Утро на Бланке

Рвутся в форточку ветра порывы.
Просыпаюсь. Открыла глаза…
Это были снарядов разрывы
Или просто гремела гроза?

А в пейзаже, знакомом до боли,
Всходит солнце в дали голубой.
«Это было,  - ты спросишь, - с тобой ли?»
И опять отвечаешь: «С тобой!»

И, подёрнуты утренней тенью,
Выйдешь – улицы будут пусты:
Только пахнет отцветшей сиренью,
Да блестят в перламутре кусты.

Солнца луч их ласкает упрямо,
Лижет, словно бы малых щенят.
А к воротам, распахнутым прямо,
Два прерывных потока спешат.

Здесь входящих ворами, ворами
Кличешь ты и не можешь простить,
Здесь крадёшься дворами, дворами
И боишься собаку спустить.

Здесь какой-то неведомой силой
Каждый связан: кричи – не кричи!
И как дочке, племяннице милой
Здесь тебе доверяют ключи.

И, наверно, достались в наследство
Мне от той одичалой поры,
Как симптом уходящего детства,
Безмятежные эти дворы.

А на голой стене стадиона,
Там, где прётся прохожий народ,
Длинноклювая села ворона:
Чистит перья и громко орёт.

Ты не каркай, ворона, не каркай –
Лучше сердце моё успокой!
Нынче день зарождается жаркий
В ранний час над Москвою-рекой.

Нынче карканье слышать – несносно,
Нынче – палец в чернилах с утра,
Нынче время опять – «судьбоносно»,
И забылось, что было вчера!

Но каким же особенным счастьем,
Вдохновенной прохладой дыша,
В переулке  моём в одночасье
Наполняется снова душа!

И, как прежде, всплывают вопросы,
И опять обжигает нутро:
Мне навстречу текут ****досы,
Я одна – к Кольцевому метро.

И, дорогу толпе уступая,
Прячась в утренней длинной тени,
Я как прежде душой обращаюсь
К тем, кто были со мной в эти дни:

Ах, молитесь, молитесь, родные!
Не оставьте, как прежде, меня.
За советский народ, за Россию,
За успех мой текущего дня!