О заднице любимой. Пошлость, ложь и табу в лирике

                «Правда – это единственное, что должно быть выражено текстом.
                Всё остальное – ложь!»
 
                *
                «Кропанье пошлостей - большое зло.
                Вы этого совсем не сознаете.
                Бездарных проходимцев ремесло,
                Как вижу я, у вас в большом почёте»

                (Johann Wolfgang von Goethe (1749-1832) – «Faust»)

                *
                «Пошлый  - 1. Заурядный, вульгарный, низкопробный в духовном, нравственном отношении,
                чуждый высоких интересов и запросов человек. – (Пошлая среда, Пошлые вкусы)
                2. Безвкусно-грубый, избитый, тривиальный, неприличный, почитаемый грубым,
                простым, низким, подлым, площадным. – (Пошлая песенка, Пошлый комплимент, роман, анекдот...)

                (Словарь Д. Н. Ушакова, 3, с. 685).               


***

Пошлость – это ложь в поэзии и малой прозе.
Такого краткого определения ещё нет в словарях и энциклопедиях.
Пошлый текст – результат двойного обмана. Сначала – самообмана писателя, потом, конечно же – читателя.

В «большой прозе» - романах, сагах… - обнаружить ложь значительно труднее вследствие невероятных текстовых длиннот и якобы соответствующей многоплановости сюжета. Труднее, прежде всего, потому, что в ней практически всё – ложь.
Поэтому существует и продолжает издаваться так много романов. (Издательства заинтересованы в «толстых книгах», поскольку из всех видов печатной продукции кирпичи-романы продаются нарасхват, что нисколько не говорит о качестве текста. Просто «любовные романы» скупают, как правило, домохозяйки, с тем, чтобы от скуки занять себя хоть чем-то).
Более-менее внятно никакая мысль на тысячи страниц выражена быть не может, а общее количество слов пухлого тома, превышающее объём самого полного словаря русского языка, заставляет задуматься о цели написания толстой книги. Как правило, и сам автор не может выразить её кратко – он её и не помнит даже.
Читатель неделями блуждает в дебрях хитросплетений сюжета, путается в характеристиках многочисленных персонажей, чтобы якобы определить для себя смысл и ценность поступков каждого из них в отдельности.
Оно и понятно - чужая жизнь всегда интереснее своей!

Но в небольшом стихотворении всё видно сразу – и цель написания и способы достижения выразительности.
Существенную роль играет и визуальное восприятие: стихотворение из трёх - пяти строф легко помещается на одну страницу книги и соответственно всё целиком сразу отпечатывается на сетчатке глаза читающего.
Поэтому краткое стихотворение благоприятно воздействует и на психику, не утомляя читателя и приучая к той мысли, что автор способен выразить самый глубокий смысл всего в нескольких фразах.
Хокку - блестящее тому подтверждение. В нём всего семнадцать слогов, но по плотности смысла и широте содержания это, пожалуй, самая совершенная поэзия.
Убедительность любого текста зависит от наличия трёх слагаемых: конкретности мысли, минимальности средств выражения и объёмной, многоплановой  глубины.

Что касается жанра поэзии, называемого любовной лирикой, то в нём почти всегда присутствует элемент самообмана, цель которого – скрыться от табуизированных тем.
Большинство стихотворений, адресованных реальным или воображаемым возлюбленным, изобилуют словами и оборотами речи, которые уводят читателя от смысла текста, вместо того чтобы обнажать его до предела, – что и является критерием поэзии вообще.
Предел же состоит в том, что, к примеру, мужчина, на бумаге рассуждающий о возлюбленной, желает, прежде всего, обладания телом этой возлюбленной,
а, во-вторых, согласием женщины на продолжение отношений.
И никак не иначе.
Это правда.
Лирическое стихотворение всегда пишется post factum. (Редкие фантазийные стишки о будущих встречах – это, как правило, откровенный бред
одиноких мужчин или женщин, страдающих маниями, фобиями и др. психическими расстройствами).

Если реальная ситуация автора закончилась успешно, стихи получаются довольно мажорными, в строчках можно встретить массу эпитетов и глупых метафор,
связанных с попыткой выражения восторга обладания.
Это, как правило, свет, солнце, тепло, ветер, улыбки, весна, птички, облака летящие, душа ликующая, сердце поющее и пр.
К счастью, такого «дикого мажора» довольно мало в литературе, потому что смысл сего «творения» заключается, собственно, в единственной восторженной фразе – «у меня, ребята, всё хорошо, и я более чем счастлив со своей Sexy Girl!».
Если же стихи пишутся после отказа или неудачного свидания, по причине несостоявшейся или «неразделённой любви», минорность их будет выражена…
лужами, осенью, луной, холодом, грустью, птичкой голодной, тучами свинцовыми, «душой раненой», «сердцем разбитым» и так далее, вплоть до описания попыток суицида (даже, в большинстве случаев, так лихо и реалистично описанных, как будто уже благополучно совершённых самим автором).
Лирических стихотворений с минорными тональностями в литературе подавляющее большинство.

