где-то полжизни дадут за искру..

где-то полжизни дадут за искру.
ведает мрак чистотой этажей.
горло да буквы, оскал и абсурд;
в общем-то, выговор не был так строг,
в общем-то, не был суров приговор,
раз оставлял меня новому дню.
просто я насквозь сегодня ничей,
режет акулий плавник кожуру
города-воли.. город-острог
спит за спиной. как непойманный вор
я, перемерив ступени-лета,
вынырнул в самом начале себя.
после зимы здесь не станет, о чём
помнить: всё - с осенью, всё - забирай,
дом запирая нетленным ключом,
с образом светлым под кожей-плащём,
лебеди низким полётом - в притон,
в даль оборачивай свой горний рай.
холмы не стонут под тяжкой ходьбой,
не воскресают от песен леса;
всё это гарево - поздний отбой,
я ещё слышу их голоса.
рано утратила чёткость межа,
сердце делившая Этим и Тем,
всем на поживу кусочки с ножа;
мне предназначена лёгкая тень,
крылья - Икар, ты попал в небеса,
после, когда перья стали Твоими?..

старый отец закрывает глаза,
шепчет ветрами гонимое имя.

не посылай во след новых орлов,
мир не проснётся от тряски и крика.
вечное зарево и "будь готов!",
горбатый нос венценосного лика,
блеянье туч в синеве между крыш.
ключ не теряй в перерывах тоски.
знать, приговор был молитва: услышь,
вернись к истокам, где ты - ещё ты.
знать, приговор был отчаян и слаб..
всё расплескалось в пылу и в пыли,
всё запеклось в землю пришлых утрат.
просто начала - всегда пустыри.