Евгений Онегин. Глава 9

Онегину ж опять постыла
Тупая праздность и балы,
Вокруг все лица не милы,
Но заграница вдаль манила.
Ну, что ж, поехал мой герой
В Швейцарию, чтоб с плеч долой
Хандру и сплин, как шубу, скинуть,
Развеяться, от мук остынуть.
Но, как ни странно, начал там
Грустить Онегин по годам,
Что прожил он без пользы люду,
Будто придя из ниоткуда.
И раз, поспав после обеда,
Воскликнул он: "Обратно еду!"

Увы, читатель, я не Пушкин,
Хоть имя-отчество его,
Всего таланта моего
Тут мало мне; и очень скучен,
И бледен, беден мой рассказ –
Если б вы знали, сколько раз
Я переписывал его,
Не добиваясь своего.
Вы уж простите - я не он,
И дух не тот, не то уменье,
Чтоб написать стихотворенье, -
Хоть заплатите миллион.
Ну, что ж! Продолжу я рассказ:
Онегин едет на Кавказ.

В пути он много лиц встречал,
И виденных, и незнакомых,
И смелых, и лениво-томных
(Последних тут же проклинал).
Проехал он Малороссию
Азов чуть позже пересек
Чуть не доехал до Каспия
И влился в офицерский полк.
Похожим был на офицера,
Имел дворянские манеры,
И вскоре все решили так,
Что он свой малый, не дурак.
Одно смущало лишь людей:
Он не имел нигде друзей.

Он мог часами говорить
О чем угодно, как угодно,
Но собеседник благородный
Секрет его не мог раскрыть.
"Отколь приехал? - Из Москвы.
- Зачем приехал? - Скучно было,
Как мне столица опостыла,
Не можете представить вы".
Так говорил обыкновенно
Онегин; лгал самозабвенно,
Стараясь правду сокрывать,
И свой секрет не выдавать.
Снискать чтоб славу боевую,
Просился на передовую.

Читатель спросит: "Что за чушь?
Зачем ему - под пули горцев,
Когда в команде миротворцев
Он мог служить - там тишь да глушь".
А я скажу: он, раб сатиры,
Хотел забыться в звоне труб,
И чтобы не было ни шуб,
Ни эполетов: лишь мундиры.
Мундиры, ружья, шашки, шпоры,
Штыки, «ура!», предсмертный крик
Онегин видеть не привык
Но полюбил их очень скоро.
Он вкус стал в битве находить,
И по-военному судить.

"Ну, не прекрасна ли война?"
Онегин думал, саблю пряча,
Когда от выстрелов и плача
Кричала, корчилась страна.
Вот год прошел. Год на Кавказе!
Война... Не видно ей конца!
Но не узнаем мы лица,
С какого начал я в рассказе.
Онегин?.. Да, похоже, он...
Похоже? Но на что похоже?
Небритый, смуглый, шрам на коже,
И лишь глаза горят огнем.
Да, вряд ли б вы теперь узнали
Онегина б, коль увидали.

Но вот опять сигнал к атаке,
И слышен снова пули вой,
Солдаты начинают бой,
Онегин - в предвкушенье драки.
Вперед! - Солдатов пьяных вал
Кидался напролом, вслепую,   
Крича - кто песню удалую,
-А кто "За родину!" орал.
А бой идет - и наш хорош:
Кричит: "В атаку!", саблей машет.
И вдруг к нему - он видит - скачет
Чечен, на Ленского похож. 
Онегин весь недвижим стал,
И тут палаш его достал.

Вот бой окончен. Трупов горы.
А среди них - и наш герой
Лежит. Не мертвый - но живой,
Глядит на темные просторы.
Еще не утро. Ветер буйный
Студит безжизненный рассвет,
Лишь воронье - предвестник бед,
Начать спешит свой пир разгульный.
Недолго ждать - удар смертельный,
Тот, что Онегина сразил.
И не осталось больше сил –
проник все ж в тело хлад земельный.
Под херувимов голоса
Онегин отбыл в небеса.

Вот так кончается глава,
Придуманная лично мною,
Не без таланта, я не скрою
(Хотя все это – лишь слова).
Жаль мне, что Пушкин, поленившись,
Вместо меня не сочинял,
А я, лишь как-то изловчившись,
Девятую главу писал.
Ну, что добавить? Только просьбу
Судить нестрого за грехи.
Хоть были глупые стихи,
За первую есть гордость пробу.
Ну ладно, все. Это конец.
Я, согласитесь, молодец.

1998 г.