Бродяги хроноленда глава 42-45

Мэнсон сидел на скамейке в парке и ел пиццу. К парику он привык, а вот поролоновый нос пришлось сдвинуть на лоб, чтобы не пачкался соусом. Чарли устал. Чарли отдыхал. Его сознание погрузилось в ветчину, плавленый сыр, кетчуп и майонез. Он тщательно и долго жевал каждый кусочек, наслаждаясь покоем и кусочками шампиньонов. Иногда взгляд падал на проходящие мимо лодыжки, где-то в тёмных закоулках души чёртики рвались прикончить владелицу изящной ножки на высоком каблуке, но тут же их усмиряли очередной порцией пиццы и глотком колы. Было так хорошо, что убивать никого не хотелось. Тем более, нужно собраться с силами перед решающей резнёй.

- Лита! – шептал ей на ухо Максим.
- Максим! – стонала она, крепко обнимая его. – Я тебя искала.
- Зачем?
- Чтобы убить.
- Ты что, дура?
- Наверное. Но я никогда-никогда не смогу тебя убить. И никому не позволю. Почему ты сбежал?
- Побегать захотелось. Но я вспоминал о тебе. Постоянно.
- Поцелуй меня.
Чмок-чмок.
- Не так. По-настоящему.
- Ты мне в дочки годишься.
- Странный ты. Тогда я тебя поцелую.


Рииль сразу нашла комнату на час. Наверное, в её взгляде было такое, чему невозможно отказать. Правда, владелец комнаты – лысый дядька в майке и трусах - лежал без сознания со связанными руками и ногами на кухне. Не было времени на уговоры и объяснения.
- Сволочь! – Рииль ударила Фрица по щеке. – От меня не сбежишь.
- Да, моя госпожа, накажи меня. – Фриц с довольной улыбкой лежал на широкой кровати с шёлковыми простынями, придавленный к ложу сидящей на нём девушкой.
- Наказать? Я тебя уже три раза наказала. Ты что, сможешь четвёртый?
- Смогу, во мне столько накопилось! Знаешь, у меня всегда было плохо с фантазией и с физиономией. Девушки меня не замечали. Потому что я рыжий.
- Рыжий? Ну и что? А при чём тут фантазия?
- У меня не получалось это…ну как бы сказать. Рукоблудствовать. Никак не мог себе представить голую женщину.
- Бедняжечка.

- Все девчонки по парам, - промычал Борис, когда Максим и Фриц, прихватив девушек, ушли из бара.
- Даже не думай, – сказал белк. – Сразу три статьи. Зоофилия, гомосексуализм и педофилия.
- Размечтался, - Борис посмотрел на ставшее в защитную стойку животное и выпил рюмку. - Я таких крыс, как ты, даже не ем. И на шапку ты не годишься – плешь на плеши.
- Это я линяю! Ишь, на шапку не гожусь! Язык, как помело. Ну, что ты за существо – что ни слово, то обидное. Если у тебя ко мне претензии, так и скажи, давай выйдем, по-мужски поговорим.
- Иди, поговори. Я тут посижу. Мне подумать надо.
- Трус! Я так и знал! Только оскорблять умеешь, а отвечать за слова слабо!
- На, выпей, - Борис плеснул в блюдце, - лучше расскажи мне, что это за хмырь был? Сторож, или как его…
- Хранитель? – белк развалился на столе, закинув лапы за голову. – Это бздец. Полный. С ними лучше вообще не встречаться. Отморозки редкие. Могут завалить ни за что, и им ничего за это не будет.
- А что они хранят?
- А хрен его знает. Говорят – каждый своё. Вот Пушкин - хранитель ямба и хорея.
Менделеев – хранитель сорока градусов. Пржевальский – хранитель лошади.
- Бред какой-то. А этот – хранитель чего?
- Я откуда знаю? Он, возможно, сам не знает.
- Это как?
- Кверху каком. Он сам должен понять, чего он хранит.
- И что нам с ним делать?
- То, что он скажет. Они ребята серьёзные, даже думать не смей поперёк. Идиоты, конечно, редкостные, но справедливые.

Гитлер рвал и метал.
- Найти и обезвредить! Стереть сучку в порошок! Измена! Предательство!
