Баба Варя

Я запомнила свою бабушку, мать отца, как строгую и, одновременно, добрую женщину. Она была высокая, широкая в плечах, стройная, статная. У неё были большие руки с такими же большими ладонями. Обувь для неё, хоть на заказ шей, так как подошвы были «расшлепушки» и никакие тапочки на ноги не надевались, не говоря уже о туфлях. Помню, что почти всегда она ходила в кирзовых сапогах или босиком. Волосы её всегда были коротко подстрижены. Стрижка называлась «каре». Юбки она почти никогда не носила. Ситцевые платья были всё время прямого покроя. Всё подчёркивало её простоту и прямоту. Она такой и была: честной и прямолинейной. «Правду – матку» всем в глаза «резала». Она никогда никого не боялась. Даже смеялась: «Никого не боюсь, ни Бога, ни чёрта!» Если нужно было кому-то из начальства сказать не очень лестные слова, бабушка тут же отправлялась и говорила, что думает, хотя в то время это было и опасно. О себе она рассказывала, что «в молодости хоть и комсомолкой не была, но красную косыночку носила» и очень этим гордилась. Если она была недовольна, как руководство совхоза ведёт себя в том или ином случае, немедленно шла в контору и ставила все точки над i.
          Губы её, плотно сжатые, подчёркивали строгий характер этой женщины. Она, как могла, старалась воспитывать нас «правильно», как считала нужным. И, если мы делали или говорили так, как она считала правильным, она добавляла своё любимое слово «ДА», растягивая его с, только ей известным, смыслом. От неё нельзя было что-то утаить, сказать неправду или сделать что-то не так. Она как будто видела всё насквозь. Она говорила, что в глазах всё написано. Да и маме нашей она говорила: «Мотри, Катерина, не давай ребятам сесть на шею, замучаешься потом. Строго держи детей! Их ведь четверо, а ты одна». Я хорошо помню эти её слова, когда после смерти отца, мы сидели на печи в кухне все вместе: баба Варя, мама,  Валя, Серёжа, Зина и я. И после этих слов мы как будто сжались, неизвестно чего, напугавшись, прижались друг к другу, настроившись во всём подчиняться и не обижать свою, одну оставшуюся мать.
          Баба Варя жила с нами некоторое время, потом отделилась в одну комнату большого дома, прорубив вход с другой стороны. Её не устраивала жизнь молодой ещё снохи. Были разные причины, чтобы разделиться, о которых я даже не хочу вспоминать. Всё происходило на наших глазах. Живя врозь, она всегда, как могла, помогала материально, хоть и жилось ей тоже нелегко. Она и за одного старика выходила замуж, видимо, чтобы освободить комнату. Ведь мы подрастали, и жить было тесно. В конце – концов, ей пришлось купить маленькую избушку за озером и поселиться там. Мама не поощряла наши походы в гости к бабе Варе, поэтому бывали мы там очень редко. Внутри избы я, пожалуй, была раза два.
          Скандалили они и из-за коровы, которую пришлось продать в Калмык-Миасс. Может быть по причине нетерпимости, нежелания матери заготавливать сено, немощи бабы Вари, остались мы без молока.
          Начался голод, который продолжался многие годы. Когда я уезжала учиться, бабушка начала собирать документы, чтобы её взяли в «Дом престарелых и инвалидов».
К этому времени она уже выхлопотала пенсию и получала 30 рублей. Пенсия была большая по сравнению с теми, кто работал в колхозе. Они получали 12 рублей. Она не хотела, кому-то быть обузой. Знала, что очень тяжело прокормить четверых детей на государственную пенсию по потере кормильца в сумме 47 рублей 60 копеек. Если на неё одну 30 рублей недостаточно. Чтобы помочь маме, она  на некоторое время брала к себе жить Зину, самую младшую из нас. Зина была довольна. Баба Варя стряпала очень хорошо. Сдобные булочки и пироги были почти всегда на столе. Картошки было достаточно. Молоко она покупала.
          После смерти сына бабушка не потеряла себя, не спилась, как некоторые. Она часто плакала, вновь и вновь рассказывая историю гибели своего единственного сыночка. Донимала её и рана, которая не заживала долгие годы. Поранила она ногу на производстве. В совхозе в то время шло строительство. Государство выделяло средство на подъём хозяйства. А так как отец наш работал прорабом, и чтобы не говорили люди, что его мать сидит дома и не работает, он попросил её выйти на работу – обмазывать свинарники. Глину привозили на телеге и смешивали с навозом в большой ёмкости, сколоченной из досок. Всё смешивали лопатами, заливали водой, которую носили из находящегося рядом болота и ногами месили эту «кашу», вставая босиком в корыто. Однажды бабушка наступила на ржавый гвоздь, вырвала его, обмыла ногу, успокоила кровь и снова стала месить глину. Наутро рана нарвала. Что только ни прикладывала бабушка, но боль не утихала, а нарыв вышел на другой стороне, сбоку, так как гвоздь задел кость. Сколько помню, рана на ноге то вроде бы заживала, то снова открывалась. Нарыв выходил то в одном месте, то в другом. Нога распухала, краснела и синела. Все тряпки в доме шли на перевязки. Она стирала их и снова использовала для перевязок. Обезболивающих лекарств она не пила. Представляю, какое надо было терпение, чтобы долгие годы выносить эту мУку. Она и в «стардом» уехала, надеясь, что там сможет вылечить свою ногу. Но так до смерти и не смогла ничего сделать. Из раны, когда она открывалась, выходили крохотные кусочки кости, затем она затягивалась. Когда кость отгнивала, рана опять открывалась. В совхоз бабушку тянуло, хотелось повидать внуков. Один раз в год, пока она могла, приезжала баба Варя в деревню. Пробыв с недельку, плача, уезжала назад. Хотя всегда говорила, что там, в приюте, хорошо.   
