Предел воды

(рассказ)


     Ты всегда двигалась плавнее, чем я, - словно тело твое падает в бесконечность воды. Когда я смотрел за тем, как движется оно среди камней, то понимал, что причины такого движения намного глубже, чем просто рефлекс. Хотя мужчине свойственна эта черта - идеализировать женщину, ставшую его спутницей. Но факт остается фактом: я готов часами наблюдать за тобой, двигаясь, как умею – рывками, - хотя этот способ не вызывает во мне ничего, кроме нервного стресса и усталости плавников. Закладывает уши. Вера, как я люблю этот гул.  Кажется, что расстояние между нами внезапно исчезает - из-за этой способности воды объединять предметы. Акустическая связь, соединяющая два тела, она возникает задолго до того, как разум решится на слово или поступок - это шум наступающего желания,  если хочешь, шум любви, который скажет нам о ней куда больше, чем целая пачка наших семейных фотографий.
     Он закрыл за собой входную дверь, пропустив вперед жену, и смахивал с зонта капли сентябрьского дождя.
     - Ты выкупил фотографии, Стас? -  словно между делом, спросила Вера. Он кивнул.
     - Наконец-то. А то сколько уже? Месяца три, наверное.
     - Там, на комоде. Немного темноваты, правда - не угадал с пленкой,  наверное, - он бросил перчатки на журнальный столик и снял с плеч жены плащ. После промозглости сентября в лицо ухнуло хлебной теплотой и тем, еще утренним ароматом кофе.
     - Не угадал? При чем тут это? – она недовольно мотнула головой.  Пара капель попала на мужа. - А ведь я говорила тебе.  Надо было проявлять сразу, столько лежать на солнце. - Вера скинула сапожки. Поправила на ходу влажные волосы и прошла в комнату. Сапожки упали на пол носками внутрь. - Из-за какой-то пары не отснятых кадров три месяца тянуть. Надо было брать двадцать четыре тогда, - бросила она по ходу.
     - Да ладно, Вера, о чем ты...
     Обернувшись, она странно (как заглядывают в только что сказанное)  посмотрела на мужа:
     - Что-то мне не нравится твое настроение, дорогой.
     - Осень, что ты хочешь, - чуть слышно ответил мужчина с мощными чертами лица и огромными руками. Он развернул ногой носочки ее сапог туда, куда смотрели его туфли. Хрупкая на вид женщина прислонилась к комоду, взяв небольшую пачку - фотографии  минувшего отпуска. Мужчина, задержавшись в прихожей, смотрел в зеркало.
     «А иногда, Вера, у меня такое чувство, что нас выбросило на берег, на котором мы распластались с тобой, как две неподвижные рыбы. Там - на воздухе мы по привычке все еще хлопаем ртами, пытаясь, что-то сказать друг другу, но кроме тишины и клекающего звука «оп» на вдохе и «па» на выдохе – ничего не происходит. Ты ведь знаешь: в такие моменты я обычно брел на кухню и читал вчерашние газеты – ничего в этот миг не видя, а ты забиралась с ногами в кресло перед аквариумом и смотрела семейный фотоальбом –  видела ли ты что-нибудь. А потом мы ложимся – два холодных, совершенно чужих тела, между которыми только мертвый песок – совсем недавно бывший простынею, желавшей соединить нас крепче, чем любые клятвы. И только если случайная волна набежит вдруг на берег, если зацепит пеной  два почти уже безнадежных тела, если что-то случится, наконец, и произойдет чудо, то нас уносит обратно - в море – в эту гулкую бесконечность с ее неземным спокойствием. И только там мы плавно приходим в себя. Мы осторожно шевелим плавниками, так и не понимая – что же  произошло. Это вода, Вера. В ней мы  начинаем слышать, как идеально молчание между нами. Тогда мы можем сидеть часами, все на той же кухне, растворяясь в глазах друг друга, вглядываясь в них, как в вечность и, не проронив ни единого слова, любить. Любить сильнее прежнего, потому что в нас уже зародился страх – страх очередного шторма, Вера, и того еще, что больше может не быть случайной волны».
     Она взяла фотографии.
     - Ну, Стас... Конечно, темные!
     - Скорее всего, студия напортачила, -  ответил он, как всегда ровно. - Ладно, завтра еще зайду. Может, исправят. – Стас прошел в зал.
