Новая и Новейшая История Поэзии. Андеграунд

                Здесь, с уважением к автору, публикую эту статью,
                считая необходимым следовать идеям просвещения. 
                /Если кому-то найдётся что вдруг добавить,- просьба:
                Не делать этого от лица автора./   



   

      ПОЭТИЧЕСКИЕ ОБЪЕДИНЕНИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ПОЭЗИИ АНДЕГРАУНДА II половины ХХ века


Автор: Якименко Р. В., канд. пед. наук, доцент
Дата публикации: 14.09.2006
Интернет журнал СахГУ «Наука, образование, общество»
URL статьи: http://journal.sakhgu.ru/work.php?id=60
Поэтическая жизнь в столице Советского государства — Москве была предельно насыщенной.

Все в Москве пропитано стихами,
Рифмами проколото насквозь — писала в 1963 г. А.Ахматова[1]. Однако, помимо официальной, в Москве (как, в общем, и в Ленинграде, и других городах страны) существовала и так называемая «неофициальная» литературная жизнь. Существует несколько альтернативных названий данного явления, большинство из которых прежде всего отражает специфику его социального бытования: «литературное подполье», «андеграунд» («андерграунд»), «несозвучная», «независимая», «неподцензурная», «вторая литература», литература «нонконформизма» и др. (об истории данных понятий — их генезисе и осмыслении[2]. Для большинства поэтов «андеграунда» присуще было понимание, что активное противостояние системе не менее опасно для искусства, чем преданное ей служение, поскольку также является формой ангажированности — ангажированности «антисистемой», вынуждая художника подчинять свой талант служению целям, лежащим вне области собственно искусства. И если можно говорить о противостоянии политической системе, это противостояние носило скорее эстетический, чем политический характер.

Среди московских неофициальных поэтических объединений наиболее заметной является группа СМОГистов, возникшая в середине 1965 года[3]. Возглавлял группу молодой поэт Леонид Губанов (1946 — 1983), кроме него в нее входили Владимир Алейников (род. в 1946), Владимир Батшев (род. в 1947), Аркадий Пахомов (род. в 1944), Александр Величанский (1940 — 1990) и Юрий Кублановский (род. в 1947); позднее к ним присоединились Саша Соколов (род. в 1943; впоследствии — известный прозаик), Вадим Делоне (1947 — 1983) и др. Аббревиатура «СМОГ» имело две расшифровки: «Самое Молодое Общество Гениев» (большинству входивших в группу поэтов было по 17 — 18 лет) и «Смелость. Мысль. Образ. Глубина». По словам одного из исследователей, «…и без расшифровки название группы было достаточно вызывающе-эпатажным: здесь и категорическое утверждение «Смог!», и намек на «смог» в безоблачной атмосфере официальной литературы — второй смысл словно намеренно дает будущим критикам повод для издевки и тем самым выбивает у них почву из-под ног»[4]. Кроме того, эстетическая платформа и этическая позиция «смогистов» была предельно откровенно выражена в «программном» стихотворении их лидера Л. Губанова «Художник» (1964)[5]:

Да! Мазать мир! Да! Кровью вен!
Забыв измены, сны, обеты!
И умирать из века в век
На голубых руках мольберта[6].

Другая «неофициальная» поэтическая группа — «Мансарда», или, как ее иногда еще называют, поэты круга Леонида Черткова (1933 — 2000): в середине 50-х годов члены поэтической студии при Московском институте иностранных языков Андрей Сергеев (впоследствии — крупнейший переводчик англо-американской литературы, 1933 — 1998), Валентин Хромов (род. в 1932), Станислав Красовицкий (род. 1935) собирались у Галины Андреевой в ее комнате коммунальной квартиры на Малой Бронной; к группе примыкали поэты, не учившиеся в институте, — Олег Гриценко, Николай Шатров (1929 — 1977) и др. Одним из ярких поэтических явлений более поздних — 70-х годов можно назвать объединение «Московское время», из которого вышли такие заметные фигуры современной поэзии, как Алексей Цветков (род. в 1947), Сергей Гандлевский (род. в 1952), Бахыт Кенжеев (род. в 1950), Александр Сопровский (1953 — 1990), Александр .Казинцев (род. в 1953), Евгений Бунимович (род. в 1954), Виктор Коркия (род. в 1948); близок к группе был и бывший «смогист» Юрий Кублановский.