- Дорогой, не нужно так кричать. Всё равно, кроме меня никто не слышит.
- Как она могла?
- А я тебе говорила – не путайся с этими шлюшками из варьете. Нашёл на кого ставить судьбу Рейха. Вот и довели тебя до цугундера. Как тебе такой цвет помады?
- Ева, я тебе этой помадой… Ты далеко собралась? О тебе уже такие слухи ходят!
- Неужели ты веришь этим злым языкам? Как сам шляешься по притонам, так тебе можно, а как истосковавшейся по обществу девушке выйти с подругой кофе попить – так нельзя?
- Евочка, у тебя от роду подруг не было, а тем, кто был, ты или лица расцарапала или кудри повырывала. И вообще, позвоню-ка я Мэнсону. Может, дозвонюсь.
Гитлер заходил по комнате взад-вперёд, прижимаю к уху трубку.
-  Алло, Чарли! Дружище! Ты куда пропал? Тут город без тебя расплодился. Скоро перенаселение будет. Пора пропалывать. Шучу я. Ты где? В Нью-Сити? Как тебя туда занесло? Да? Неужели? Ну, расскажешь потом. Слушай, могарычовое дело. Найди там Мату Хари. Да, ту самую. Помню, помню. Точно, это она. Так вот, найди её, и скажи, чтобы сделала то, что обещала. А если не сделает – убей её. Мучительно. Да не за что. Развлекайся. Жду, Чарлик.
Гитлер плюхнулся в кресло, довольно потирая руки.
- Всё, Евочка, у нас длинные руки. Будут знать, как родине изменять!

- Какие люди! – закричал Павел, спрятав пистолет и расставив руки для объятий.
- Пашка! – навстречу ему шёл мужчина в высокой каракулевой папахе, косоворотке, галифе и высоких яловых сапогах. На портупее висели шашка и деревянная кобура.
- Нестор Иванович! Какими судьбами? – они обнялись, разлобызались в щёки.
- Пойдём к нам за столик, - пригласил Павел.
- Нет, брат, не люблю я этих хиппарей. Боюсь - переберу, да начну шашкой махать. Гляди, кто там сидит! Эй, Чапай! Узнаёшь?
- Васька! – обрадовался Павел и направился к столику, за которым сидел усатый военный со стаканом в руке.
- Привет, Павлуша, давно не виделись. Садись. Эй, гарсон, сюда! Паша, что тебе заказать? Антуан? Садитесь.
- Ну, рассказывайте, - сказал Павел после первой, которая  «за встречу», - как там Гуляй-поле? Всё не соберусь к вам.
- Всё отлично у нас, - Махно достал из нагрудного кармана трубку, стал набивать табаком, - как я и говорил: анархия – мать порядка. Пришлось, конечно, принять репрессивные меры против классовых врагов. Постреляли бомжей и бродячих собак, девок гулящих продали в рабство викингам, всяких госслужащих – налоговиков, эпидемстанцию, милицию отпустили на вольные хлеба, под амнистию. Органа власти у нас нет. Мы с Чапаем и Блюхером  скорее, как символы – гимн, герб и флаг. Народ нас выбрал и не трогает. Ну, с Василием Иванычем понятно, а Блюхера мы из-за фамилии взяли. Ржачная. Приезжают послы, а мы им Блюхера. Посмеялись, обстановку разрядили, и пошли бумаги подписывать. А как ты?
- Да вот, приходится мир спасать.
Официант принёс заказ – огромный промёрзший штоф водки, запечённого молочного поросёнка и картошку в мундире, которую сразу сгрёб Чапаев и стал раскладывать на столе  непонятно что - карту сражения или картофельный пасьянс.
- Ну, давайте за дружбу! – поднял стакан Махно.
Выпили, Павел поднял руку, чтобы подозвать официанта.
- Минералочки закажу.
После этих слов с Чапаевым случилось что-то ужасное: он застонал – жалобно и тихо, весь сжался в комок, испуганные глаза забегали по сторонам, картошка посыпалась на пол от неловкого движения рукой.
- Вась, успокойся, - бросился к нему Нестор, обнял за плечи и зашептал что-то на ухо. Затем влил в него стакан водки, погладил по голове, и убедившись, что Чапай с норме, сел на своё место и укоризненно посмотрел на Павла.
