Вера. Поэма. Русским женщинам-сибирячкам

Над Чулымским простором не сухо:
Всё луга, заливные поля…
Там поила меня медовухой
Бабка Вера, ей пухом земля!

Из объемистой «четверти» радость,
Раздавала она, не скупясь,
А по центру столешницы в ярус
Красовался подвяленный язь.

-Что ж, студентик,  ты щуплый да хилый?
Ешь, касатик, здоровья тебе!
И с улыбкой беззубою, милой,
Вествовала о жизни-судьбе.

Мол, их семью в далеких тридцатых,
Раскулачив за пару коров,
«Власть народа» винтовкой да матом
Отослала под «северный кров».

Здесь в могилы и старый, и малый
Полегли, голодуху приняв,
Лишь она из десятка осталась –
Все молилась, да Бог, видно, внял.

От землянки, что вырыта наспех,
Отвозила родных на погост,
Волоча их на стареньких санках
По сугробам, наметанным в рост.

Приютили ее старожилы.
Был народ больше добрый, чем злой,
За скотиной ходила, да шила,
Огороды копала весной.

Черновой не чуралась работы,
От утра до вечерней зари
Все вертелась в трудах и хлопотах,
Не давая куском укорить.

А с закатом, где валишься прямо
От усталости, как в полусне,
Представал ей по образу мамы
Богородицы лик на стене.

Так оно и отметилось детство,
Как под потом с мозолями труд,
Смерть родных и сиротство, и бедствий,
Из которых не вырвешься, круг.

Но вдруг юность явилась подарком:
Под закатами ждущей рекой,
Где любовь разгорается ярко,
И теряется сон да покой.

В восемнадцать красавицей стала!
Женихи табуном стерегли.
Между ними сама выбирала
Одного лишь Его, по любви.

Николай был высокий, плечистый:
Шел с казаков Леонтьевых род,
Отслужил и уже трактористом
При колхозе работал как год.

Ну, а пел-то: заслушаться можно!
Вера в радости прямо цвела –
Про широкую степь и свободу;
Вся родня голосистой слыла.

Им весна даровала рассветы,
Цвет черемухи щедрой рукой,
А потом было целое лето
Встреч под ивой, вон там, над рекой.

Свадьбу справили осенью той же,
Ты в заботе-любви зажила.
Что же можно желать еще больше,
Коли счастье свое обрела?

Только счастье-то горсткой досталось:
Сорок первый нагрянул бедой!
Лишь годочек ей с милым леталось
До того, как остаться одной.

Провожала, как все, в ту дорогу,
Что Господь в испытание обрек,
А ночами молилася Богу,
Чтобы он Николашу сберег…

Муж ушел и погиб под Смоленском,
Прикрывая Москву от огня,
А она в повите деревенской
Разрешилась мальцами  двумя.

Поднимала-растила их тяжко –
При колхозе с зари до зари,
Ведь война не давала поблажки,
Хоть кори ты ее, не кори.

Труд без нормы на ферме ли, в поле,
Бабий вой похоронок да стон,
Широко захлестнувшее горе
Жгло волною военных времен…

Как Победа, так стало полегче,
Да и время взрастать сыновьям,
Помогали по силам, конечно,
С огорода жила лишь семья.

Замуж больше не шла, хоть просили –
Не могла Николашу забыть.
Хоть была еще в цвете и силе,
Одного продолжала любить.

Тут она обернулась на фото,
Что висело на белой стене,
И в глазах заиграло вдруг что-то,
Будто солнцем в весеннем окне.

С фотографии счастье светилось -
Два прекрасных лица, две души…
Как же радость бедой окрутилась
Для влюбленных, для любящих жить?

Так вот и зажила с сыновьями.
А они прорастали в отца:
Та же стать, под его же корнями,
И такие же души-сердца.

Вечерами уложит, бывало,
Их, набегавших силу для сна,
Керосинка горит в пол-накала,
И сидит и ревет у окна.

А потом пред «святыми очами»,
У лампады замолит грехи,
И в душе оттого полегчает,
Отодвинет от смертной тоски…

Ну, а жизнь, как колеса под горку:
Умер Сталин, «народов отец».
Узнавать было страшно и горько
О безвинно нашедших конец.

Так накинуто горе на горе
Русским бабам спокон от веков:
Лишь слезой да работой оспорить
Зло судьбины - удел их таков…

Как-то молодость быстро промчалась
За трудами-заботами вслед,
Будто ива в цвету откачалась –
Оглянулась, а цвета уж нет.

Сыновья поднялись, отучились,
Отслужили стране, наконец ,
И в деревню домой воротились
Трактористами стать, как отец.

Поженились на местных девчонках
И отстроили славно дома,
И теперь-ча не то, что внучонки,
Но и правнуки, как дерева.

В это время вихрастый парнишка,
Прокатил мотоцикл по двору:
- Вот, один и явился, поди ж ты,
Видит Бог, что скажу – не совру!

Ну,  не скромничай, внучек, не бойся,
Поцелуй-ка, милочек, меня,
Проходи, Коля, с гостем знакомься,
Накатался, поди, за полдня.

Было тут отчего подивиться,
Покивать на природы ходы:
Прадед, правнук – единые лица,
Как две капли похожи воды.

- Ах, кровиночка, мой Николаша,-
Бабка Вера ласкала вихор,
- Мы уйдем, но останется наше
Продолжение – Леонтьевский хор!..

Вечерело. Я стал собираться,
Чтоб продолжить свой водный маршрут.
Мол, до пристани надо добраться –
Теплоход через тридцать минут.

- Хорошо здесь у вас и красиво,
Но кораблик не ждет, побегу…
За хлеб-соль вам, хозяйка, спасибо!
Приподнялся…идти не могу!

Отсидел, видно, ноги до края?
Бабка Вера хохочет: - Не так!
То моя медовуха играет,
Хоть и выпил ты, брат, на пятак!

Здесь до пристани десять минуток.
На-ка, свой одевай рюкзачок,
Чтоб ты, часом, дорогу не спутал,
Дай, тебя провожу я, внучок!

По поселку она шла легонько,
И здоровались с ней по пути.
- Вон там церкви виднеется стройка,
Миром храм собрались возвести.

А вон видишь – стоит наша ива,
Сохранившая памятность дней,
Как и прежде густа и красива…
Завернем на минуточку к ней?

Ива гордо стояла над яром,
Где стремнины бурлит широта…
Подошли, а под ивою – пара:
Не пустуют святые места!

- Вот и пристань чулымская наша,
Мужики тянут свой самосад…
Провожала я здесь Николашу
Шесть десятков годочков назад.

На прощанье по-русски обнялись,
Осенила знамением меня,
Теплоход подналег, удаляясь,
От причала, прожитого дня…

Там стояла, рукою махая,
Бабка Вера, входя в горизонт,
А я видел себя Николаем,
Уходящим когда-то на фронт…

Вот такая чудесная бабка,
И с судьбою нелегкой такой.
Ведь у многих сложилась несладко,
Но от этой не веет тоской.

Видно, русское селится прочно,
Только там, где духовность лежит,
А при ней, без сомнения, точно,
Вера радость спасает и жизнь.

Нет нажитого горем унынья,
Лишь бы ива, как прежде, цвела…
Позвонили вчера из Чулымья:
Бабка Вера на днях умерла…

Над Чулымским простором не сухо:
Всё луга, заливные поля…
Там поила меня медовухой,
Бабка Вера, ей пухом земля!