Однако одним из самых известных поэтических объединений 50 — 70-х гг. стал московский кружок художников и поэтов, получивший название Лианозовской группы (или Лианозовской школы) благодаря подмосковному барачному поселку Лианозово, где на квартире художников Оскара Рабина и его жены Валентины с конца 50-х годов собирались и устраивали свои выставки художники-авангардисты (Лев и Евгений Кропивницкие, Борис Свешников, Владимир Немухин, Лидия Мастеркова, Николай Вечтомов). Собирались в доме Рабина и поэты: помимо Евгения Кропивницкого (1893 — 1979), в круг поэтов — «лианозовцев» входили Ян Сатуновский (1913 — 1982), Игорь Холин (1920 — 1999), Генрих Сапгир (1928 — 1999), Всеволод Некрасов (род. в 1934), некоторое время — Эдуард Лимонов (род. в 1943), тогда еще молодой поэт-экспериментатор. При всей различности творческих методов, этих поэтов сближает «…стремление освободить изображаемую реальность не только от идеологических клише обыденного восприятия, но и от субъективизма художника, чье сознание так или иначе поражено этими клише. Поэтому и художественная форма лишается того, что прежде воспринималось как неотъемлемое условие оригинальности дара ее создателя, — лишается установки на уникальность, новизну, новаторство, что парадоксальным образом и становилось ее отличительной особенностью»[7]. Другими словами, для поэтов-«лианозовцев» характерна особая художественная стратегия — освобождение поэтической речи от диктата индивидуального стиля автора, попытка «впустить» в поэзию безличные дискурсы официально-делового или газетно-публицистического стиля, бюрократического документа (так называемая «барачная» поэзия И.Холина) или же какофонию уличных голосов, в которых индивидуальный голос тонет, растворяется (см., напр., цикл «Голоса» Г.Сапгира). Эмансипация слова приводит к тому, что оно теряет свою связь с тем, кто его произнес, превращается в самоценный и самодостаточный феномен поэтического языка, либо напрямую отсылая к отражаемой им реальности (так называемая «конкретная поэзия» — см. «Заборы. Помойки. Афиши. Рекламы…» И. Холина), либо само становясь художественным произведением в соответствии с эстетикой минимализма, что особенно характерно для экспериментов Вс. Некрасова:

Море
и кроме моря
Кроме моря
Горы[8]

И не случайно большинство «лианозовцев» широкому читателю стали известны прежде всего как детские поэты: игровое отношение к слову, внимание к звуковой стороне стиха, особая «наивная» точка зрения на мир — все это гораздо понятнее детям, чье мировосприятие еще не успело «устояться», чем взрослым, с их стереотипами и сложившимися раз и навсегда вкусами.

Потеряв статус столицы политической, Ленинград (Санкт-Петербург) и в советское время сохранял звание столицы культурной, что прежде всего касалось литературы. Родилось даже понятие — «ленинградская школа поэзии», об особенностях которой достаточно точно сказал один из ее представителей, поэт, прозаик, мемуарист Анатолий Найман (род. 1936): «Мы все прошли через акмеизм. Все-таки акмеизм — это замечательная выучка. <…> Всякий человек, относящийся с некоторым уважением к тому, что он делает, должен пройти эту выучку. Мы эту выучку прошли. Разница между нами и очень многими, многими нашими сверстниками заключается в том, что мы писали не фразами, не идиомами, а словами. После того, как мы научились использовать слова, мы могли, если хотели, начать писать вообще на жаргоне»[9]. От акмеизма у многих поэтов-«ленинградцев» — значимость для их поэзии так называемого «петербургского текста»[10], сформулированная О. Мандельштамом «тоска по мировой культуре». Ленинградская поэзия развивалась изначально в русле тенденции интеллектуализации поэзии: по словам исследователя, «это скорее поэзия мысли, чем страсти, размышления, а не переживания, чувство в ней, как правило, уравновешено вдумчивой рефлексией, а созерцание преобладает над самозабвенным переживанием. Отсюда вытекает еще одна важная особенность поэзии «ленинградской школы» — ее «вещность», стремление к детализации, к предметности. Предметный мир замещает лирический поток чувств и эмоций, пропитывается ими, так что эмоциональное состояние героя раскрывается через детали, попавшие в поле его внимания»[11].