- Что это с ним?
- Где ты взялся со своей минерал…- он оглянулся на Чапаева, - со своим заказом. Понимаешь, мы сюда приехали Васю лечить. Вот, только от профессора Фрейда. Есть тут такой умник. Вась, расскажи, что там было?
- Да что там рассказывать? Страшный человек этот доктор. Кокаин нюхает и всё выведывает – не подсматривал ли я в душ, когда мама купалась? Рассматривал ли я свои какашки? А чужие? Снятся ли мне голые женщины? А мужчины? А лошади? А одетые лошади? На что похож огурец? А персик? Хотел я ему лицо начистить, но пожалел. Какой-то он весь в пенсне и несчастный. Обещал вылечить.
- Вася был человек, как человек, - перехватил инициативу Махно, - герой, легенда, атаман! И тут – раз, раскорячило его. На воду смотреть не может. Чуть где вода, его припадок бьёт. Пить не может, в баню ходить не может. Как дождь – такое с ним творится, что втроём угомонить не можем. Кроме водки ничего пить не может, спиртом обтирается. Так он меня вообще, без алкоголя оставит, а себя без печени. Вот мы и приехали к доктору. Вась, что он сказал, как недуг называется?
- Водобоязнь.
- Точно! Как собака бешенная, те тоже воды боятся. От одного упоминания о воде его кондрашка разбивает. Ну, ничего, подлечим его, как не подлечить?
Павел сочувственно налил водки. Действительно, Чапаев изменился. Печально-затравленный взгляд, дрожащие руки, усы висят, как две сопли. И куда делся тот балагур, рубаха-парень, заводила и любимец дам. Брутальность сменилась покорностью и обречённостью.
- За скорое выздоровление! – поднял стакан Павел. – И что рекомендует медицина?
Чапаев снова стал нервничать, полез прятаться под стол. Махно посмотрел на него из-под нахмуренных бровей, укоризненно помахал пальцем.
- Он ему прописал переплыть реку Урал десять раз туда-сюда. Под пулемётным огнём. Стрелять, конечно, холостыми, но плыть предстоит по-настоящему. Говорит – клин клином вышибают. Вась, ты это… не нервничай, я с тобой рядом поплыву. Паша, а что это за хмыри с Антуаном сидят? – Махно кивнул в сторону музыкантов, - подраться хочется, а не с кем.
- Не трогай их, Нестор, это звёзды. На концерт приехали. Да и что с ними драться? Они уже готовенькие.
- А что за концерт?  Вась, пойдём, песни послушаем, а то этот «Броненосец Потёмкин» и танцы под гармошку приморили. Посмотрим, чем живут городские.
Чапаев равнодушно пожал плечами. 
- А где концерт будет? – спросил Нестор.
- В аквапарке. Шучу, шучу!
- Идиот ты, Павел, - рявкнул Махно и кинулся вытаскивать из-под стола бьющегося в истерике Чапаева.

Динамики взорвали воздух над стадионом. Толпа взвыла, засвистела, всколыхнулась единым порывом когда на сцене появился Мэрлин Мэнсон. Долговязая дылда в коже и латексе, в эсэсовской фуражке, с гримом, делающим его похожим на труп, пролежавший неделю в городской канализации.
- Eat Me, Drink Me
                Eat Me, Drink Me
                This is only a game,
                Тhis is only a game.
Как близки были эти слова для Чарли. И не только для него. Как минимум двадцать человек на стадионе согласились бы взять такой припев эпиграфом своей жизни. Чарли видел их всех. Они светились, как факелы, даже приходилось прищуриваться, чтобы не ослепнуть от сияния. Чарли уже не слышал рёва динамики, не видел ликующих фанатов. Он держал под прицелом эти огни, которые по праву принадлежали ему, и освободить их из чужих тел – вот, что волновало сейчас его.
Один был совсем рядом. Ниже всего на три ряда. Лысый старичок в мятом фланелевом костюме. Цель номер один.
- Простите. Пардон. Извините. – бормотал он людям, пробираясь в проходу. Его никто не слышал, только недовольно провожали взглядом, и тут же забывали.
