Петя и Клавдия Ювенальевна

Петя взирал на довольно хорошую копию картины Айвазовского. Он смотрел на нее вместе с Клавдией Ювенальевной. Пете всю жизнь везло на людей с нестандартными красивыми именами. Калерия Сократовна была его начальницей в городском управлении образования. В юности он поступал в педагогический техникум вместе с парнем по фамилии Азраилов. Чьи  имя и отчество были Роман Ильичович. Его папа, весьма пожилой плешивый смуглокожий человек, родившийся сразу после революции, был наречен не Ильей, но Ильичем. В честь Ленина, конечно. А еще у Пети был приятель в детстве – Перкосрак Оюшминальдович Страстотерпский. Петин дедушка, еще гимназистом младших классов заставший "проклятый царизм и кровавого Николашку", рассказывал, что подобные фамилии, вроде Воскресенского, Рождественского, Предтеченского, Христовоздвиженского и так далее, по личному распоряжению другого императора Николая Палкина, сославшего декабристов в Сибирский Гулаг, стали в массовом порядке давать деревенским поповичам в середине XIX века. Почему? Да потому что бывшие до того у них прозвища уж оченно неблагозвучны и резки бывали. Народ в деревнях во все времена жил простой. И если видел, что сельский батюшка пьет, ругается по-соромски, и вообще ведет себя неподобающе священному сану, то и прозывал его соответственно. Говнов, Грязнов, Сукин, Сволочугин, Жеребцов, Кобелидзе. Так что озорная кличка намертво приставала к попу и его семье. И дабы не позорить людей духовного звания Николай Первый и распорядился записать поповские семьи под новыми фамилиями в соответствии с той церковью, где служил тот или иной священник. Так и стал поп в храме Воскресения Господня – Воскресенским, а служивший в приходе Рождества Христова или Богородицы – Рождественским etc.
Непривычные имя и отчество Петиного товарища на самом деле довольно просто расшифровываются всяким советским человеком старшего возраста. Перкосрак это аббревиатура от «Первой космической ракеты». Значит, люди, нареченные таким имечком, родились в промежутке от октября 1957 года, когда СССР запустил первый в мире спутник, до 12 апреля (может и позже) 1961-го – момента выхода Гагарина, первым из землян, в космос. И не надо хихикать или давиться смехом! К процессу дефекации имя Перкосрак не имеет никакого отношения.
Оюшминальдом звали папу Перкосрака. И его имя тоже  было аббревиатурой. «Отто Юльевич Шмидт на льдине».  В советские времена было модно давать детям новые имена:
Вилорик – В. И.Ленин – освободитель рабочих и крестьян
Гертруда – героиня труда
Даздраперма – Да здравствует Первое мая
Даздрасмыгда – Да здравствует смычка города и деревни
Красарма – Красная Армия
Кукуцаполь – Кукуруза – царица полей
Особенно Пете нравится:
Тролебузина – Троцкий, Ленин, Бухарин, Зиновьев.
Можно долго перечислять имена ушедшей советской эпохи. Но лучше вернемся к нашим героям.
Петя смотрел на картину. Клавдия Ювенальевна рассказывала ему о том, какие сочные персики, а также абрикосы, алыча, айва, виноград, вишня, черешня, клубника, папайа, мамайа и так далее произрастают в Крыму. Вдруг, ни с того ни сего они очутились на берегу моря. Словно картина внезапно ожила и стала порталом в иное измерение. Им даже не пришлось переступать через золоченую раму, как сквозь дверной проем. Все случилось неожиданно и само собой. Параллельные пространства и времена напоминают страницы книги, колеблемые ветром. А путешествующий в струящихся рядом и пересекающихся потоках континуума сродни божьей коровке, случайно сложившей крылышки на одной из страниц. Ветер подует и ее перенесет на другую страницу. Единственная неувязка в этой аналогии – насекомое не может проникать насквозь...
