как кто-то светлый и дальний..

как кто-то светлый и дальний, без помощи спички,
с пальцами накрест на спёкшихся солью ресницах,
как кто-то поздний, смирившийся по привычке
с грубым наждачным порядком в уставших лицах,
как кто-то лучший из худших при страшной минуте,
с вызовом опыту, гласу рассудка, стандартам,
как кто-то, кому нужно просто увидеть распутье,

ты вдруг зажигаешь факелы вместо лампы.

как кто-то, ушедший по скользким во мглу коридорам,
знакомо убогий, потрёпанный, с нити клубком,
как кто-то упрямый, не внявший чужим уговорам,
измученно-смелый, с корявым на шрамах терном,
как кто-то, искавший в пророчествах мира названье
истокам творенья, листая страницы навзлёт,
как кто-то, предавший себя безыскусным терзаньям,

ты всё отсекаешь былое, срываясь вперёд.

а в тебе нет идей, тесто всходит закатным дурманом,
чистокожие сумерки трещину рта зашивают.
подвергайся налётам, сдавайся дешёвым обманам,
ничего больше ржавого ската теперь не бывает.
пьянству воля, порог обивается мятным изломом
одуревших ветров; за порогом сливается в свалку
сеть плюща и цикад, виноградного сока истома,

ты зарезан на солнце, по капле бредёшь вперевалку.

у тебя сто ключей от железных домов всех империй,
у тебя узор вен - жгучий оттиск подземной реки.
ты играешь в людей, в нищету их складских подземелий,
в тучность ядерных взрывов и пасть злостной шлюхи-тоски,
в резонанс их видений, дыханий, корявых околов,
в неприкаянность бездн, распахнувшихся глубже и выше.
за манжетом ты этому миру хранишь приговоры

и шагаешь прокуренной, гулкой в тиши улиц крышей.

для тебя никого. как однажды вершилась пропажа,
как легенды сбывались на кухнях панельных домов,
как горели подъезды и хлопьями зыбилась сажа,
так и ты до сих пор до конца для конца не готов.
из нежизни, из Вне, отороченный тяжким угаром,
ты был близок к сердечнику веры..
незвонкий набат.
пыльца с крыл-орденов, грозди липкие терпким наваром.

ещё есть звук имён напоследок.
и долгий закат.