- Разрешите. Позвольте. Можно пройти? - говорил он, направляюсь к месту, где сидел старик, по пути меняя крюк на протезе на нож.
Не переставая извиняться, Чарли поровнялся с жертвой, не останавливаясь и даже почти не глядя, воткнул нож в горло, выдернул лезвие и наклонил голову жертвы так, чтобы кровь не брызгала во все стороны, а лилась на пол. Никто ничего не видел. Все всматривались в то, что происходит на сцене. Шум заглушил хрипы умирающего маньяка. Из его темечка появилась прозрачная спираль, похожая на облачко и ввертелось в макушку Чарли. За мгновенье Мэнсон пережил всё, чем занимался прежний владелец. Он убил сто двенадцать человек, душил, резал и забивал битой. Насиловал и расчленял. Сухенький симпатичный лысый старичок. Покойся с миром, хрыч.
Дальше. Ближе всех парень в ковбойской рубахе. Кричит и подпевает вместе с толпой. Никто, кроме Чарли, не видит излучаемого света. Этого пришлось заколоть сзади в сердце. С хирургической точностью нож проскользнул между рёбрами и остановил пламенный мотор любителя школьниц. Рой мух вырвался из раны и ворвался в сердце Мэнсона. Семнадцать жертв. Девочки от восьми до двенадцати лет. Тех, кто старше, он уже боялся. Тело упало на передние ряды. Его подхватили, уложили на сиденье. Кто-то звал полицейского, размахивая руками.
Чарли не ждал, что будет дальше. Для него дальше был мужчина в костюме и галстуке – типичный коммивояжер, с прилизанными волосами и следами оспы на лице.
Ослепительная вспышка. Секундная слепота. Этот любил мальчиков. Приглашал их поиграть на компьютере. Самое интересное, что компьютера у него не было никогда.
Чарли удивился, увидев, что один из мишеней – женщина. Неряшливая толстуха с неровно накрашенными губами. Она улыбалась, шевелила губами, повторяя слова песни, и раскачивалась в такт. Из неё брызнуло розовое желе прямо в лицо Мэнсону. Но когда он провёл рукой, чтобы стереть его, лицо уже было сухим и чистым. Девушки. Двадцать шесть. Модели. Элитные проститутки. Красивые и не стесняющиеся своих форм. Она уродовала им лица, отрезала груди, вырывала ногти с дорогим маникюром.
А вот с этим будут проблемы. Вип сектор. Охрана. Не добраться. Боров с тройным подбородком. Дорогой костюм. Перстень с бриллиантом. Золотые часы. Сигара.
Чарли снял нож и насадил пистолет. Плевать. Если его попытаются схватить – будет резать всех в винегрет. Он прицелился и выстрелил. Пуля попала прямо между глаз. Боров рухнул на спину. Изо рта вылетела летучая мышь и в глубоком пике впрезалась в Чарли. Бродяги. Бомжи. Под мостами и на свалках. Сорок шесть трупов. Санитар города. Он ночью ездил по помойкам и убивал бродяжек. Как собак. Изуродованные трупы сваливал в сточные ямы или в реку.
Никто не схватил его. Парень рядом поднял большой палец, мол, классная петарда! Охрана всматривалась в людское море, прижимая к уху гарнитуру.
Чарли почувствовал, что ему нужна передышка. Полученная энергия от жертв переполняла его, кружилась голова, подкатывала тошнота. И в то же время хотелось ещё.
И только он захотел присесть на ступеньку в проходе, как получил сильнейший удар по почкам. Боль вонзилась в него ржавым штыком. Следующий удар пришёлся в затылок и Чарли потерял сознание.

ВИП-сектор представлял собой площадку нависшую над трибунами, оборудованную мониторами и дополнительной акустикой для более комфортного просмотра выступления. Девушки в белоснежных фартушках разносят напитки и мороженое. Удобные кресла, бесплатные сигары, искусственный климат.
  Антуан с Павлом заказали себе обед. Чапаев тоскливо цедил через соломинку водку. Махно пялился на монитор, пытаясь понять, что происходит на сцене.
- И это называется музыкой? – Махно сдвинул на макушку папаху. – Вот к нам приезжали кубанские казаки, вот где отжигали! Вот где музыка!
