Бгщ

Человек идет по улице, он знает, что идет по улице.
Он знает, куда он идет лучше, чем то, что идет.
Он знает "куда" лучше, чем "что".
В оповещенности о точках своего перемещения
Он равнодушен к линиям своего перемещения.
Точки ему подмигивают и узнают, точки его ждут
А он никого не ждет, он сам идет.
Он заполняет улицы своей неузнанностью, их неузнаваемостью,
Своей на них не рожденностью и по прежнему не рождаемостью.
Ему невозможно в улицах поместиться всему.
Человек себя расходует по-одному.
В улицах помещается его неизвестность, обретая адрес,
Смерть, наполненная до краев последней, истошной каплей.
Она играет с прохожим в тетрис изгибогиблый
И тот, кто быстрей всех жал, тот и раньше выиграл,
Приходя не по адресу, но к большей плотности,
Наполнив землю собой, своим над нею опытом.
Человек не идет по улице, им шагает его смерть, им она идет
Но она не идет ему, она смотрит в его тюрьму
И посылает человеку посылки:
Довольный скрип постелей, губ пенящихся обмылки,
Взглядов пустых суму.
Она делает так, что ничто не движется, когда она движется.
Она делает так всегда, останавливая тик-так,
Гоня его на убой, оставляя человека только с самим собой.
Смерть безразмерна, когда ты в городе.
Она то и это: прохожий, нелепое здание, сквер и трамвайная остановка,
Чтоб дождаться трамвая зимой нужна рыбака сноровка.
Есть лишь луна, чтоб заплатить за проезд, на деньгах нет пустых мест.
В городе есть ходячие, но нету стоячих мест.
Человек подберет чей-то мячик и его Таня запалачет лет десять назад,
Когда ее зад не бежал никуда, не давился, а наполнялся касанием.
И всегда был под рукой того,
Кто уже знал каково на вкус ее молоко до молока еще, до его названия.
Поезд ест расстояния, больше ничего не ест,
Делает время жидким и пьет его
Сбежало молоко - век скоростей и так далее.
Самолет взлетает всей суммой своих деталей.
Человек идет по улице, его пятки о себе оставляют память,
Которую он оставляет себе.
И смерть тонет вне счета, в чужой неживой воде,
Оставляя какое-то шевеленье сверху, болтаясь на стертой давно резьбе