нежно прижимал к своей груди… И закрывая глаза, я видел её, словно живую… Она, как и моя мать, ласково и заботливо теребила мне взъерошенные волосы…
Я не знал что со мной было, и почему я доходил до такого фантастического воображения. И если я в кого-то из девушек влюблялся, то она обязательно должна быть похожей на Неё, на мою Марию.
- Я могу тебе только, то сказать, что, кто писал эту икону, обладал не фантастическим даром, и даже не фанатизмом. Он всего лишь следовал своему духовному пониманию того образа, что дошли до него из множеств описаний Марии.
И такие люди обладают реалистическим видением. Так и Образ Её он представлял, совсем реально, что Он вот тут рядом среди живых находится. И он так же мог любить Её.
На самом деле, если вдуматься, то этот образ незрим, но он реален. И видимо, глядя на этот Образ, что у бабушки твоей на иконе, ты реально ощутил его. Как бы ощутил этот живой контакт. У детей это сильней и ярче проявляется.
 - Да, это точно…
- А хочешь, я покажу тебе кое-что из своего творчества. Не думал, что я это когда-нибудь сделаю…
- Что: показать мне, или сотворить это?
- Да и то и другое… Я так же, как и ты, а впрочем, как и многие люди, полюбил этот Образ. Эту прекрасную женщину.
Ведь Богу угодно было не только Её избрать на роль Материнства Божьего, как самую пречистую и невинную. Но и как самую прекраснейшую женщину того времени у избранного народа.
А ведь она молода была, совсем юная…
Хотя все иудейки тех времён были прекрасны, как я представляю. И представляешь, из всех выбрать именно Её! Самую прекрасную женщину из всего народа!
Митёк ушел в другую комнату и долго не появлялся.
Фома терпеливо ожидал его, перебирая в памяти все полотна с портретами женщин, над которыми работал Митёк. Но он даже и представить себе не мог, что имел ввиду тот, когда говорилось о святом Образе.
Наконец, вернулся сияющий Митек, держа в руках небольшую доску, завёрнутую в холщевую тряпку, перепачканную красками.
Когда Митек развернул тряпицу и вынул из неё доску, в ней сразу можно было узнать икону.
Но больше всего поразило то, что было на ней изображено.
«Возле дерева сидела прекрасная женщина (по всей видимости, это и был Образ Марии) в красно голубом наряде. Капюшон, окаймлённый редким орнаментом, расшитый золотыми нитками, был приспущен. Черные вьющиеся волосы прядями лежали на плечах.
В черных глазах горел необыкновенный огонь любви… Тот единственный огонь – любящей женщины…
Лицо её было слишком юным, и по-девичьи, красивым. Обеими руками она прижимала к груди белого голубя. Крылья голубя были чуть расправлены, словно он готовился к полёту.
Над головой прекрасной Девы, где-то в ветвях дерева, виднелась треугольная голова змеи с раскрытой пастью, из которой выглядывал раздвоенный язык. Глаза змеи были хитры и коварны.
(Глядя на эту картину, можно подумать, что сюжет Митек заимствовал с легенды о Еве)
За кроной дерева, можно было рассмотреть несколько затуманенный образ беса, с маленькими рожками на голове…
Именно этот фрагмент картины Фому не обрадовал, он как бы заставлял зрителя отойти от этого «видения».
- Послушай, Дмитрий, поначалу я понял, что ты хотел изобразить святую женщину?
- Ты всё правильно понял, друг мой. Это и есть святая Женщина, моя Мария!
Я по твоим глазам понял, что Она и тебе понравилась…
- Да, понравилась. Лик Её получился красивым. И сам взгляд Её, не может не притягивать. Да ещё при моей слабости к этой Женщине…
Но судя по сюжету… А можно я это буду называть картиной, замечу, что иконой её назвать не могу?
- Да, конечно, говори всё, что ты думаешь о моей  «картине»…
- Ты, наверно, и об этом мог догадаться, что твой сюжет уносит меня в более позднее время, нежели в то время, в котором должна жить эта святая Женщина.
И мне трудно сопоставить с этим, Мария это, или Ева?
- Уверяю тебя, друг мой, Мария это… Мария!
И никто другой!
- Но причем здесь змей и вон то, размытое чудище с рогами?
- А… закономерный вопрос. Вопрос не юноши, а мужа.
Подскажу: сия «картина», как ты её назвал, не что иное, как подробнейшая иллюстрация к поэме А. Пушкина – «Гаврилиада».
Так что и сама картина заимствовала это же название.
- Дмитрий, ты меня поражаешь, как ты мог коснуться этой темы? При всём моём уважении к автору…
- К какому?
- И к тому, и к другому, который совершенно беспечно позволил себе иллюстрировать домыслы первого…
- Ну хорошо, пусть его произведение будет домыслом. Но оно так же талантливо, как и все его остальные.
- Подожди, Дмитрий, подожди. Ты хоть вникни в смысл его. Как можно по своему усмотрению варьировать текстом Писания, если многие люди дорожат их смыслом?  Понимаешь, смыслом! К которому они относятся не только с явной симпатией, но и с особым благоговением.
- Отвечу. Я к этому отношусь очень спокойно, с уважением и без всякого фанатизма. Подумай, кто писал Писание?
- Люди, посвятившие свои жизни служению Богу. Многие из которых, отдали за это свои жизни.
- Вот, простые люди. Даже, мягко говоря, не владеющие в совершенстве литературным языком.
- Хорошо, а если знаменитые писатели, владеющие им в совершенстве, начинают вмешиваться в их Творчество, которое многие века признаётся на высшем духовном уровне, то корректно ли им, гениям литературы, заимствовать что-либо из этого Творчества?
И коль их вклад вносился в это Писание в те далёкие времена, то нужно понять, что язык литературного творчества тогда ещё не был так развит.
- Хорошо, я даже не требую от них таких дарований, как у Гомера. Но тем не менее, они писали о своих взглядах и впечатлениях на те давние времена, что сопоставляли с легендой собственного народа. Они писали о том, что когда-то увидели и услышали. И естественно могли запечатлеть только собственное представление о происходящем. Причем не обладая никаким литературным даром.
И они описывали свои взгляды на ту реальность, с которой, даже тесно соприкоснувшись, всё равно было сложно что-то полно осмыслить.