- Ага, а ещё варьете. – поддержал его Чапаев. – Варьете даже лучше.
- А ещё конкурс балалаечников – частушничников проводили. Эх, какие талантищи выступали.
- Всё равно варьете больше понравилось. Там даже пару номеров топ-лесс были. Куда там балалаечникам!
Махно укоризненно посмотрел на Василия Ивановича.
- Да я что? Я просто. И сказать уже ничего нельзя. - Чапаев обиженно вернулся в соломинке.
- Вот, озабоченный. – проворчал Махно и снова стал пялиться вниз на сцену.
- Слышь, Нестор, а если ему денег дать, он мне про чёрного ворона споёт? – Чапаев заёрзал в кресле.
- Ну ты даёшь, у тебя что столько денег есть?
- Нет, это я чисто гипотетически. Варьете же спело. Да куда он денется? Вот я сейчас позвоню куда надо… - Чапаев достал мобильник и принялся набирать номер.
- Отвали. Что-то там происходит. – Махно снял с пояса бинокль и приложил к глазам. Долго шастал взглядом по трибунам, несколько раз задерживался, всматриваясь в толпу. Затем снова скользил по рядам. - О! Убили кого-то!
Павел отложил куриную ножку и протянул руку за биноклем.
- Вон там, смотри, скорая грузит на носилки. – Махно передал ему оптику.
Вдруг что-то произошло на задних рядах. Что-то упало, раздался долгий и громкий мат. Раздался звук бьющейся посуды. И тут же Павел увидел клоуна. Рыжего, с красным поролоновым носом, в балахоне с яркими помпонами на месте пуговиц. Он целился прямо в Павла. Но не выстрелил, убрал руку, равнодушно отвернулся и стал пробираться к проходу. И тут Павла осенило – клоун! Еже одна часть головоломки. Сзади всё ругались. Павел оглянулся и увидел, как качки охранники возятся с кем-то, лежащим на полу. Времени рассматривать не было.
- Нестор! – крикнул Павел, вскакивая с кресла. – Давай со мной!
Нестору Ивановичу повторять не нужно. Разборки он чуял, как кот сметану. Махно побежал вслед за Павлом. Они спустились вни, на трибуны. Клоуна Павел не потерял из виду. Тот никуда и не торопился. Его яркий наряд выгодно выделялся среди черноты рокерских футболок и бандан с нарисованными черепами.
Клоун стоял в проходе, слегка покачиваясь и только он собрался присесть на ступеньки, как Павел оказался рядом и что было мочи врезал ему сапогом по почкам. Клоун выгнулся, схватившись за поясницу,  и тут же получил удар рукоятью «маузера» по затылку.
Нестор и Павел подхватили тело, не дав ему упасть и поволокли к выходу. К ним кинулся было полицейский, но почему-то решил не вмешиваться и покорно опустил взгляд.
Клоуна затащили в туалет, ткнули лицом в унитаз и спустили воду. Он закашлялся, пошевелился в попытке встать, но его снова запихали в толчок и снова нажали на спуск. Затем приподняли и швырнули на кафельный пол.
- Паша, а кто это? – спросил Нестор. – За что мы его?
- Не знаю ещё. Сейчас выясним. Эй, ты, Олег Попов, ты кто такой? – обратился Павел к открывшему глаза Чарли.
- Я Мэнсон, - прохрипел Чарли, пытаясь встать.
- Вот, сука, издевается. – Махно двинул клоуна сапогом по рёбрам. – А на сцене кто?
- Не бейте, я сейчас. – Чарли стал рыться в карманах, наконец, нашёл удостоверение, выданное в полицейском участке, протянул Павлу.
- Да он ещё и мусор! – Махно снова ударил. Чарли охнул и сплюнул на пол сгусток крови.
- Погоди, погоди. – схватил Павел Нестора за рукав. – Пусть расскажет. Ты в кого стрелял?
- Я маньяков истребляю. Маньяков. Истребляю. Тех, которые девочек маленьких, которые семьи вырезали… Я инвалид, у меня руки нет, - он выставил вперёд культю, - я на задании. Мисс Марпл…
- Всё, мне надоел это бред. Дай я его шашкой, и пойдём, а то концерт пропустим.