В конце 50-х — 70-е гг. в Ленинграде поэтическая жизнь ничуть не уступала своей интенсивностью поэтической жизни в Москве: здесь появляется целый ряд ярких поэтических индивидуальностей, существует несколько поэтических объединений, кружков, среди которых наибольшую известность приобретает так называемая «филологическая школа» поэтов-неофутуристов, сложившаяся во II-й пол. 50-х гг. на филологическом факультете Ленинградского университета (другое, более позднее название — «освежисты» или «УВЕКИ»): Владимир Герасимов (род. в 1935), Михаил Еремин (род. в 1936), Владимир Уфлянд (род. в 1937), Сергей Кулле (1936-1984), Александр Кондратов (1937-1993), Михаил Красильников (1933-1996), Лев Лосев (род. в 1937) и др.[12] Следует назвать также группу «горняков» — студентов, посещавших литературное объединение (ЛИТО) Ленинградского горного института под руководством Глеба Семенова (Владимир Британишский (род. в 1933), Александр Кушнер (род. в 1936), Андрей Битов (род. в 1937), Глеб Горбовский (род. в 1931) и др.)[13], а также менее известную группу Хеленукты — наследников ОБЭРИУ (наиболее заметные фигуры здесь — Владимир Эрль (род. в 1947) и Александр Миронов (род. в 1948)). Были и поэты-«одиночки», многие из которых, однако, становились центром притяжения для других товарищей по поэтическому цеху или просто любителей поэзии — Роальд Мандельштам (1932-1961), Леонид Аронзон (1939-1970), Анри Волохонский (род. в 1936), Алексей Хвостенко (род. в 1940)[14], Олег Охапкин (род. в 1944), Константин Кузьминский (род. в 1940) и др.

Но наиболее знаменитой среди всех поэтических объединений и кружков стал круг молодых поэтов, образовавшийся вокруг Анны Ахматовой в последние годы ее жизни в Петербурге — Евгений Рейн (род. в 1935 г.), Анатолий Найман (род. в 1936 г.), Дмитрий Бобышев (род. в 1936 г.) и, примкнувший к этому кругу несколько позже, Иосиф Бродский (1940-1996). Сама поэтесса называла их «волшебным хором» и «аввакумовцами», а за глаза ее окружение дразнили «ахматовскими сиротами» или «подахматовиками». «…Каким-то невольным образом вокруг нее всегда возникало некое поле, в которое не было доступа дряни. — впоследствии вспоминал об Ахматовой И.Бродский. — И принадлежность к этому полю, к этому кругу на многие годы вперед определила характер, поведение, отношение к жизни многих — почти всех — его обитателей. На всех нас, как некий душевный загар, что ли, лежит отсвет этого сердца, этого ума, этой нравственной силы и этой необычайной щедрости, от нее исходивших»[15].

Однако среди этих имен достаточно крупных поэтов (как и других поэтов-«ленинградцев») имя Иосифа Бродского стоит особняком. Поэт, чье творчество вобрало в себя целый ряд традиций отечественной и мировой поэзии, чей художественный мир формировался под перекрестным влиянием поэзии Марины Цветаевой и Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама и Бориса Пастернака, Роберта Фроста и Уистена Одена, а также Джона Донна, Евгения Баратынского, Райнера Мария Рильке, Константиноса Кавафиса, Чеслава Милоша, Томаса Венцлова и мн.др. — сам стал своего рода «классиком» для своего и последующих поколений. О силе притяжения стиля поэта и о том, что для многих начинающих стихотворцев целой проблемой становится вырваться из поля притяжения поэзии Бродского, говорили многие критики и мемуаристы: так, по словам друга и зачастую непредвзятого критика Бродского, поэта Юрия Кублановского, «Он настолько специфичен, что не только метрика аналогичная, даже просто любая аналогичная нота, нота характера, нота тона — сразу выдает себя и превращает поэта, даже может быть, и способного, в его эпигона»[16]. Своим творчеством Бродский словно осуществляет ревизию если не всего, то значительной части поэтического наследия, доставшегося стихотворцу второй половины ХХ в., приспосабливая его к новым эстетическим условиям. Так, он возрождает, кажется, исчерпавшие себя жанры оды, стансов, элегии, сонета, эпитафии — и, зачастую резко ломая устоявшиеся формы, наполняет их новым. соответствующим своему времени содержанием. Возвращается поэт и к популярной в контексте «высокого модернизма» начала века идее «диктата языка», утверждая в своей Нобелевской лекции: «…поэт всегда знает, что то, что в просторечии именуется голосом Музы, есть на самом деле диктат языка; что не язык является его инструментом, а он — средством языка к продолжению своего существования»[17]. В его поэзии находит свое продолжение целый спектр тем классической русской и европейской лирики: темы одиночества, отверженности, изгнания, странствий, поэта и Империи, творчества.

