Солнышко...

Фрагмент из повести...

...........Никитка, можно сказать, был один - одинешенек среди понурой разнородной толпы пленников, согнанной за колючую проволоку недалеко от сгоревшего поселения с двумя домами на отшибе у перекрестка дороги, где расположились немцы устроив контрольно пропускной пункт…..   
Никитку подобрала после бомбежки бабка Агафья, что была в числе беженцев. А до этого, в поезде, она познакомилась с матерью Никитки и вот теперь стала единственным знакомым человеком, для маленького Никитки, который мало, что еще понимал в резко сменившихся событиях в последние три недели.

.........Среди согнанных людей, что вдруг оказались пленниками на своей родной земле, детей было мало, так как из пассажиров поезда разгромленной станции мало кто выжил. Да и если бы не бабка Агафья, то и Никитка оказался бы в числе тех выживших в бомбежке детей, оставшихся там, на станции, чья участь, для Никитки осталась непонятной, как ни старался он выяснить своими «почемучными» вопросами у бабки Агафьи, поверив однако в то что, там куда их ведут грозные, страшные и совсем непонятные Никитке дяди, там где-то стоит уже другой поезд и там его ждет мама. Но в реальности, там впереди их ждал не поезд, а перекресток дороги с командой СС сортировавшей пленников в проволочном ограждении и широкий ров.
Именно к этому ограждению, в колонне плененных беженцев и солдат, и вышел Никитка с бабкой Агафьей и Анастасией молодой женщиной, что шла рядом с ними, со своей светловолосой кучерявой девчушкой на руках, лет двух не более.
.
И вот, уставшие от перехода люди, оказались за колючим ограждением, расположившись кто, как, прямо на земле, хоть на какое то время передохнуть и осмыслить свое положение пред той неизвестностью, что ждала их .
           Люди были понуры от свалившейся внезапно беды и от подневольного длительного перехода под дулами автоматов, и от палящих лучей солнца и от жажды мучившей и маленького Никитку. И все-все было плохо-плохо,  так горько и плохо, что Никитка даже не очень то обрадовался, когда небольшое облачко, невесть, откуда взявшись на небе, словно зацепилось за край полуденного  солнца, и вдруг пролилось мелким дождичком на сидящих в сосредоточенном молчании пленников. И только маленькая девчушка Анастасии, заметив вместе мамой возникшую в мелком дождичке радугу, вдруг весело и беззаботно засмеялась, протягивая вверх ручонки, так что грустный Никитка в первый момент в некотором удивлении уставился на малышку, под тихое причитание закрестившейся бабки Агафьи.
     А девочка смеялась, неудержимо смеялась переливистым колокольчиком и ее встревоженная мама Анастасия, невольно просветлев в улыбке и словно забыв про колючую проволоку,  обернулась на понурого парня Андрея, который при переходе, пару раз брал на руки уснувшую малышку, дабы дать отдохнуть Анастасии. И вот ей, как это бывает с родителями при взгляде на своих чад, так захотелось, чтобы и он, Андрей полюбовался  ее малышкой, мило и забавно смеющимся солнышком, белокурым цветочком в кудряшках. И парень, почувствовав взгляд, обернулся к Анастасии, уловив флюиды любви материнского сердца и тут же перевел взгляд на Анишку, звеневшую голоском - колокольчиком. И улыбнулся, а затем и сам добросердечно засмеялся, подмигнув Никитке.
А Анастасия, она уже перевела взгляд  на бабку Агафью, и на смурую Ксению с подвязанной раненой рукой, а затем и на деда Николу и на пожилого солдата и далее, далее, бросая на всех свой лучистый взгляд. И словно говорила – Смотрите! Смотрите, какая у меня славная малышка! Мое солнышко! Слышите, как она смеется! Что же вы такие хмурые. Не верьте, в то, что произошло, это неправда! Это дурной сон. И вот-вот он кончится! Ведь Мир это Солнце добра и света.   

...............И согнанные за колючую проволоку люди, светлели лицами. И невольно улыбались, при взгляде на развеселившуюся малышку, цветочек, сиявший всем светлой детской любовью. И даже рыжий немецкий автоматчик, желая, было прикрикнуть, невольно заулыбался поддавшись очарованию детской непосредственности, смеху – колокольчику Анишки,– в то время как некоторые пленники уже не просто улыбались, а и пробовали шутить  отпуская реплики, и уже слышался тихий, возникший то там, то тут непроизвольный доброжелательный смех, как некая нарастающая эйфория. И казалось, словно не одна только Анастасия, вдруг забыла о войне и свое положение пленницы, в котором она и все оказались.

И возможно, на какой то момент, забылось о войне и этому рыжему немецкому солдату и второму молодому не старше Андрея автоматчику, который подошел к ограждению заинтригованный детским веселым смехом.
И в этом залитом солнцем полдне с легкой спасительной прохладой дождичка, радужно брызнувшего из облака, вдруг, так явственно показалась неуместной, абсурдной изгородь с колючей проволокой, и страшный унылый вид печных труб оставшихся от сгоревшей деревни, и черные воронки от взрывов бомб и  снарядов, и покореженная, смятая пушка на обочине дороги. И эти немецкие солдаты с автоматами, как и все остальные признаки войны, что были и стали явственно неуместными при звонком смехе Анишки и Никитки, который так же вдруг развеселившись, прыгал вместе с ней под каплями таявшего дождя.

............И, наверное, и немецкие солдаты, так же почувствовали это неуместное для жизни мира людей – такое страшное явление как война. Явление чуждое понятию и сути христианской любви, потому, как рыжий солдат, перекинув на плече, словно за ненадобностью свой автомат, что-то сказал молодому и тот полез рукой за лацкан шинели, явно намереваясь что-то извлечь из внутреннего кармана.
Но вдруг, звук командного окрика и топота сапог подбегавшей команды СС, чужеродно ворвался в обусловленный на какое-то время мир добра. И следом тут же раздались резкие автоматные очереди.

............Но люди в этот раз не пригнулись рабски, в страхе, и не шарахнулись кто - куда в стороны, а кинулись встреч  свинцовым пулям, желая закрыть собою Никитку и совсем несмышленую Анишку,  чуть запоздало, подхваченную на руки Анастасией.
И хотел ли что-то доброе сделать молодой немец, что стоял у самого заграждения, так и осталось загадкой для Никитки, но он отчетливо видел и запомнил, как молодой немец обернувшись на первую автоматную очередь поднял в вверх руку  крикнув  - Stehen Sie! Alles gut! -  и тут же осел, повалившись набок.
А автоматные очереди, не смолкнув, еще более точно прицельно, стали поливать свинцом тех, кто, не смотря на крики –Zu liegen! Zu liegen! Лежать! Schweines!- продолжали стоять, не ведая страха. Стоять даже смертельно раненными. Стоять и падать, как упал пожилой Ерофей и следом дед Никола. И Андрей. А следом и бледная Анастасия, с приникшей крепко к груди, беззащитной и хрупкой Анишкой.

И это было последним, что увидел Никитка.
А когда очнулся из минутного, как показалось забытья, кругом была уже почти непроглядная тьма, холод ливня и боль, что он ощутил своим худеньким плечиком.
И плачь, тоненький, тихий плачь Анишки…


продожение во фрагменте  " Поле...."