Проспект Ленина

Вниз по проспекту Ленина. С горки да к берегу. У самого синего моря на бульваре, где цветут олеандры, прошло мое детство. Точно такой же проспект Ленина, с горки да сквозь всю Колыму, от Магадана до Якутска, был моей любимой улицей на протяжении двадцати лет. Был и остается. Но там, в Магадане, проспект не вел к морю, теплому и ленивому в штиль, грозному и опасному в штормовую непогодь, а петлял между сопок, извивался ужом по распадкам, взлетая ввысь перевалами. Там, в Магадане, чтобы спуститься к морю, не Хвалынскому морю моего детства, но Охотскому морю моей зрелости, холодному даже летом, закованному в ледяную броню зимой, надобно свернуть почти в самом начале проспекта Ленина на Портовую – самую красивую улицу в городе. В точке пересечения светофор. Если спускаться от телебашни, поворот на Портовую влево. По правую руку вход в городской парк. Забавная история с его названием. В середине 30-х годов парк назвали в честь тогдашнего наркома НКВД Ягоды. После того, как ему на смену пришел Ежов, а Генриха Григорьевича расстреляли, парк так и не переименовали. Наверное, забыли. Вспомнили об этом в 1990-м, или в начале 1991-го, еще при советской власти, до августовских событий в Москве. Во время одного из частых в те времена телемарафонов кто-то позвонил в студию на Комсомольской площади и сообщил, а знаете ли, что наш городской парк до сих носит имя одного из кровавых преступников, а именно Генриха (Енона) Иегоды? Нет? Так знайте. Потому что переименования не было. Значит по всему выходит, что мы до сих пор водим своих детей гулять в парк, названный в честь этого душегуба и палача...
Много легенд и мифов связано с Колымой. В сознании людей, живущих на материке, Колыма предстает чуть ли не обратной стороной Луны. Кстати, почему магаданцы отделяют себя от остальной части страны, именуя ее «материком»? Ведь Колыма не остров, как Сахалин? Безлюдные и дикие, непроходимые таежные просторы отделяют Магадан и Колыму от обжитой части России. Только самолетом, а до начала регулярного авиасообщения с центром, лишь морем можно было добраться туда. Так и сложилось в сознании первопроходцев-колымчан, в большей степени зэков, представление об отделенности Колымы от остальной части евразийского материка. Как рассказывал мне пожилой степенный профессор биологии из Вены, когда он юношей сидел в колымских лагерях и помаленьку осваивал русский язык в общении с уголовниками, его все время сбивали с толку разговоры зэков «о материке». Бывший гитлеровский солдат, попал на Колыму за то, что побил сына советского военного коменданта, а тот в свою очередь с другими советскими мальчишками издевался над местными австрийскими пацанятами. В этот момент за своих вступился восемнадцатилетний фронтовик, чудом избежавший американского плена. Он воевал на Западном фронте. В зенитных частях. После капитуляции, переодевшись в гражданское, бежал домой в Вену, и уже готовился к выпускным экзаменам в гимназии, которую не успел окончить в пылу патриотического рвения. Ушел на фронт шестнадцати лет добровольцем. Активный член гитлерюгенд. Папа тоже был правоверным нацистом. И вот сидит юный ветеран в душной комнате, зубрит школьный курс, а за окном крики, шум и брань. Повздорили мальчишки. Местные и дети советских офицеров. Горе побежденным! Он выскочил на улицу. Попытался разнять, чем еще больше раззадорил русских детей. Когда шел домой, кто-то из них запустил камень ему вслед. Раздался звон оконного стекла. Бывший солдат вскипел, развернулся, в два прыжка настиг русского мальчишку, перегнул через колено и отшлепал. А тот оказался сыном советского коменданта. В тот же день австрийца арестовали, посадили в товарный поезд и через Львов отправили на Колыму. Приговор гражданского суда повесил юноше пять лет лагеря и трехлетнюю ссылку. Потом, много лет спустя, уже в 90-е старый профессор из Австрии разыскал того мальчика, из-за которого и попал на Колыму. Они встретились. Пожилой русский мужчина обнял австрийца и попросил у него прощения. Два пенсионера подружились...
А в конце сороковых молодой колымский зэк из Австрии, слушая разговоры других заключенных о материке, мечтал сбежать с этого «проклятого острова Колыма». Пару раз летом он уходил в побег. Бродил по тайге, питался ягодами и корешками, но к морю так и не выбрался, слишком далеко от побережья был его лагерь. Кстати, ни разу он так и не был наказан за свои самовольные отлучки. Даже карцером. И лишь когда его освободили, он добрался на попутках до Магадана и улетел домой, глядя из иллюминатора вниз на безбрежное зеленое море тайги, на вспученную сопками землю, похожую на застывших доисторических монстров. Как люблю я наши сопки! Снег тут может не растаявши пролежать по распадкам все лето до очередной зимы. Колымская трасса петляет по низинам и перевалам, то взмывая вверх, то низвергаясь круто в бездну. А какие чудесные, говорящие названия даны первопроходцами Колымы этим перевалам: Гаврюша, Дедушкина лысина, Дунькин пуп, Яблочный. Несколько в отдалении от основной трассы, стоит угрюмо перевал Подумай.