Но что касается описаний главного - самого предмета любви, то здесь миллионы графоманов сталкивают читателей своей писанины с полной фальшью,
рифмуя всё что угодно, только не то, что в действительности так привлекает автора.
В этом вопросе тема табу сразу обостряется по двум причинам.
Страсть к обладанию возлюбленной автор пытается завуалировать описанием внешних примет - взгляда, глаз, ресниц, лица, волос, рук, одеяний,...
обязательно добавляя к этому пресному винегрету слово «душа», причём, добавляя обычно с такой безапелляционной уверенностью, будто бы он действительно
знает, что это такое, где она находится, и зачем нужна.
Вторая причина – вуалирование, избегание лексики, относимой самим автором к ненормативной, или табуизированной.

Но читателю, воображение которого разыгрывается только по причине ассоциирования своей личной жизни с поведением автора текста или лирического героя,
очень быстро надоедает бегать глазами по строчкам, описывающим особенности дыхания или холодность рук какой-то далёкой возлюбленной,
а тем более нескончаемых, якобы нестерпимых мук самого её воздыхателя.

Обратимся для иллюстрации к хрестоматийным строчкам любимого всеми графоманами А. С. Пушкина.
(Не имеет смысла тратить время на разбор «лирической ерунды» современных «самозабвенно пищущих людей», тем более что все они, как правило,
обожают только пушкиных да лермонтовых, и копируют их пошлые приёмы с огромным  наслаждением).

В стихотворении «Осень» 1833 года, в эпизоде про зиму он пишет:
        «...Люблю её снега; в присутствии луны
         Как легкий бег саней с подругой быстр и волен,
         Когда под соболем, согрета и свежа,
         Она вам руку жмёт, пылая и дрожа!»

Если вы вдумчивый читатель, а не слепой поклонник-обожатель «нашего ничего», то с вами происходит следующее - вы читаете и... ничему не верите.
И правильно делаете, потому что в оригинале Александр Сергеевич думал вовсе не о том, о чём впоследствии написал, а о следующем: – «она мне член сожмёт, пылая и дрожа», или, что более соответствовало мышлению и лексике Пушкина – «х..».
Именно это действие является предельно желаемой правдой как для автора так и для его лирического героя.
Известная всем хрестоматийная редакция, вымаравшая вместе со словом и смысл, привела к казусу: автор, до этого места и после него писавший от первого
лица «моя пора», «мне нравится», «я люблю», вдруг ни с того ни с сего начинает говорить от лица стороннего наблюдателя (она вам… что-то жмёт – кому «вам»?), а вдобавок к нелепице ситуации заставляет читателя представить ещё и некую явно болезненную подругу, которая как бы в страхе и лихорадке
(пылая и дрожа) вцепилась мёртвой хваткой в руку санитара кареты скорой помощи.
Вообразить, что после раздумий о луне, о лёгком беге тройки, ночью, с сидящей рядом в санях под соболями здоровой, румяной девкой, пылающей и дрожащей от возбуждения прежде всего сексуального, всё должно закончиться только «пожатием руки» поэта, способен разве что ученик начальных классов, не вступивший ещё в пору полового созревания.
Уберите вообще из сюжета эту чахлую подругу, и тогда вполне реально можно будет увидеть Александра Сергеевича, который просто любит кататься
в санях ночью по снегу и размышлять о природе. Эдакий вечерний моцион от бессонницы, почему бы и нет.
Но, зная темперамент Пушкина и его эротические запросы, прекрасно понимаешь, что ограничиться пожатием руки лирический герой и его подруга никак не могли.
Использование эпиграфа к стихотворению «Осень» «чего в мой дремлющий тогда не входит ум?» из стихотворения Г. Р. Державина «Евгению. Жизнь званская»
сыграло для Пушкина злую шутку: его ум действительно дремал, причём крепко.
Любопытны, кстати, по своей смысловой пустоте последующие строки самого первоисточника:

       «Мимолетящи суть все времени мечтаньи:
        Проходят годы, дни, рев морь и бурей шум,
        И всех зефиров повеваньи»

Одним словом – бессмысленность от Гавриила Романовича налицо.