Наконец, Иосиф Бродский — поэт метафизический, далекий от конфессиональности, однако озабоченный проблемами смысла жизни или его отсутствия, поиска хоть каких-нибудь вечных оснований человеческого бытия, загадками пространства и времени. «Дело в том, что то, что меня более всего интересует и всегда интересовало на свете (хотя раньше я полностью не отдавал себе в этом отчета), — это время и тот эффект, какой оно оказывает на человека, как оно его меняет, как обтачивает, то есть это вот такое вот практическое время в его длительности, — пояснял поэт в одном из своих интервью в 1979 г. — …На самом деле литература не о жизни, а о двух категориях, более или менее о двух: о пространстве и о времени»[18]. Поэта одного с ним круга, «ленинградца» Александра Кушнера (род. в 1936 г.) многое роднит с Бродским: это и особого рода «культурность», даже «филологичность» его поэзии, приверженность «петербургскому тексту» и, шире, традиции «тоски по мировой культуре», особая сдержанность интонации, отмеченная самим Бродским в предисловии к стихотворному сборнику поэта: «Стихам Кушнера присуща сдержанность тона, отсутствие истерики, широковещательных заявлений, нервической жестикуляции. Он скорее сух там, где другой бы кипятился, ироничен там, где другой бы отчаялся. Поэтика Кушнера, говоря коротко, поэтика стоицизма»[19]. Однако все это черты, родовые для большинства поэтов «ленинградской» («петербургской») школы, тогда как во многом в поэзии Кушнера налицо существенные расхождения с его именитым современником и другом. Так, в отличие от Бродского, культивировавшего в своем творчестве особый жанр «большого стихотворения», Кушнер — принципиальный сторонник «малых форм», предпочитающий объединять небольшие стихотворения в лирические книги, обладающие высокой степенью художественного единства. В стихе Кушнер предпочитает классические, традиционные формы, с гомеопатическими вкраплениями поэтических вольностей; несколько иные, чем для Бродского, у него ориентиры в мире поэтической традиции — А.Фет, И.Анненский, М.Кузмин, Г.Иванов, а также… русская психологическая проза XIX в., хотя опять же их сближают акмеистские истоки поэтического дара. Наконец, на первый взгляд, роднящая этих двух поэтов «вещность» глубоко специфична у Кушнера: он не пытается, как Бродский, «развоплотить» вещь, свести ее к формуле или геометрической схеме, исчерпать в стихе, его интересует «вещь» психологически выразительная (см., напр., «Есть вещи: ножницы, очки, зонты, ключи…»). Не пытается Кушнер и заглядывать в «метафизические бездны», принимая разумность мироустройство априори и сосредоточиваясь на его эмпирически доступных проявлениях («Смысл жизни — в жизни, в ней самой…»).

Есть и еще одно принципиальное отличие этих двух поэтов, уже мало относящееся к эстетической значимости их творчества: если Кушнер в период с 1962 г. по 1985 смог издать в СССР восемь поэтических книжек, то Бродский за тот же период увидел опубликованными лишь несколько своих стихотворений. Однако это не мешало «неподцензурной» поэзии оказывать существенное влияние на литературный процесс, точнее сказать — быть его «подводным течением», достаточно мощным, чтобы составить конкуренцию официальной литературе.

В 70-е годы почти повсеместным для критиков стало ощущение, что современная поэзия переживает кризис: «Оглядывая бесчисленные журнальные и альманашные публикации молодых, перелистывая их первые (а часто уже и вторые, третьи) книжки, видишь, как разжижается, обезличивается, лишается незаемного смысла духовный и стиховой состав «тихой лирики». Своих — правда, куда менее многочисленных — подражателей имеют и давешние кумиры «эстрады». И воистину поразительно обилие пустоцветов, которыми украсились ныне мощные, казалось бы, побеги «интеллектуальной» лирики — и в мандельштамовском роде есть стихи, и в пастернаковском, и под Заболоцкого, и под Мартынова» — утверждает в начале 80-х гг. один из ведущих критиков этого периода С.Чупринин[20], ниже вынося не самый приятный приговор поколению поэтов, пришедших в 70-е гг.: «…ожидать яркой вспышки, фейерверка дарований в кругу этого поколения, кажется, не приходится»[21]. С мнением критика неожиданно и невольно солидаризируется его вечный оппонент В.Кожинов, пытаясь по-своему объяснить отсутствие ярких дебютов в 70-е гг.: «Тем <…>, для кого сознательная жизнь началась в 1960-1970-е годы (то есть родившиеся в конце 1940- и позже), не дано было пережить такого социально-исторического события, которое могло бы вызвать в их душах потрясение, высвобождающее мощную поэтическую энергию»[22].