- Иди, Нестор, спасибо, что помог. Я тут с ним сам разберусь. – Павел присел на корточки перед Чарли. – Поговорим?
Мэнсон согласно кивнул.
- Ну, я пошёл тогда. Смотри, осторожно с ним. Не нравится мне этот шут гороховый. Махно выскользнул из туалета, оставляя парочку для разговора тет-а-тет.
- Чёрный ворон, что ты вьёшься над моею головой… - пел Мэрлин Мэнсон перекрикивая ухающие басы.

Боб Марли ткнул в стол окурок косяка и огляделся. Слева за столиком сидел Джимми Хэндрикс, восторженно смотрящий широко открытыми глазами в потолок. Боб последовал за его взглядом и уткнулся в скучный вентилятор, лениво передвигающий лопастями. Что видел Джим, не знал даже он сам, так как его глазами смотрел Великий Ганджубас, понимающий глубинную суть вещей и событий. Справа  мирно спал, положив голову в салат оливье, Майк. Насколько Боб знал, в меню не было оливье. Но для дорогого гостя сделали исключение, проявив понимание к национальным рязанским традициям.
Ещё в баре был бармен, сонно курящий за стойкой и официант, протирающий пустые столики. Публики не было. Ни одного человека.
- Эй, парень, - окликнул Боб официанта,  - а где все?
Официант оглянулся через плечо, не отрываясь от полирования столика.
- Дома все. Шли бы и вы. Четыре часа утра.
- А концерт уже начался? – вспомнил Боб.
- Ага, уже два дня, как кончился.
Боб нахмурил брови. Эта информация не хотела анализироваться. Он понимал, что что-то пошло не так, а вот что – никак не понималось. Наверное, официант так шутит.
Конечно, это розыгрыш, скрытая камера. Сейчас бармен, широко улыбаясь, покажет пальцем на большую картонную коробку с вырезанной дыркой, а официант будет ржать и хлопать дружески по плечу. Но ничего не происходило, бар словно застыл в нерешительности. Боб достал из кармана мобильник, посмотрел дату и присвистнул.
- Джимми, слышь, мы концерт прокурили. И билеты на обратную дорогу. Поезд ушёл.
Джим послал воздушный поцелуй вентилятору и снова погрузился в восторг созерцания.
- Растаман его мать, - выругался   Марли.

Павел смотрел на перекошенное от боли и злобы лицо лежащего перед ним клоуна. Парик намок и на лбу испачкался в фекалии. Нос из поролона налился водой и сполз на губы, став похожим на садо-мазо кляп для рта.  Клоун кашлял, сплёвывая кровь.
- Это – чтоб у тебя не возникло необдуманных желаний. - Павел сунул под нос своё удостоверение  с пылающими буквами.
- Фамилия, имя, место прописки.
- Мэнсон Чарльз. Дойчланд. – Мэнсон вытер рукой кровь с губ, посмотрел на испачканный рукав. – Чёрт. За что вы меня? Что вам нужно?
Чарли знал народную примету – увидеть хранителя – к неприятностям, поговорить с хранителем – к проблемам, увидеть удостоверение – к непредсказуемым последствиям.
Павел набрал номер на мобильнике.
- Мне нужны данные на Чальза Мэнсона. Да. Понял. В каком году? Хорошо. Сколько? Сколько-сколько? Ни чего себе! – Павел удивлённо посмотрел на Чарли. – Кто бы мог подумать! Любопытненько, ага. Спасибо. Понял. До свиданья.
Чарли нащупал в кармане лезвие ножа. Плевать, что это хранитель. Врут всё, конечно, что убить их нельзя, а тех, кто это попытаются сделать, забирают Комиссары. А это худе ада, пыток инквизиции и мук совести. Не важно, плевать, главное, побороть боль и вложить все силы в удар. Вспороть горло этому самоуверенному хранителю. Пусть знают, что даже на них найдётся управа. А там посмотрим на этих Комиссаров, может, они тоже смертные.
Чарли попытался встать, но голова кружилась и боль разрывала поясницу. Единственное, что он смог, сесть, прислонившись к стене. Рука всё ещё чувствовала в кармане лезвие ножа.
- Где потерял руку? – спросил Павел.
- В боях под Кюрасао.
Павел ударил клоуна ногой в грудь. Тот захрипел и завалился на бок.