Если искусство в целом, а стихи в первую очередь, появляются вследствие оценки автором этого мира как неблагополучного, то читатель, не находя никакого
внятного ответа на тему об изменении мира к лучшему, всё же должен, по мнению автора, вчитываться, причём с огромным интересом в чужие личные
страдания и сиюминутные выводы о якобы несчастной судьбе.
Но обладатели «полного счастья» в жизни (включая также их возлюбленных), стихов, как правило, не пишут, ибо удовлетворены ситуацией полностью,
а потому и никаких читателей иметь не могут.
Они с недоумением взирают на «страдальцев-поэтов», считая их неудачниками по жизни, а сами «неудачники», в свою очередь, ненавидят первых, считая их
тупыми, грубыми дебилами-толстосумами, правда, всегда с удовольствием принимают от них меценатскую помощь для издания книг своих лирических откровений, или, назовём это точнее, – «сентиментальных соплей».

Вернёмся к главному вопросу статьи.
К чему же на самом деле стремится автор рифмованного текста, называемым лирической поэзией, то есть такого текста, в котором явно прослеживается
обращение к женщине, прямое или косвенное?
Чего конкретно он желает?

Ответ очень прост – автор желает обладать.
Точнее нужно сказать так – желает (пусть сначала в мечтах) обладать другим человеком (его телом) для достижения собственного успеха.
И обладать вовсе не душой, сердцем, глазами, руками или тому подобной чепухой.
А обладать,... - грубо, но очень точно говоря, - задницей.
Потому что именно эта часть женского тела наиболее ярко соответствует мечте автора о полной победе, об успешном владении, будучи не обязательно
даже обнажённой, а лишь подразумеваемой таковою.
Скорее всего, это происходит вследствие трёх её физических особенностей – величины, мягкости и способности доставлять мужчине предельное
оргазмическое переживание.
Ощущение обладания женщиной почти никогда не ассоциируется с собственно женским половым органом, хотя тот же Пушкин посвятил излюбленному
месту немало строк. Он относительно мал.
Обладание телом подразумевает буквальное владение объёмом.
А также ещё и потому, что эта часть тела всегда скрыта и потому табуизирована.

Вот вам ещё один из многочисленных примеров откровенной пошлятины от Александра Сергеевича:

         «Ты так нежна! Лобзания твои
          Так пламенны! Слова твоей любви
          Так искренно полны твоей душою!
          Тебе смешны мучения мои;
          Но я любим, тебя я понимаю.
          Мой милый друг, не мучь меня, молю:
          Не знаешь ты, как сильно я люблю,
          Не знаешь ты, как тяжко я страдаю»

Чего только не нагородит язык мужчины ради обладания телом женщины!
У воспалённого похотью Александра Сергеевича вдруг даже «слова любви душою переполнились» (словно душком каким), а не, хотя бы наоборот, - «душа словами».
Причина появления такого текста на свет – элементарное похотливое желание: «да не мучь же ты себя и меня, дева, отдайся же скорее, и всего-то делов»!
Интересна делать – «лобзания, вроде бы ка уже пламенны», то есть «процесс пошёл», но пушкинский язык без костей всё ещё мелит чушь: «не мучь меня, молю!».
А, может быть, Саша в объятия нимфоманки угодил, а? И не знает теперь, как от навязчивых лобзаний отвертеться?

Вот ещё известный пример:

           «Когда б вы знали, как ужасно
            Томиться жаждою любви,
            Пылать - и разумом всечасно
            Смирять волнение в крови»

Когда-то Татьяна, равно как и миллионы читательниц после неё, считала эти бездарные «онегинские» строчки наполненными искренностью и любовью к женщине.
Но если читать, а не скользить глазами по строчкам, то сразу же будет понятно, что речь идёт всего лишь о сиюминутном вожделении.
«Жаждою любви» томиться невозможно в принципе. А вот похотливым желанием – сколько угодно.
К любви никак не относятся слова «пылать» и «смирять волнение в крови».

Или такое хрестоматийное рифмоплётство, извесное наизусть каждому:

         «Без вас мне скучно, - я зеваю;
          При вас мне грустно, - я терплю;
          И, мочи нет, сказать желаю,
          Мой ангел, как я вас люблю!»

          («Признание» - К Александре Ивановне Осиповой, 1826)

Что за откровенный бред?
Фраза «мочи нет» может быть употреблена, если речь идёт о действительно сильном поступке, совершаемом на пределе всех возможностей ума и физических
сил, а вовсе не о праздном, скучающем балбесе, который томится сутками ожиданием сказать барышне о своём вожделении и срочно удалиться с нею в спальню.
«Мой ангел, как я вас люблю!» - конечно же, переводится на понятный язык так: - «Я очень хочу тебя, девочка!».
Никакой любви тут и близко нет.