     - Смотри, а теплоход хорошо получился, - Вера веселела на глазах, постепенно уходя в цветное изображение. Она прищурила глаза, вглядываясь в детали июньского круиза. В комнате было не очень светло.
     - Потому что он белый, - объяснил Стас.
     - Кто?
     - Теплоход, кто же еще.
     - Вот эта еще хорошая, смотри, - она протянула в его сторону фотографию. Он стоял на палубе и смотрел на море, а Вера, напротив, развернулась к нему, держа в руке шкурку от апельсина (не в море же бросать). «Пароход белый-беленький, белый дым над…», - донесся фрагмент песни. День солнечный – море блестит так, что даже некачественная проявка не испортила кадр. Море - почти ощутимая легкость. Несмотря на июнь, вода прогрелась. - Помнишь, - сказала Вера (на ней полупрозрачное платьице, на руке тонкий, серебряный браслет). На заднем плане немного правее за столиком  женщина лет сорока пьет молочный коктейль. Все остальное, начиная от ключицы незнакомки, в объектив не попадает.
      - Мы поругались тогда, помнишь? Из-за этой брюнетки,  - Вера пыталась смахнуть упавший волос с фотографии (нет, так напечатали). - Зачем тебе надо было портить мне нервы, Стас? Она крашенная, между прочим. Потратил на нее целый кадр.
     - Брось, Вера. Один случайный кадр... «Мы по палубе бегали, целовались с то…» Солнце. «Стас, возьми мне коктейль, пожалуйста», - Вера опирается на ограждение палубы, придерживаясь локтями, улыбается. «Конечно, дорогая. Так… Подожди-ка. Не пойму…» - бубнит себе под нос и шарит по карманам. Солнце бьет в глаза, и Вера щурится, разглядывая Стаса. «Черт. Не пойму, неужели, в каюте оставил? Вечно с этим…» - разводит руки. «Ладно,  выброси куда-нибудь, я быстро», - говорит ему Вера и протягивает теплую апельсиновую шкурку, целуя мужа, и легко, как ветер, уносится под знакомый мотив: «Не скучай», - не оборачиваясь, машет ручкой. «Вера, там, на полке, наверное, где книги, в углу самом», - кричит ей вслед мужчина в белоснежной рубахе и светлых брюках. Вера кивает. «…палубе бегали, целовались с тобой».
     - Знала, что вы подойдете, - уверенно улыбнулась незнакомка, снимая очки. Она поставила свой коктейль на стол и выжидательно смотрела на незнакомца. Тот слегка поклонился.
     - Не хотите оставить память (приподняв свой ZENIT) о шикарном лете, Жанна, - сказал, акцентируя свой баритон на имени незнакомки и, вероятно, надеясь на удивление в ее глазах. Губы ее слегка расклеились, и один уголок нехотя приподнялся.
     - Неужели, Стас, вы тоже листали журнал регистрации, - и смеется, как смеются над хорошим экспромтом.
     - Даже так?.. - небольшая пауза. Стас озадаченно смотрит, сначала на женщину, потом на шкалу выдержек и: – Хм, польщен… – говорит.
     И она протягивает ему визитку: «Пришлете мне фото, Стас. В этих журналах, как я понимаю, адресов не оставляют». Взяв визитку, он наводит фотоаппарат – крупный план. Почти не открывая рта: «Не дергайтесь только», - тихо произносит незнакомка, - «сейчас подойдет ваша жена». И раздается щелчок затвора.

     Стас подошел к аквариуму и включил в нем свет.
     Это был большой литров на триста аквариум. Совершенно без зелени, он казался несколько больше своих размеров. «Дело не в том, Вера, что зеленый цвет мне кажется неуместным на фоне голубого стекла. Хотя в этом, признаюсь, тоже есть доля истины, но главное – горы. Хребет, над которым мне пришлось немало поработать, выставив осколки слюды и яшмы таким образом, чтобы скалярии вплывали в них, как в ущелья, и уединялись там – почти, как настоящий. Там мы укроемся с тобой, оставив ни с чем  этих праздных зевак по другую сторону стекла – всех твоих и моих знакомых. Освещение, Вера. Я намеренно вынес подсветку за аквариум, за синь пленки, опустив лампу за скалы, словно пряча в них неоновый рассвет. Теперь мы с тобой в тех временах, когда планета покачивалась единым океаном, предоставляя нам полный набор впечатлений. Смотри, сквозь толщу воды рассвет так и выглядит голубым. Как еще он мог выглядеть в те времена. И две скалярии - они совершенно не в курсе, во что превратится их язык через миллиард лет. Все логично, Вера. Что  же касается зелени – то ей было бы слишком мало света - на таких глубинах не бывает иначе. Хотя, откровенно говоря, причина ее отсутствия совсем в другом – она сильно искажает масштаб, делая горы игрушечными. Но теперь все по честному, и ничто уже не помешает нам понимать друг друга».