- Я с тобой играть не буду. У меня нет времени. Или я выжму из тебя всё, что мне нужно, или отправлю в твоей мамаше, на тот свет. Она тебя там ждёт – не дождётся.
- Руку мне отпилил один маньяк.
- Коллега?
- Почему коллега? Я полицейский. Я же вам показал…
Павел снова ударил, теперь по коленной чашечке. Чарли чуть не потерял сознание от боли, но мысль о том, что в чувство его будут приводить в засранном толчке, не дала оключиться.
Павел достал сигарету, подкурил, выпустил кольцо дыма, повисшее над его головой, словно нимб. Что делать с этим клоуном? Что делать с бродягами и амазонками? При чём здесь белка? Как они связаны? Ситуация напоминала головоломку, в которой из круга, квадрата и пятиконечной звезды нужно сложить треугольник. Задача должна иметь простое и нестандартное решение. Что-то было с клоуном не так. Павел чуял в нём силу, зарождающуюся, страшную, чёрную. Она уже проглядывала во взгляде, в мимике лица, в вымученной окровавленной ухмылке. Внезапно лицо клоуна обострилось. Зрачки сузились до чёрных точек посреди белков гнойного цвета,  нос провалился, оставив два провала ноздрей, рот неестественно широко раскрылся, обнажив кривые, острые клыки. Вывалился коричнево-зелёный раздвоенный язык, покрытый бородавками. Руки стали похожи на лапы рептилии. В нос ударил запах разложения и аммиака. Чудовище засипело и поползло к Павлу.
Павел схватился за пистолет, судорожно пытаясь вытащить его из кобуры.
- Нет, не стреляйте! Пожалуйста!
Никакого монстра не было. На полу лежал, харкаясь кровью, клоун в сползшем набок парике и умолял о пощаде.
Ничего себе, подумал Павел, вот это померещилось. Чуть в штаны не наложил. Наверное, догоняет косяк, который он курил в баре. Он спрятал обратно оружие.
- A я тебя знаю, - сказал Чарли. – Знаю, кто ты.
- Да, ну и что? Меня все знают.
- Рассказать анекдот? Приходит Павлик Морозов в налоговую. А ему говорят…
Договорить он не успел, так как получил очередной удар в живот.
Борис и белк так и не дождались Максима и Фрица. Пить надоело, халявных орешков больше не давали.
- Какие предложения будут? – спросил изрядно посоловевший белк. –  Может подраться? Вот мне не нравится вон та компания.
Он показал пальцем на компанию пятерых мужчин в шляпах и костюмах в тонкую полосочку. Один из них – громила со шрамом через всё лицо говорил сальности официантке, придерживая её за край фартушка. Остальные, вальяжно раскинувшись на стульях, курили сигары и хихикали над шутками товарища. Драться с такими было всё равно, что разбить своё лицо об стену, потом заехать в багажнике на кукурузное поле и закопать себя заживо.
- Эй, чувак! – крикнул белк, но Боря схватил его одной рукой за хвост, а второй зажал в кулак голову. Благо, белка услышал только официант и моментально принёс счёт.
- Слушай, ты, крыса, если хоть пикнешь, я тебя разорву пополам. Понял?
Белк жалобно запищал и замахал лапками.
Борис отпустил его.
- Все вы такие, - возмутился белк, - как животных свежевать, так вы смелые, а как девушку защитить, так очко играет? Я бы один их сейчас всех уложил. Трус! Жалкий человечишко! Вот он весь ваш разум. Заяц, и то смелее тебя! Не умеете вы отдыхать. Давай тогда тёлок снимем. Мадмуазель! – крикнул он сидящей за соседним столиком даме лет пятидесяти, мирно разговаривающей с мужем. – Вы сегодня заняты? Не желаете отдохнуть в апартаментах? Шампанское, орешки, эротический канал по кабельному?
Боря поймал взгляд супруга дамы, беспомощно развёл руками, мол, я не при чём, что взять с пьяного белка. Белк встал на задние лапы и похабно задвигал тазом.
- К’мон, к’мон, бэйби, ай нид ю тунайт – запел он, но возмущённый муж запустил в него ложкой, попал прямо в лоб и обезумевшее от пьяного угара животное, рухнув на стол, уснуло, подёргивая задней лапкой.