Чуть ниже бред подтверждается ещё раз:

         «Алина! сжальтесь надо мною.
          Не смею требовать любви.
          Быть может, за грехи мои,
          Мой ангел, я любви не стою!»

Вы хорошо сейчас понимаете, что означает фраза «требовать любви»?
То есть – «Алина, пошли же в кровать скорее, чего ты тут ещё вошкаешься, чёрт тебя дери!».
А дальше...
Дальше Саше Пушкину необходимо всё же отдать должное – в этих двух строчках, выражающих сомнение – «быть может, за грехи мои» - он решил вдруг побыть честным, и признаться девушке Алине, что перетрахав всё Тригорское и близлежащие сёла (естественно, без презерватива), он, как носитель «модной болезни», может нанести ущерб её здоровью!

          «За день мучения - награда
           Мне ваша бледная рука.
           Когда за пяльцами прилежно
           Сидите вы, склонясь небрежно,
           Глаза и кудри опустя, -
           Я в умиленьи, молча, нежно
           Любуюсь вами, как дитя!..»

Зачем Александру Сергеевичу нужна «бледная рука» Алины?
Как это – «склонясь небрежно, сидя за пяльцами прилежно»? Пушкин вдруг запереживал о сколиозе у девушки, что ли ?
«Глаза и кудри опустя» - это ли не подтверждение бездумного рифмоплётства только «рифмы ради»? (Сравните – «лошадь опустила глаза, а также и гриву».
Собака, например, может опустить хвост, но вот «кудри опустить» нельзя, если только вдруг это не вульгарное название парика, который вы держите в руке.
Кудри или локоны можно только отпустить, то есть отрастить. Либо они сами могут нечаянно свеситься (со лба, например).
И ещё.
Может ли мужчина «молча, нежно» любоваться девушкой, которую он желает уложить в постель, умиляясь при этом как дитя?
Представльте на миг лицо этого типа.
Любую женщину просто стошнит от лика «умильного дяди».
И последнее – «Любуюсь вами, как дитя!..»
Женщины! Вы наблюдали хотя бы раз в жизни своё собственное дитя, которое любуется вами часами, когда вы шьёте или делаете что-либо по хозяйству?

Завершается вся эта несуразица так:

            «Но притворитесь! Этот взгляд
             Всё может выразить так чудно!
             Ах, обмануть меня не трудно!..
             Я сам обманываться рад!»

Перевод такой: «Алина, мы с тобою люди взрослые, кончай выламываться, пойдём - переспим да и забудем друг друга, лёгкий флирт никому не мешал никогда, да и для здоровья полезно, застоялся я».

Да. «Наше всё» Саша Пушкин преспокойно врёт себе и всем в каждой строчке.
Да за такие перлы не то что двойку поставить жалко.
Оценки просто нет, точнее – она ниже нуля. Однако эту бредятину ученики зазубривают наизусть во всех русскоязычных школах, и, впоследствии,
уже будучи взрослыми, воспитанные на подобных образцах графоманы рифмуют свои мимолётные эмоции, называя их «Любовью».
Результат известен.
Сегодня десятки метафор, повсеместно и очень плотно вошедшие в сознание и обиход русскоязычной публики, выражают табуизированные темы:
«моя подружка» означает сексуальную партнёршу, «идти спать», «лечь в постель» имеет значение «иметь сексуальный контакт», даже можно «делать любовь», что означает - коитус.
«Легкомысленное поведение», «добиться расположения», «модная болезнь», «оказать внимание», «будь любезен сегодня со мною», «кончать», «мы были близки», «трахаться» (буквальная семантика – бить), «приставать» к кому-то, «делать это», «про это» - где «это» означает просто секс и эротику в целом – всё это приёмы сокрытия, вуалирования табуизированных тем.
Самым «главным» атрибутом пошлой лирики являются глупейшие метафоры о сердце и душе.
«Разбитое сердце», «ледяное или пламенное, холодное или горячее, колючее или нежное, каменное...», «растерзанная душа»,
«раненая, порванная, окровавленная, или взлелеянная, летящая, широкая...» - этим изобилует современное графоманство.
Попробуйте найти глупые метафоры о душе и сердце у хорощих поэтов, употреблявших даже слово «любовь» крайне редко - у Басё, Иссы, Виньона, Мандельштама, Цветаевой, Бродского, Одена, Фроста, Рильке...