        Однажды, когда я ехала на каникулы, мы с ней встретились на вокзале в Щучье, районном центре. Бабушка первая увидела меня, стала расспрашивать, как так я собралась ехать в то же время, что и она. Выяснилось, что она ездила на похороны своей сестры в Усть-Уйку. Баба Варя спрашивала меня тогда, не видела ли я чего во сне. Рассказала я ей сон, который видела накануне: выпали будто бы у меня коренные зубы, но крови или боли не было. Я их просто выплюнула. Вот и в жизни, не зная практически, сестёр бабушки, я опечалилась не больше, чем по незнакомому чужому человеку.
         Хотя знала, что бабушка Стюра очень хорошая, добрая трудолюбивая женщина. Утешить и чем-либо помочь бабе Варе я не могла. В то время я только начала работать.
Денег на оказание помощи, естественно у меня не было. А подобрать слова для поддержки у меня в то время не нашлось.
         Только заглядывая в мои глаза, бабушка как-то понимала моё сочувствие, видела всё, что я не могла высказать. Вот уж действительно, она всё умела читать по глазам.
Я её уговаривала уехать к нам, в тот год, когда мы вновь встретились, может быть случайно. Приехала я летом в гости из Степногорска. Мы с Васей жили в лесхозе. Но бабушка побоялась ехать к нам жить. Причиной она ставила то, что она уже старая, за ней нужно ухаживать, не держится моча, не успевает дойти до туалета, да и желудок плохо работает, то запор, то понос. Кому, мол, она такая нужна. В приюте за ней врачи и нянечки ухаживают. А у нас тогда только-только Света родилась, четыре месяца ей было. Бабушка и сказала, что за ребёнком надо ухаживать, да за мной надо будет как за маленьким ребёнком ходить. Так и не могла я сагитировать бабу Варю. К Вале, у которой жила в то время баба Анна, она тоже отказалась ехать: «Что, вы всех старух соберёте?»
           Грязища была в то время страшная. Уезжала я на большом тракторе, на «Кировце». Бабушка снова провожала нас и плакала. Наверно, чувствовала, что больше не увидит нас. Каково было всё вынести ей, любящей нас, своих кровинушек, бабе Варе? Я с ребёнком в кабине, а коляску сзади привязали проволокой за кабиной. В Чумляке я пересела на автобус, обмыв коляску в придорожной канаве. Намучавшись с поездкой, я приехала в гости к Калининым и к маме только через год, летом. С бабой Варей мы уже не могли встретиться, но она ещё приезжала один раз в деревню встретиться с теми, с кем бок о бок жила долгие годы.
          Зимой пришло письмо от мамы, с сообщением о том, что осенью баба Варя умерла, 3 ноября 1975г. Хоронить её никто не ездил. Мы узнали поздно, как узнала мама – не знаю. Могилу бабы Вари посетил только Серёжа со своей женой Людой. И когда через год снова поехали туда, то найти безымянную могилу было уже невозможно. Вот так, в Долматове, на общем кладбище и лежит, похороненная чужими людьми наша бабушка, Соболева Варвара Павловна, уроженка д. Субботино Шумихинского района Курганской области. А мы, родные ей люди, даже не знаем, где её могилка. Обидно, стыдно и грешно, но осознание происходившего приходит гораздо позднее. Оправдание для себя всегда можно найти: и Светочка была мала, и на работу нужно было выходить, когда ребёнку  исполнилось два месяца, и отпуск был короткий, всего 15 дней, и сама болела после родов. Да и денег не было. Вася (мой муж) в лесхозе практически ничего не получал.
          Вину за всё я до сих пор несу в своём сердце. Горечь не проходит, даже с годами становится ещё тяжелее.
Вспоминайте эти мои слова, не забывайте своих родных. Они достойны вашего внимания.
Писала о своей бабушке внучка Галя, которая сама уже стала четырежды бабушкой.
ВРЕМЯ НЕ СТОИТ НА МЕСТЕ.  ПЕРЕЧИТЫВАЮ. УЖЕ 2024 ГОД. Я СОСТАРИЛАСЬ. У МЕНЯ ДВЕ ПРАВНУЧКИ.