Однако и тот и другой критик не учитывали (отчасти сознательно, хотя и по разным причинам), а тем более — не могли в свое время увидеть современный литературный процесс в его целостности. Помимо того, что многие поэты находили возможность публиковать свои произведения за границей, так называемый «тамиздат», и различными путями их книги оказывались в СССР, бурно развивалась и «самиздатовская» литература. Выходили не только машинописные поэтические сборники, но и литературные периодические издания, самые известные из которых — журналы «Синтаксис» А. Гинзбурга (1959 — 1960), «37» В. Кривулина и Т. Горичевой (21 номер; 1976 — 1981), «Часы» Б. Иванова (80 номеров, 22 тома приложений; 1976-1990); альманахи «Метрополь» (1979), «Каталог» (1980) и др.

сноски
•[1] Ахматова А. Сочинения в двух томах. — М.: Цитадель, 1997. — С. 299.

•[2] Савицкий С. Андеграунд (История и мифы ленинградской неофициальной литературы). — М., Новое литературное обозрение, 2002. — С. 17 — 51.

•[3] Подробнее об этой группе см. Величанский 1996.

•[4] Иванова Е. В., Павловец М. Г., Семенов В. Б. Русская поэзия второй половины ХХ века: Материалы к устному и письменному экзамену / Под ред. В. В. Агеносова. — М.: «Издательство Астрель», «Издательство АСТ», 2002. — С. 141.

•[5] Стихотворение вошло в состав лучшего произведения поэта — поэмы «Полина» (оконч. ред. 1977).

•[6] Губанов Л.Г. «Я сослан к Музе на галеры…» / Сост. И. С. Губанова. — М.: Время, 2003. — С. 686.

•[7] Иванова Е. В., Павловец М. Г., Семенов В.Б. Русская поэзия второй половины ХХ века: Материалы к устному и письменному экзамену / Под ред. В. В. Агеносова. — М.: «Издательство Астрель», «Издательство АСТ», 2002. — С. 149.

•[8] Журавлева А., Некрасов Вс. Пакет. — М., Меридиан, 1996. — С. 238.

•[9] Полухина В. Бродский глазами современников. Сборник интервью. — СПб.: «Журнал Звезда», 1997. — С. 38.

•[10] Топоров В. Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы» (Введение в тему) // Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. — М. — Издательская группа «Прогресс» — «Культура», 1995. — С. 259 — 367.

•[11] Иванова Е. В., Павловец М. Г., Семенов В. Б. Русская поэзия второй половины ХХ века: Материалы к устному и письменному экзамену. / Под ред. В. В. Агеносова. — М.: «Издательство Астрель», «Издательство АСТ», 2002. — С. 106.

•[12] Подробнее о филологической школе см. Лосев 1995, Уфлянд 1990, Уфлянд 1995.

•[13] Подробнее о ЛИТО Горного института см. Британишский 1995., Горбовский 1991.

•[14] Впрочем, Хвостенко и Волохонский составляли ядро литературной группы ВЕРПА (и иногда подписывались общими инициалами А.Х.В.): группа образовалась в 1963 — 1964 гг. и распалась в начале 1970-х гг. — см. Савицкий 2002, С. 195.

•[15] Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. — М., Изд. Незав. Газета, 1998. — С. 256.

•[16] Полухина В. Бродский глазами современников. Сборник интервью. — СПб., «Журнал Звезда», 1997. — С. 191.

•[17] Бродский И. Сочинения в 4-х т. — СПб., «Пушкинский фонд» — «Третья волна», 1992 — 1995. — С. 15.

•[18] Глед, Джон. Беседы в изгнании. Русское литературное зарубежье. — М., Книжная палата, 1991. — С. 123.

•[19] Кушнер А. Избранное. — СПб, Художественная литература, 1997. — С. 5.

•[20] Чупринин С. Крупным планом. Поэзия наших дней: проблемы и характеристики. — М., Советский писатель, 1983. — С.278.

•[21] Там же, с. 279.

•[22] Кожинов В. Статьи о современной литературе. — М., Советская Россия, 1990. — С. 427