Несколько важных цитат для конкретики:

          «Известно, что некая Алина, как и Анна Керн, была возлюбленной Алексея Вульфа, сына своей мачехи.
           Пушкин был увлечен ею, так же как и Аней Керн, то есть несколькими барышнями одновременно, что для него было нормой.
           Все эти «признания» адресованы уже замужней женщине, ставшей вместо Алины мадам Беклешевой, женой псковского полицмейстера.
           Но… вожделение есть вожделение, и статус дамы никогда не был для Пушкина помехой»

          «Тригорское было борделем, тон задавал Пушкин, живший со старухой Осиповой, со всеми её дочерьми,
           с сёстрами Керн (в соавторстве с Вульфом), с дворовыми девушками в малой баньке в глубине парка,
           вообще со всеми существами женского пола, появлявшимися хоть на миг в Тригорском»

           (Ю. М. Нагибин (1920 - 1994) – Из дневника)

          *
          «Вульф устроил гарем из 12-ти крепостных девушек, а также присвоил себе «право первой ночи»

           (А. Е. Махов (Род. 1959) - «Опасение верности. А. Н. Вульф на rendez-vous»)

           *
           «Пушкин когда-то встречался с Керн в Петербурге, в доме Олениных, и нашел ее очень милой.
            После этого молодые люди не виделись шесть лет. Увидев вновь Анну, поэт потерял покой.
            Внезапно вспыхнувшая любовь всецело поглотила его. Перед отъездом Анны в Ригу Пушкин протянул ей
            сложенный вчетверо листок почтовой бумаги. Она развернула его и прочла: “Я помню чудное мгновенье”.
            Пушкин отправлял Керн письма, где призывал ее бросить все, в том числе мужа, генерала Керна, и приехать к нему, может быть, в Псков.
            Он писал:
           "Вы скажете: "А огласка, а скандал?" Черт возьми! Когда бросают мужа, это уже полный скандал, дальнейшее ничего не значит или значит очень мало... 
            Если вы приедете, я обещаю вам быть любезным до чрезвычайности - в понедельник я буду весел, во вторник восторжен, в среду нежен, в четверг игрив,
            в пятницу, субботу и воскресенье буду чем вам угодно, и всю неделю у ваших ног".
            И она сбежала от своего мужа!
            Однако вскоре женщина обнаружила, что осталась почти без средств к существованию, поскольку обманутый муж отказался содержать ее.
           Анна, чтобы заработать себе на кусок хлеба, вычитывала корректуры, переводила с французского.
           Она ждала Пушкина с тайной надеждой. Теперь она была свободна, и они могут встречаться без помех.
           Однако, вернувшийся в 1826 году из Михайловского поэт был любезен с ней, но не искал встреч наедине.
           Анна Керн часто перечитывала письма Пушкина из Михайловского, пока не продала их по пятерке за штуку.
           Чтобы не умереть с голоду».

          *
          «В соседнем селе Тригорское жила с семьей Прасковья Александровна Осипова, по первому мужу Вульф.
           Вместе с ней на лоне природы отдыхали дочери от первого брака, Анна и Евпраксия, падчерица Александра Ивановна
           и племянница Анна Ивановна. Пушкин зачастил к соседкам, где его с нетерпением ждали. Молодежь вместе проводила
           целые дни, девицы постоянно кокетничали с молодым человеком. Боясь кого-либо обидеть, он ко всем относился
           с одинаковой симпатией, дарил им стишки в альбомы. Но вскоре цветущая, пышущая здоровьем хозяйка имения
           стала любовницей поэта. Она была на пятнадцать лет старше своего избранника.
           А он уже поглядывал на 15-летнюю Евпраксию, которую шутливо звал Зизи, глаз не сводившую со своего кумира, буквально обожествлявшую его».

*
А теперь приведём несколько примеров из качественной поэзии.

Что и как, по-вашему, делают голуби на карнизах под крышами?
У Бродского в стихотворении 1995 года «С натуры» они занимаются следующим:

    «И голуби на фронтоне дворца Минелли
     ебутся в последних лучах заката,
     не обращая внимания, как когда-то
     наши предки угрюмые в допотопных
     обстоятельствах, на себе подобных»

Предельная точность употреблённого ёмкого глагола сделала главное – создала поэзию.
Потому что ни у одного читателя этого стихотворения разночтений текста не возникнет. Так же как не возникнет и возражений по поводу самого глагола,
заменить который никаким другим не представляется возможным.

«Мексиканский дивертисмент» 1975 года начинается так:

         «В саду, где М., французский протеже,
          имел красавицу густой индейской крови,
          сидит певец, прибывший издаля.
          Сад густ, как тесно набранное "Ж"...»

Всего одна буква «Ж» одновременно рисует и заросли тропического сада и сочную задницу черноволосой красавицы.

