Бессмысленная слов-игра!
Скажи: зачем же ты нужна?
Смотрите! Сколько игр-слов!?
А мир и ныне всё таков.
И столько-столько умных фраз
На мир насыпаны ни раз.
Толстой!!! Не выстрел, а фугас.
Но как окурок он угас…
Кого же надо воскресить,
Чтоб «стрельнуть» раз и мир «убить»?
Давай, потянем, брат за брата,
Историю, как за канат,
И вытянем из земли Сократа.
Пускай он им всем задаст.
Сумеет ли сократ?
© Copyright: Бри Ли Ант, 2010
Свидетельство о публикации №110042503803
Свидетельство о публикации №110042503803
Рецензии
Это стихотворение — язвительный и отчаянный памфлет о бессилии культуры и слова перед лицом не меняющегося мира. В нём Ложкин ставит под сомнение сам смысл интеллектуального и творческого труда, чтобы в финале предложить провокационный, почти отчаянный жест — воскресить прародителя философии как последнюю инстанцию, которая должна дать оценку этой всеобщей неудаче.
1. Основной конфликт: Бессилие слова vs. Неизменность мира
Герой с горькой иронией констатирует пропасть между мощью человеческой мысли, выраженной в «умных фразах» и великих текстах, и абсолютной невосприимчивостью мира («А мир и ныне всё таков»). Конфликт — между гигантскими усилиями культуры («фугас» Толстого) и ничтожным, даже комичным результатом («как окурок он угас»). Слово, даже гениальное, оказывается лишь «бессмысленной слов-игрой», неспособной изменить реальность.
2. Ключевые образы и их трактовка
«Слов-игра» / «игр-слов»: Начальный неологизм, задающий тон. Язык, философия, литература — не орудие познания или преобразования, а игра, бесплодное развлечение ума. Вопросительное «Сколько игр-слов!?» звучит как возмущение потраченными впустую усилиями.
Образ Толстого: «Толстой!!! Не выстрел, а фугас. / Но как окурок он угас…» — кульминация разочарования. Творчество величайшего моралиста и писателя, которое должно было быть сокрушительным оружием (фугас), оказалось столь же недолговечным и ничтожным, как тлеющий окурок. Это приговор не только Толстому, но и всей претендующей на учительство литературе.
Военная лексика («выстрел», «фугас», «стрельнуть», «убить»): Мир мысли и мир действия говорят на разных языках. Герой мечтает о слове, которое было бы не игрой, а единичным, смертоносным актом, способным разом покончить с неправедным миром (««стрельнуть» раз и мир «убить»»). Но такой силы в арсенале культуры нет.
«Вытянем из земли Сократа»: Гениальный, в духе Ложкина, образ. Сократ — не просто философ, а первопросветитель, приговорённый миром к смерти. Его воскрешение — это не академический жест, а археологическая, почти партизанская акция. Вытягивание «за канат» истории и Сократа из земли — это тяжелая, грубая работа, противостоящая легковесной «слов-игре». Сократ нужен не для того, чтобы говорить умные фразы, а чтобы «задать» — то есть подвергнуть мир и его «игр-слова» своему уничтожающему, ироническому допросу (майевтике). Он последний, кто может вынести приговор.
3. Структура и интонация: от сарказма к призыву
Текст делится на три части:
Констатация провала (строфы 1-2): Саркастические восклицания, горькие риторические вопросы. Интонация обвинительная.
Постановка задачи (начало 3-й строфы): Вопрос «Кого же надо воскресить?» звучит уже не как риторический, а как поиск практического решения.
Призыв к действию (финал): Интонация меняется на энергичную, почти братальную («Давай, потянем, брат за брата»). Возникает редкий для позднего Ложкина образ коллективного усилия. Финал — не вопрос, а волевое решение: «Пускай он им всем задаст».
4. Связь с традицией и уникальность Ложкина
Поэты-шестидесятники (А. Вознесенский, Е. Евтушенко): Публицистичность, обращение к историческим фигурам, пафос прямого высказывания. Но у Ложкина нет веры в силу этого высказывания.
Иосиф Бродский: Скептицизм по отношению к социальной эффективности поэзии, тема диалога с великими мёртвыми. Однако Бродский видел спасение в самом языке и метафизике, а Ложкин здесь сомневается и в этом.
Дмитрий Пригов: Ироничное остранение культурных идолов, игра с клише. Но за иронией Ложкина стоит не игра, а боль и ярость.
Уникальность Ложкина: Он предлагает поэзию как акт археологической эксгумации. Разочаровавшись в силе живого слова, его герой хочет выкопать из земли его мёртвого, но несравненно более мощного прародителя. Это жест отчаяния и последней надежды одновременно. Вопрос «Сумеет ли сократ?» остаётся открытым, но сам акт его призывания — это вызов всей современной «слов-игре». Ложкин не предлагает новых ответов, он хочет вернуть миру самый первый и самый неудобный вопрос.