     - Стас, а где сама фотопленка? Хочу посмотреть, - стоя у комода, громко спросила Вера.
     Он не отреагировал. Стас сидел в кресле перед аквариумом и смотрел, как завороженный в воду. Урчал компрессор. «Как в море, Вера. Странное чувство, когда оказываешься под водой. Слегка закладывает уши - и ты понимаешь буквально все без слов, будто пропускаешь через жабры собственную эволюцию».
     - Стас, где фотопленка? Я хочу посмотреть, -  повторила Вера. - Что ты там увидел?
     Не оборачиваясь назад, Стас указал рукой в сторону шифоньера: «Там в ящике где-то», - в его руке был ключ от секретера.
     Вера удивленно взяла ключ: «Странно. Мне никогда не пришло бы в голову открывать этот ящик». Скрипнули металлические полозья. Шелест бумажного пакета с пленкой в руках Веры.

    «Так», - рассматривает рулон, глядя на пленку через люстру. Жмурится. Так, вот этот кадр. Десятый от начала. Крупный план. «Что ты только нашел в ней? Я никогда не ревновала тебя, ты знаешь, но как-то не понравилась она мне, Стас. Не могу описать конкретнее, но на палубе.... Я уверена.... Я всегда была уверена в себе, мой милый, и в твоей порядочности тоже, но равновесие в тот момент - как падение в сон -  ушло, словно внезапно я разучилась плавать и иду ко дну». Она рассматривала кадр, восстанавливая по негативу черты незнакомки - та действительно была красива, и даже негатив, меняя белое на черное, притягивал взгляд Веры. Вдруг она вспомнила о том, что хотела – хотела, еще заходя в подъезд, когда муж сказал ей, что отпечатал снимки – она резко отмотала рулон - в самый конец пленки,  с характерным тихим хрустом – туда - на тридцать шестой, уже почувствовав этот гул в голове, бесповоротно закладывающий уши, эту вязкую стихию воды, когда достаточно одной только догадки, чтобы ответить сразу на все. Вот он! «Какой же ты стал рассеянный Стас, какой же ты стал ра….» Улица. Незнакомка прислонилась к фонарному столбу и смотрела с прежним выражением - немножко наглым и все таким же уверенным. Легкий плащ не спасал ее от дождя. Ей было, кажется, все равно. Черные волосы намокли и капли текли по лицу. У Веры закружилась голова: «Дождь начался три дня назад, Стас, видишь ли… Зато каким жарким выдалось наше лето».
     Руки упали вместе с пленкой - она повернулась и смотрела в спину мужу: перед ее глазами плыло тяжелое кресло, развернутое к аквариуму – по желтой велюровой ткани бежала голубая окантовка. Стас сидел неподвижно, воткнувшись лицом в стекло, не в состоянии отвести глаз. «Так что же ты там увидел, Стас?», - время в комнате останавливалось. Там, на самом дне аквариума, молча лежал бархатный серп одной из скалярий. Мертвая красота распростертого тела не давала ни о чем думать: слова уходили мимо - к чему теперь слова? «Так что ты увидел, Стас? Зато каким… каким выдалось наше лето…»
     Глаза скалярии были широко открыты, плавники же - особенно верхний - напряженно выгнуты,  застыв в каком-то бессмысленном крике - эффектно, как никогда раньше. Сверху крест-накрест на ней лежал второй серп. Этот был намного крупнее и с более крутой линией лба. Он еще дышал, и боковые плавники - те, что прикрывают жабры, - колыхались, пытаясь окружить оба тела чистой водой. Его серебристые чешуйки были светлее,  и каждая из них, как  зеркальце, мерцала в такт освещению, отражая неоновый закат. И действительно закладывало уши.