Соприкосновение

Не знаю почему, но что то странное было в его повороте головы, прямой, но несколько боязливой осанке,  в его неторопливых движениях…  Я не могла увидеть его глаз – на нем были темные очки, но я уже знала, интуитивно знала, что в них сокрыт ответ на мой молчаливый вопрос: «Как же так, кто ты и как попал сюда?»
Еще немного и я взглянула на него еще раз, украдкой…  Его силуэт на фоне окна казался совсем мальчишеским – хрупким, дичащимся, сокрытым…
Еще немного, и я поняла, что заинтересовала его, объектив фотоаппарата сканировал меня через зеркало, весящего  за моей спиной…
В последствии он рассказал мне,  что безнадежен… Суть состоит в том, чтобы открыть объектив за секунду до события – и во время поймать мгновение…

«Я безнадежен! Я ковбой!
Но вместо пули съемка, вспышка,
Взгляд, робкой радости прибой,
Сомненье, грусть, побед  ошибка…»

Это было ночью… Но уже тогда, с первого взгляда, я угадывала  в нем эту игру воображения, неповторимое сочетание его натуры.
Не забуду своих слов, когда впервые очутилась в его жилище – «Здесь, ты словно Мастер, в своем прибежище!» И его грустный взгляд… И тихий голос «Только без Маргариты…»
Очарование грусти. Отдельное, неведомая грань…  Он мог быть грустным, даже тогда, когда ему было хорошо, даже тогда, когда светило солнце, озаренные улицы гудели восторженными голосами веселых компаний, смеющихся детей, шепотом влюбленных людей… Даже тогда, когда вокруг него весело суетились его друзья и знакомые, даже тогда, когда он сам улыбался, обнимал, танцевал…
Сомнительное назначение, рвущие мысли…  Когда он держал меня за руку, лишь очень незначительное количество времени его внимание ощупывало меня, словно туман…
Еще раз глаза, еще раз, снова и снова молчаливый крик… Взгляд, быстрый, внимательный, безумный и полный  безумно сладкой боли…боли сожаления! Он видел гораздо больше, чем мог запечатлеть – это его огорчало!
« - Ты многое фотографируешь!» - сказал он мне. Я действительно многое фотографировала, именно взглядом, я вырезала фрагменты, которые дарят впечатления – единственно правдивое восприятие сиюминутного ощущения.
Я не хотела говорить, не могла сказать того, что должна была выразить. Он не хотел говорить, потому что в его голове откровенно боролись стеснение и страстность натуры, впечатлительность, разность взглядов, предательская робость, закрытость. Мы молчали, молчали о гораздо большем, чем могли бы сказать – не сказали, ощущая предательскую безнадежность слов, боясь потерять святость какого-то удивительного понимания, утратить доверчивое ощущение непоколебимости, и в то же время хрупкости…
Наши внутренние миры соприкасались, причем так неожиданно откровенно, как если бы в материальной реальности мы были раздеты и сильно прижаты друг к другу веревками, не шевелились, боясь причинить боль. Чуя трепет, испугавшись себя же в том что так быстро соприкоснулись собственной святостью мы чувствовали робость, адреналин и слишком сильную, сиюминутную влюбленность – которая погубила дружбу, погубила в зачатке, навсегда… Стало страшно, страшно и стыдно, хотя стыдится было нечего.
Он был мне дорог при первом проявлении удивительной нежности, в другой раз я его уже ненавидела… Сладостное ощущение трепета и ничего не значащего покоя дарили нам свободу, но не легкость…

Он фотографировал меня. А я его – каждый по своему, ловя свои мгновения, оставляя свои впечатления, благословляя и проклиная минуты…, минуты откровенного раскрытия души во взгляде…
Странность и недоговоренность, отстраненности и восприимчивость – как то не вязались моя готовность к открытости и его жажда понимания, но абсолютная замкнутость натуры, словно тонкая, прозрачная, но невероятно прочная пленка, отделяющая его сознание от чувственного мира других людей, которая прорвалась лишь на мгновенье, но этого мгновенья было достаточно!
Я его долго не забуду… Я его долго не увижу… Я его, обязательно, обязательно разгадаю…