Морской берег с золотистым песком внезапно сменился каменистым пляжем, усеянном замшелыми валунами. А ласковое южное море – суровым Ледовитым океаном. Какое-то время Петя и Клавдия Ювенальевна мгновенно перемещались то туда, то сюда. Впрочем, у Клавдии Ювенальевны эти прыжки в пространстве и времени, из бархатного крымского сентября в анадырские февральские морозы, не вызывали никого удивления. Петя же поначалу был несколько сконфужен. Они оказывались попеременно то тут, то там, но даже в пятидесятисемиградусный мороз не страдали от холода. Легкий «блюр», расфокусированное изображение, хотя все окружающее и выглядело реальным, трехмерным, но словно было обернуто некоей пеленой, полупрозрачной стеною, оболочкой, отделявшей их от того места, где моментальными прыжками сквозь измерения они вдруг оказывались.
На берегу корчился гигантский морской змей, с гарпуном из пениса моржа в левом глазу. Чайки пронзительно кричали, стаями кружа над издыхавшим монстром. С окрестных гор за агонией змея наблюдали кривоногие, обросщие шерстью малорослые люди, чьи руки доставали до земли, а растопыренные пальцы ног были вдвое длиннее , чем у Пети и Клавдии Ювенальевны. В глазах у мохношерстных людей копилась горючая влага, грозвшая пролиться, все сметающим на своем пути водопадом. Солнце было то в зените, то отсутвовало на небе. Но даже в этом случае, тьму рассеивал луч маяка. Не сильно, но приемлемо.
– Боялся ли ты, Петечка, когда-нибудь подавиться куриной или же рыбной костью? – вдруг спросила его Клавдия Ювенальевна. Но Петя не успел ответить на ее вопрос, как мигом очутился в незнакомом месте, навеки разлучась с нею.
Парк. Деревяная лестница. Терраса. Летнее кафе. Петя вдруг обнаружил себя, сидящим в седле велосипеда. «Каждому гомику – по домику, каждому педику по велосипедику!» – вдруг всплыли в Петиной памяти слова недавнего экономического лозунга партии ограниченного потребления и узконаправленного благоденствия. Эта партия вдруг ниоткуда взявшаяся, внезапно победила на выборах и набрала 121 процент голосов. Хотя Петя эти выборы проигнорировал. Да и все его знакомые тоже не ходили на них. Именно поэтому новая партия стала такой популярной...
Вокруг Пети громоздились удобные одно и двухэтажные домики. Кругом были вывески и дорожные знаки на чужом языке. Петя видел, что они составлены из таких же букв, что и во французском алфавите, который он изучал в школе, но не мог понять написанного ими. Наверное, это все-таки какой-то другой язык. Хотя некоторые слова были отдаленно похожи на французские...
Он слез с велосипеда. На руле болталась цепь с замочком и ключом. Петя пристегнул велик к столбику, а сам поднялся по лестнице в кафе. За несколькими столиками сидело мало народу. Но официантка не спешила подойти к Пете, а у прочих клиентов в кружках, чашках, рюмках и стаканах было все и так нАлито. Каждый цедил по маленькому глоточку чайкофемолокосокджинвермутводкувиски. А Петя молча и тихо страдал от жажды. Но скромность не позволяла ему буянить в общественном месте.
Не дождавшившись когда его обслужат, Петя поднялся и пошел прочь из кафе. Спускаясь с горки к своему стальному коню, он вдруг оказался в огромной толпе. Люди материализовывались буквально из воздуха. Из ниоткуда. Преимущественно, молодежь. Почти все белые, но несколько темнокожих подростков. Каждый держал в руках плакат или портрет на длинном шесте. На портретах также были изображены темнокожие важные люди. В королевских одеждах, президентских цилиндрах, фраках с бабочками, военных мундирах с кучей орденов на груди.
Руководил толпой молодежи седеющий на висках темнокожий человек двухметрового роста с рупором в руке. Он что-то кричал на непонятном Пете языке, но тот уже стал понемногу понимать, что хочет от подростков их взрослый лидер. Наверное, подумал Петя, он спрашивает их, куда мы идем и зачем мы идем?
Велосипед оказался с изрезанными шинами, погнутым рулем и сломанной рамой. Кто-то варварски изрезал колеса, оставив лишь ошметки резины на ободах. Петя, пока сидел в летнем кафе, все время удерживал в поле зрения свой велосипед внизу. Кто бы это мог сделать? Какой-нибудь невидимка?
Он грустно отвязал велосипед. Взобрался на покороженное седло и попытался покрутить педалями. С трудом это ему удалось.
13. 05. 2010 г.