Другой пример - в «Пьяцца Маттеи» 1981 года в третьей строфе И. Бродский писал:

         «Граф выиграл, до клубнички лаком,
          в игре без правил.
          Он ставит Микелину раком,
          как прежде ставил.
          Я тоже, впрочем, не в накладе:
          и в Риме тоже
          теперь есть место крикнуть "****и!",
          вздохнуть "О Боже"»

Или:
         «Число твоих любовников, Мари,
          превысило собою цифру три,
          четыре, десять, двадцать, двадцать пять.
          Нет для короны большего урона,
          чем с кем-нибудь случайно переспать.
           <...>
           Твоим шотландцам было не понять,
           чем койка отличается от трона.
           В своем столетьи белая ворона,
           для современников была ты ****ь»

          (Иосиф Бродский (1940-1996) - «20 сонетов к Марии Стюарт» (1974)

Везде в этих примерах присутствует поэзия как квинтэссенция точности смысла с предельно ёмким, но кратким его выражением.
...

Но продолжим о... «плохой литературе».
Вернёмся к её самой больной «лирической теме».
Миллионы бездумных читателей пошлой графомании, приученные учителями с раннего детства к тому, что Пушкин
и иже с ним – это «зеркала русской поэзии», глотают эту аккуратно рифмованную, но совершенно несъедобную похлёбку, и, конечно же, стараются подражать, оставляя после себя тонны бумаги, исписанной сентиментальными глупостями под названием «лирические стихи».

Другой пример «минорной» лирики:

             «Нет, не тебя так пылко я люблю,
              Не для меня красы твоей блистанье:
              Люблю в тебе я прошлое страданье
              И молодость погибшую мою.

              Когда порой я на тебя смотрю,
              В твои глаза вникая долгим взором,
              Таинственным я занят разговором,
              Но не с тобой я сердцем говорю.

              Я говорю с подругой юных дней,
              В твоих чертах ищу черты другие,
              В устах живых — уста давно немые,
              В глазах — огонь угаснувших очей»

              (М. Ю. Лермонтов (1814-1841) - «***» 1841)

Одно из последних сочинений Михаила Лермонтова.
В принципе, требовать какого-то глубокого смысла или вообще знаний о чём-либо от вечно ипохондричного 27-летнего военного не нужно.
Но и совсем не требовать нельзя, потому что растиражированный романс некоего А. Шишкина на эти стишки звучит уже более ста лет,
и, как почти всегда бывает, мажорно-восторженной музыкой в темпе вальса забивает совершенно глупый текст, «ляпы» которого до слушателей романсов, оглушённых аккордами рояля и почему-то басом Образцовой или Штоколова, как правило, вообще не доходят.
Чьё конкретно «прошлое страданье» любит мусье Лермонтов?
Как вообще возможно «так пылко любить страданье прошлое» и одновременно «молодость погибшую мою»?
Девушка вышла либо покойницей с открытыми глазами, либо полной дурочкой, в чьи глаза можно часами «вникать долгим взором» и одновременно быть
«занятым таинственным разговором», причём «сердцем» и… «не с тобою».

             «Три раза я любил
              Любил три раза безнадежно…»

              (из ранних стихов Лермонтова)

Вот и ответ на все вопросы о понимании Лермонтовым любви.
Любовь, как для него, так и почти для всех пишущих и непищущих – это некая «надежда на комфорт», на выигрыш, на получение какого-то гарантированного тепличного благополучия:

             «Мои неясные мечты
             Я выразить хотел стихами,
             Меня бы примирила ты
             С людьми и буйными страстями»

Лермонтов не знал и не хотел бы знать, что поэзия – это не средство для выражения «неясных мечтаний».
На самом деле, ему в своём вечном брюжжании и в желании корчить из себя «отвергнутого поэта» было очень уютно.

Следующий пример от другого ипохондрика:

         «И веют древними поверьями
          Ее упругие шелка,
          И шляпа с траурными перьями,
          И в кольцах узкая рука.
          И странной близостью закованный,
          Смотрю за темную вуаль,
          И вижу берег очарованный
          И очарованную даль.
          <...>
          И перья страуса склоненные
          В моем качаются мозгу....»

          (А.Блок (1880-1921) - "Незнакомка" 1906)

Но... всё намного проще.
От Блока по самым непоэтическим причинам ушла его жена – Любочка Менделеева, ушла к его близкому другу - поэту Андрею Белому.
Ну, не смогла девушка больше быть «Вечной Девой», «Хранительницей Солнца Завета», «Девой Радужных Ворот» и т. д.
Она попросту «объелась пошлыми метафорами», если говорить точно.
Ах, как всем жаль бедного Сашу!

