Рассказ

Лисицы имеют норы; и птицы небесные – гнёзда; а Сын
Человеческий не имеет, где приклонить голову.
От Матфея, глава 8.

    Он уходил всё дальше и дальше от дома в гулкую серость осеннего вечера. Он знал, куда он придёт  /это было что-то с детства, что-то в крови/, и потому не смотрел себе под ноги и  не выбирал мысленно несколько маршрутов. Когда становилось невыносимо плохо, неизвестная сила тянула Его в тот район города, к тем стареньким деревянным домам, где прошло его детство. Редкие прохожие то вдруг выныривали из густой пелены осеннего сырого воздуха, смешанного с дождём и туманом, то вдруг так же неожиданно исчезали. Несколько дней назад, когда Он шёл куда-то по солнечной сухой улице, Он чувствовал себя абсолютно беззащитным перед идущими рядом людьми. Он ощущал мягкость и податливость своего мускулистого тела, на самом деле так легко уязвимого, которому в любой момент люди могли причинить боль… Но в то же время они все казались очень смешными и странными, а вовсе не страшными и жестокими: вот женщина, прямо как разукрашенная матрёшка, идёт, улыбается чему-то, а  вот мальчик-урод идёт, стараясь заглянуть вам в глаза с очень серьёзным и таинственным видом. Он почти в голос смеялся над их нелепым видом, нелепыми фразами мамаш, ругающих за что-то своих детей.
    А сейчас ничего подобного не было: наличествовала лишь слитность с природой и даже с этими испуганными, мокрыми людьми, старающимися как можно быстрее пройти мимо, завидев Его как бы сотканный из капель влаги и серого воздуха, увеличенный до невозможных размеров тёмный образ.
    Он был молод, высок, обладал представительной фигурой и некоторыми талантами. К своему достаточно юному возрасту Он уже многого достиг во многих делах. Брался ли Он за них с удовольствием или без, но всегда без отвращения. Эти дела цепко держали Его и не давали ни на минуту отвлечься, отдохнуть. Порой Ему казалось, что всё это, всё, что Он сделал, на самом деле никому не нужно, что это лишь сон,  а не жизнь, сон, в котором не чувствуется пульсации, так необходимой для того, чтобы люди тебя поняли, и поэтому Он не удивлялся, а чувствовал всегда лишь лёгкую досаду, когда Его слова, мысли, смысл того, что он делал, не доходили до близких людей.
    Жизнью, реальностью, бодрствованием, а не сном казались Ему именно эти минуты, окутывающий его звук собственных шагов, стук сердца, хорошо слышимый в гулком безмолвии улицы.
    Но вот это место: несколько деревьев: лип, берёзок и тополей – и старенькие двухэтажные домики, в одной из которых жила его бабушка, а вон в том, во-о-н вроде чуть виднеется крыша… Эх, нет! Жаль: отсюда не видать. Надо подойти поближе, чтобы разглядеть. Его прабабушка. Может быть, это были единственные люди, которые его понимали? Нет. Он не –сказал бы, что они понимали Его полностью или хорошо, но всё-таки лучше, чем другие. Странно, но в тот момент, когда Он подумал о них, дождик вдруг усилился, и теперь капли летели по Его лицу, они были солёные. Он удивился и подумал, что давно уже не было солёного дождя, очень давно, с самого конца детства. Он присел на деревянное крыльцо под «козырёк» и принялся размышлять о своей жизни. Только сейчас вдруг особенно ясно стало, что детство было ещё более глубоким сном. Он пожалел о том, что оно продолжалось так долго…
    Но всё это время, много лет, вплоть до недавней поры, Он искал людей, которые были бы чище Его, которые бы поняли Его совершенно, как и Он их, которые были бы похожи на Него хоть чем-то, но таких людей не было, то есть казалось, что они находились, но чем больше Он их узнавал, тем сильнее было Его разочарование. Даже те, которыми Он восхищался раньше, оказались обыкновенными и никчёмными. Он перестал искать чистоты и понимания в людях, он начал искать её в Боге. Он чувствовал, что Бог понимал и любил Его, но Он не мог делать что-то только для Бога – Он хотел делать это для людей, которые его не понимали и которым это было не нужно. Он искал поддержки и опоры в людях, но Он её не нашёл и понял, что жизнь – это сражение… во сне. Он посмотрел на других людей и увидел, что они такие же, как Он – абсолютно одинокие. Человек осуждён быть в этом мире абсолютно одиноким: с момента рождения, всю жизнь и в момент смерти. Очень многие этого не понимали или не хотели понимать, но это была истина на всё время существования человечества. Но откуда же тогда эта тяга быть с кем-то вместе, тяга к другим людям? Именно в момент осознания этой истины так странно хочется закричать и не думать об этом, убеждать себя, что всё будет хорошо /какая глупая фраза!/, и ты протягиваешь руки к людям, но видишь лишь могилы либо занятые телефоны, запертые дома, удивлённые холодно-вопросительные взгляды…
    Когда ты понимаешь своё одиночество, ты ясно видишь близкий конец пути и петляющий по изгибам времени отрезок твоей жизни, ты понимаешь, что есть только два выхода: либо умереть, либо найти в себе силы продолжать жизнь в полнейшем одиночестве. Он был совершенно здоров физически, но чувствовал внутреннюю изношенность. Внутри был стёршийся, неприятно скрипевший механизм, который заставлял работать. Что-то делать, искать, но который уже в себе заключал, что всё это бесполезно. Умирать же не хотелось, потому что в Нём был запас прочности и силы, который изо всей силы предстояло выкачивать и расходовать природе и другим людям ещё несколько лет… может быть, 10, максимум 15. Холодные цифры, возникшие в мозгу, напомнили о часах. Он отодвинул пальцами рукав, но увидел на месте, где раньше были часы, лишь прожжённую чёрную дыру, которая ритмично, слишком быстро затягивала в себя время вместе с дождиком и туманом.
    Он снял с колен портфель и медленно пошёл в сгустившиеся сумерки, в которых растворялся и с каждой секундой всё больше терял отчётливость Его силуэт. Его прозрачный образ, оставшийся сидеть в том же положении на крыльце, долго смотрел Ему вслед, пока не растаял в тёмной осенней ночи. На крыльце осталось пульсирующее, светящееся красным в темноте, медленно затухающее большое сердце…