Борис жестами извинился, сгрёб в охапку белка и вышел из бара. Пройдя квартал, он вспомнил, что не рассчитался. Возвращаться было как-то неудобно, он обернулся, нет ли погони и ускорил шаг.
Мимо шла молодёжь и не очень, в чёрных поношенных футболках, со странными причёсками. Все пили пиво, курили и мусорили прямо под ноги, игнорируя урны. Громкий мат и идиотское ржание доносились со всех сторон.
«Что это за демонстрация?» - подумал он, и тут его осенило, зачем он здесь, в этом городе, и что в кармане билеты на концерт. Вернее, на стадион, где проходила выставка, на которой выставлялась машина времени. И нужно найти её, чтобы вернуться домой. Хмель сразу прошёл. Где стадион, было понятно, и он влился в толпу рокеров, следуя по заданному ими вектору.
Пройдя турникеты, Борис направился не на трибуны, а завернул в обход стадиона, прошёл под опорными колоннами, вышел на пустующие корты и баскетбольную площадку, миновал какие-то пристройки.
- Эй, ты чего тут шляешься, - окликнули его.
Борис оглянулся и увидел сторожа в ушанке, телогрейке и валенках. В руках он держал берданку с погнутым стволом.
- Батя, а я к вам, - соврал Боря. – Я тут ищу одну вещицу, сказали, вы можете помочь. Готов даже спонсировать приобретение бутылки хорошего приморского портвейна.
Сторож опустил ружьё, заинтересовавшись условием подобной благотворительной акции.
- И что мы ищем? - строгость в голосе уже была не очень строгой.
Борис расспросил о недавней выставке и об экспонатах, и об участниках, и, наконец, подобрался к самому главному.
- А говорят, машина времени была тут. Брешут, конечно…
- Отчего брешут? Была такая машина. Только не завелась. Чего только с ней не делали, и капотом хлопали и по колесу стучали ногой, и керосин заливали и варенье. Ничего не вышло. Её так и не забрали, оставили на память. Пойдем, покажу.
Сторож повёл куда-то через живую изгородь, мимо бассейна, прошли гаражи и хоздвор и вышли на небольшой пустырь с кучей мусора под забором.
И тут Боря увидел её. Чёрно-жёлтую свою «копейку», вернее, то, что от неё осталось. Колёса сняли, ветровое стекло украшено паутиной трещин. Сиденья тоже отсутствовали. Борис бросился к машине, поднял искорёженный капот и замер в немом отчаянии над зияющей пустотой. Там, где находилась тонкая, изящная конструкция из сотен часов, лежала грязная тряпка и мышиный трупик.
- Да, часы растаскали, - пробормотал за спиной сторож. – Я себе тоже прихватил. Вот, - закатал он рукав, - «Командирские».
- … - выругался Борис, слёзы накатили на глаза. Жалко было «копеечку», жалко было часы, жалко было ту жизнь, к которой теперь все подходы перекрыты, все мосты сожжены и окна заложены кирпичом. Теперь никогда не вернуться домой. Он вспомнил жену Марину, сварливую, поправившуюся совсем не в тех местах, в которых хотелось бы, готовившую несъедобный борщ, вечно подгоревшие котлеты и полусырую картошку. И понял, как её не хватает. Сколько раз он мечтал о том, как хорошо быть холостым, но собрать чемоданы так и не отважился. И, казалось, вот он шанс и возможность жить на полную катушку, но сердце сжалось в тоске. Вот так же за Сталиным плакали, мелькнуло у него в голове. Ждали-ждали, когда он уже откинется, а потом рыдали всей страной. Боязнь перемен, вот как это называется. Когда есть возможность отказаться от перемен и вернуть всё назад, не так страшно и больно, а когда вариантов нет и обратного пути нет, тогда горько и рыдаешь о своём дерьмовом прошлом, как о лучших годах жизни.
Борис сунул сторожу купюру и побрёл к выходу.
- Продай суслика, - крикнул вслед сторож, - жена уже который год воротник просит.
- Он блохастый и молью битый, - ответил Борис, - и, вообще, друзей не продаю. А если и продаю, так у тебя денег не хватит.