           «Была ты всех ярче, верней и прелестней,
            Не кляни же меня, не кляни!
            Мой поезд летит, как цыганская песня,
            Как те невозвратные дни...»

Какое замечательное указание «всех верней»!
Этот бред на русский понятный язык можно лишь телеграфно перевести так: «уезжаю. не поминай меня лихом, дева. тебя не забуду. ну,
всего тебе. пока. пошёл я к другой. да, вот такой уж я плохой. ничего уже не поделаешь...».

Видимо, в мозгу Блока не только страусиные перья качались, если из под его пера смогло выйти следующее:

           «Под насыпью, во рву некошенном,
            Лежит и смотрит, как живая,
            В цветном платке, на косы брошенном,
            Красивая и молодая»

            (Стиш «На железной дороге»)

Да уж. Дальше ехать некуда!

Впрочем, сама жена, то есть «Вечная дева», сбежавшая от Блока к Белому, сменяла шило на мыло.
«Талантище» Андрея Белого никак не хотело превысить уровня пошлых песенок от конферансье:

           «Был тихий час. У ног шумел прибой.
            Ты улыбнулась, молвив на прощанье:
           "Мы встретимся... До нового свиданья..."
            То был обман. И знали мы с тобой,
      
           что навсегда в тот вечер мы прощались.
           Пунцовым пламенем зарделись небеса.
           На корабле надулись паруса.
           Над морем крики чаек раздавались...»

Сие стихоплётство называется, естественно, «Любовь».

А вот другое...
Это уже, как говорится, - «полный вперёд!»:

        «Так в молодой,
         Весенний ветерок
         Надуется белеющий
         Барашек;
         Так над водой пустилась в ветерок
         Летенница растерянных букашек...
         Душа, Ты — свет.
         Другие — (нет и нет!)—
         В стихиях лет:
         Поминовенья света...
         Другие — нет... Потерянный поэт,
         Найди Ее, потерянную где-то.
         За призраками лет —
         Непризрачна межа;
         На ней — душа,
         Потерянная где-то...
         Тебя, себя я обниму, дрожа,
         В дрожаниях растерянного света»

         (Это отрывок из стиша Белого, точнее из какой-то полной белиберды под названием «Ты – тень теней»)

(Андрей Белый - псевдоним Бориса Николаевича Бугаева (1880-1934))

Так и хочется спросить: господин Боря Бугаев, это ради такой серобурой ахинеи, что ли, вы зачем-то избрали псевдоним «Андрей Белый»?
И что же это вам дало?

*

Вот перл от «учителя всех поэтов» Валерия Брюсова (1873-1924). Называется, конечно же, «Стихи о любви»:

           «За тонкой стеной замирала рояль,
            Шумели слышней и слышней разговоры,—
            Ко мне ты вошла, хороша, как печаль,
            Вошла, подняла утомленные взоры...
            За тонкой стеной зарыдала рояль»

Кроме «рыдающего рояля» в женском роде, о «гениальностях» Валерия Яковлевича говорят «утомлённые взоры»
и мазохистское наслаждение «хорошей печалью».

*

А вот другой «сугубо лирический шедевр» от Ивана Бунина, лауреата Нобелевской премии по литературе 1933 года.

           «Она лежала на спине,
            Нагие раздвоивши груди,
            И тихо, как вода в сосуде,
            Стояла жизнь ее во сне»

(И. А. Бунин (1870-1953) – один из самых бездарных русскоязычных авторов, не владевший ни стилем, ни композицией, ни слогом.
Причины, по которым именно ему дали Нобелевскую премию, остаются загадкой для всех.)

«Жизнь её стояла во сне» - какая «редкостная» метафора, а! Мало того, что «стоит», так ещё и «во сне». Словно лошадь спящая.
Не каждому такая глупость придёт в голову.
И, на всякий случай, рассказали бы нам, товарищ лауреат, каким образом и зачем женщины «раздваивают» свои груди?

Ну, и ещё, к примеру:
 
           «Щечки рдеют алым жаром,
            Соболь инеем покрыт,
            И дыханье легким паром
            Из ноздрей твоих летит.

            Дерзкий локон в наказанье
            Поседел в шестнадцать лет...
            Не пора ли нам с катанья?—
            Дома ждет тепло и свет —

            И пуститься в разговоры
            До рассвета про любовь?..
            А мороз свои узоры
            На стекле напишет вновь»

            (Афанасий Фет (1820-1892) – «***» (стиш без названия, но видно же, что про любовь))

Если б не слово «щёчки», то можно было бы подумать, что Афанасий Афанасьевич сграфоманил про... любимого коня.
Уж очень характерно «пар из ноздрей» валит.
...