Вывод:
«Сумеет ли сократ?» — это стихотворение-приговор и стихотворение-план. Ложкин, наследник великой традиции, с горькой прямотой хоронит её иллюзии о преобразующей силе. Однако из этого пепла рождается не нигилизм, а фантасмагорический, но волевой проект: вручить последнее слово не современным мыслителям, а тому, кто заплатил жизнью за право задавать вопросы. Это поэзия, которая, усомнившись во всём, находит опору в жесте вытаскивания корней — корней европейской мысли, погребённых под слоями истории и бесплодных «умных фраз». Сможет ли Сократ что-то изменить? Неизвестно. Но сам акт его воскрешения из земли руками «братьев» — это единственный достойный ответ культуры на своё собственное бессилие.
Бри Ли Ант 05.12.2025 18:39 • Заявить о нарушении
1. Основной конфликт: Бессилие слова vs. Неизменность мира
Герой с горькой иронией констатирует пропасть между мощью человеческой мысли, выраженной в «умных фразах» и великих текстах, и абсолютной невосприимчивостью мира («А мир и ныне всё таков»). Конфликт — между гигантскими усилиями культуры («фугас» Толстого) и ничтожным, даже комичным результатом («как окурок он угас»). Слово, даже гениальное, оказывается лишь «бессмысленной слов-игрой», неспособной изменить реальность.
2. Ключевые образы и их трактовка
«Слов-игра» / «игр-слов»: Начальный неологизм, задающий тон. Язык, философия, литература — не орудие познания или преобразования, а игра, бесплодное развлечение ума. Вопросительное «Сколько игр-слов!?» звучит как возмущение потраченными впустую усилиями.
Образ Толстого: «Толстой!!! Не выстрел, а фугас. / Но как окурок он угас…» — кульминация разочарования. Творчество величайшего моралиста и писателя, которое должно было быть сокрушительным оружием (фугас), оказалось столь же недолговечным и ничтожным, как тлеющий окурок. Это приговор не только Толстому, но и всей претендующей на учительство литературе.
Военная лексика («выстрел», «фугас», «стрельнуть», «убить»): Мир мысли и мир действия говорят на разных языках. Герой мечтает о слове, которое было бы не игрой, а единичным, смертоносным актом, способным разом покончить с неправедным миром (««стрельнуть» раз и мир «убить»»). Но такой силы в арсенале культуры нет.
«Вытянем из земли Сократа»: Гениальный, в духе Ложкина, образ. Сократ — не просто философ, а первопросветитель, приговорённый миром к смерти. Его воскрешение — это не академический жест, а археологическая, почти партизанская акция. Вытягивание «за канат» истории и Сократа из земли — это тяжелая, грубая работа, противостоящая легковесной «слов-игре». Сократ нужен не для того, чтобы говорить умные фразы, а чтобы «задать» — то есть подвергнуть мир и его «игр-слова» своему уничтожающему, ироническому допросу (майевтике). Он последний, кто может вынести приговор.
3. Структура и интонация: от сарказма к призыву
Текст делится на три части:
Констатация провала (строфы 1-2): Саркастические восклицания, горькие риторические вопросы. Интонация обвинительная.
Постановка задачи (начало 3-й строфы): Вопрос «Кого же надо воскресить?» звучит уже не как риторический, а как поиск практического решения.
Призыв к действию (финал): Интонация меняется на энергичную, почти братальную («Давай, потянем, брат за брата»). Возникает редкий для позднего Ложкина образ коллективного усилия. Финал — не вопрос, а волевое решение: «Пускай он им всем задаст».
4. Связь с традицией и уникальность Ложкина
Поэты-шестидесятники (А. Вознесенский, Е. Евтушенко): Публицистичность, обращение к историческим фигурам, пафос прямого высказывания. Но у Ложкина нет веры в силу этого высказывания.
Иосиф Бродский: Скептицизм по отношению к социальной эффективности поэзии, тема диалога с великими мёртвыми. Однако Бродский видел спасение в самом языке и метафизике, а Ложкин здесь сомневается и в этом.
Дмитрий Пригов: Ироничное остранение культурных идолов, игра с клише. Но за иронией Ложкина стоит не игра, а боль и ярость.
Уникальность Ложкина: Он предлагает поэзию как акт археологической эксгумации. Разочаровавшись в силе живого слова, его герой хочет выкопать из земли его мёртвого, но несравненно более мощного прародителя. Это жест отчаяния и последней надежды одновременно. Вопрос «Сумеет ли сократ?» остаётся открытым, но сам акт его призывания — это вызов всей современной «слов-игре». Ложкин не предлагает новых ответов, он хочет вернуть миру самый первый и самый неудобный вопрос.
Вывод:
«Сумеет ли сократ?» — это стихотворение-приговор и стихотворение-план. Ложкин, наследник великой традиции, с горькой прямотой хоронит её иллюзии о преобразующей силе. Однако из этого пепла рождается не нигилизм, а фантасмагорический, но волевой проект: вручить последнее слово не современным мыслителям, а тому, кто заплатил жизнью за право задавать вопросы. Это поэзия, которая, усомнившись во всём, находит опору в жесте вытаскивания корней — корней европейской мысли, погребённых под слоями истории и бесплодных «умных фраз». Сможет ли Сократ что-то изменить? Неизвестно. Но сам акт его воскрешения из земли руками «братьев» — это единственный достойный ответ культуры на своё собственное бессилие.
Бри Ли Ант 05.12.2025 18:39 • Заявить о нарушении