Приводить примеры можно очень много.
По количеству и «качеству» пошлости в русской лирике с «невероятным отрывом лидирует», безусловно, Александр Сергеевич.
Но... сделаем скидку.
Если чуть задуматься и хорошо представить себе этого похотливого молодого человека начала 19-го века, ещё и с примесью арабской крови,
да ещё и постоянно окружённого в Тригорском и Михайловском, или в борделях Питера сотнями юных девиц и дам, то все эти бесконечные «перси, ланиты,
длани, пени, колени, очи, ночи и локоны с кудрями» станут легко оправданы чрезмерным темпераментом озабоченного Саши.
«Участь моя решена. Я женюсь... (это, замечу в скобках, моя сто тринадцатая любовь)» - писал Пушкин в дневнике в мае 1830 года.
Хотя, после женитьбы на Наташе Гончаровой ничего в отношении Пушкина с женщинами не изменилось.

Есть ещё довольно простое объяснение поведению Пушкина.
В воображении миллионов читателей этот человек представляется неким красавцем-гигантом не только всей русской поэзии,
но и огромным, здоровенным мужчиной, воздвигшим сам себе рифмоплётное бездарное чудо «Памятник».
Вспомните вполне реальную огромную статую Оникушина (в Москве, возле кинотеатра «Россия»).
На самом деле рост (около 157 см.) и телосложение Александра Сергеевича было таким, что к нему более подошли бы метафоры «мал, как кусачая блоха», или «кузнечик».
Комплекс неполноценности, которым страдал Саша с юношеских лет, очень хорошо компенсировался желанием переиметь всех женщин в округе,
что и отразилось в огромном количестве пошлых рифмованных или прозаических посланий.
Количество дам Пушкина также объясняется тем, что... разочаровавшись в нём как в мужчине в первое же свидание, дамы отказывали ему в продолжении,
чем, естественно, жестоко ранили и без того воспалённое самолюбие неутомимого рифмача.

Цитаты:
              «Кутила... вспыльчивый до бешенства... вечно рассеянный... избалованный с детства похвалой и льстецами...
               ничего любезного... ни привлекательного в своем обращении, в Лицее предавался распутству всех родов...
               непрерывная цепь вакханалий и оргий... Пушкин представлял тип самого грязного разврата...
               У него господствовали только две стихии – удовлетворение плотскими страстями и поэзия. В обеих он ушел далеко».
              (Из воспоминаний лицеиста барона М.А. Корфа.)

              «Бог, даровав ему гений единственный, не наградил его привлекательной наружностью. Лицо его было выразительно,
               конечно, но некоторая злоба и насмешливость затмевали тот ум, который был в голубых, или лучше сказать в стеклянных глазах его.
               Арапский профиль, заимствованный от поколения матери, не украшал его лица. Да и прибавьте к тому ужасные бакенбарды,
               растрепанные волосы, ногти, как когти, маленький рост, жеманство в манерах, дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью,
               странность нрава природного и принужденного и неограниченное самолюбие...»
               (Из воспоминаний А.А.Олениной, 1828 г.)

Но эта статья не о биографии Пушкина, а о пошлости, которую он и другие графоманы выдают за «любовную лирику».

*

Подумайте сами - что вы можете сделать, например, с женской рукой?
          «За день мучения - награда
           Мне ваша бледная рука...»

Что конкретно делать с этой «наградой»?
Можно разве что прикоснуться к ней, потрогать, подержать, погладить, поцеловать, пожать, погреть, потереть, ногти обстричь, подпилить их или покрасить.
Ну, массаж сделать, что ли, если она вдруг так уж онемела и побледнела.
На большее не хватит ни воображения, ни возбуждения, ни терпения тем более.
А с глазами так и вообще ничего сделать нельзя - только посмотреть в них или же закрыть навсегда, если их обладательница «решила нас покинуть».
С душой, даже несмотря на то, что никто из употребляющих это бессмысленное слово не знает, что это такое и где находится, можно только намучиться.

Но обладая тем, что в просторечии называется «задницей», вы сможете стать абсолютно счастливым - морально и телесно.
А если ещё и обладательница заветной части тела испытывает к вам ответный интерес – то блаженству двух временно озабоченных вполне естественным половым влечением людей вообще не будет конца.
Предельное действие – это, прежде всего, детабуизация лексики.

Правда, от переизбытка счастья и желание писать «лирические стихи» тотчас закончится.
Даже пошлые и скабрезные.


*

24 апреля 2009

***