«Шофер, подумай, прежде чем възжать на него!» Там пассажиры непременно высаживались и шли пешком, а водитель на свой страх и риск вел машину на крутую сопку...
Мои детство и юность на Каспии и зрелость на Охотоморье, как две стороны одной медали. И там и тут я провел по двадцать лет. В Магадане в прежние времена бытовала пословица: «На Колыме десять лет не срок, сто рублей не деньги, и тысяча километров не расстояние». И мне на собственном опыте довелось познать, что это воистину так. Я переехал в Магадан из Ленинграда, где жил после армии. Мы летели с первой женой, носящей в чреве нашего сына, к ее родителям. Магадан был тогда закрытым городом. Так просто попасть туда было невозможно. Даже билет на самолет ты не смог бы купить, если не было у тебя заверенного приглашения из Магадана. Погранзона. Теща прислала нам бумаги. Я купил билеты. Мы сдали свою комнату в общежитии. Упаковали чемоданы и полетели на край света. Жена возвращалась в родной город, где ей все было до боли знакомо. А я ехал в неизвестность, не подозревая о том, насколько привяжусь к этому суровому краю. Мы прилетели в середине зимы. В самые сильные морозы. В аэропорту на 56-м километре нас встретили тесть с тещей и их сосед. Посадили в соседский жигуленок и тронулись в путь. Для Магадана мы с женой были одеты более чем легкомысленно. Я в осеннем плаще, она в демисезонном пальтишке.
В Ленинграде я зарабатывал на стройке двести рублей, укладывая из кирпичей пятиэтажные дома в пригороде. А еще по выходным, иногда в будни вечерами, играя в переходах метро на скрипке в компании с одним, реже двумя гитаристами, получал в среднем до пятидесяти рублей за час или два музицирования. Народ тогда щедро бросал мелочь и смятые рублевки в шапку, или чехол от гитары.
Мой тесть, работая крановщиком в магаданском порту, зарабатывал тысячу рублей в месяц. В то время, как средняя зарплата по стране тогда варьировалась от ста пятидесяти до двухсот рублей. Билет на самолет от Москвы до Магадана стоил тогда как раз сто пятьдесят или около того рублей. При советской власти народ на Колыме был более, чем обеспечен. Все рухнуло в одночасье первого января 1992 года, когда цены взлетели в десятки раз, сбережения расстаяли моментально, а зарплаты не поспевали за галопирующей инфляцией. Сейчас доходы у людей на материке будут поболее, чем у некогда состоятельных колымчан. Впрочем, от советских времен у магаданцев сохранился отпуск в пятьдесят два дня. И бесплатный проезд на самолете один раз в два года. Раньше из Магадана на юг люди летали каждый год. Через раз бесплатно, за счет предприятия, а между халявными отпусками сами покупали билеты. И эти траты не пробивали ощутимой бреши в семейных бюджетах, но были вполне приемлемыми. Впрочем, мои бывшие тесть с тещей не летали в отпуск с конца 80-х. Не на что им нынче летать...
Первые десять лет в Магадане, выпавшие на голодные девяностые, пришлось помыкаться-поскитаться. Любовная лодка с первой женой разбилась о быт в течение всего лишь пары лет, наскочив на непреодолимый риф квартирного вопроса. Разведясь со мной, экс-супруга ушла к моему другу, чьи родители перебрались в теплые края, в Сочи, откуда они когда-то и отправились на Север за туманом и за запахом тайги, ну и, что греха таить, за длинным рублем как водится. Продали свою большую квартиру. На часть вырученных денег приобрели сыну однокомнатную, а сами укатили к Черному морю. А я пустился в длительное одиночное плавание по общагам, друзьям и бездомным ночевкам под открытым небом. Не частым. В основном, летом. Но тем не менее, доводилось и на голой земле спать. Под утро особенно нестерпимо давил мочевой пузырь. Вечная мерзлота, однако. Проснувшись белой ночью, опорожнялся в соседних кустах и шел пешком через весь город в сторожку к приятелю досыпать еще часок-другой до работы, благо он уже поднялся и я бухался на его койку. Нашего маленького сына бывшая жена оставила на попечение деда с бабой. Я приходил его навестить. Не всегда с гостинцем по причине хронического безденежья, но неизменно с любовью и тоской на сердце.
Зато вторая десятка моего колымского срока прошла в более сытых и комфортных условиях. Обретение собственного жилища, новая любовь, согревшая мое в рубцах и шрамах сердце, творческая работа на областном ТВ и в театре. И конечно же, частые поездки по области. Множество верст, проведенные в ночных и дневных перегонах от поселка до поселка.
На Колыме десять лет не срок, сто рублей не деньги и тысяча километров не расстояние...
Все начиналось с проспекта Ленина. Вниз от дома, где прошло мое детство, до школы. Осенью и зимой на стылом ветру мужчина в белом халате поверх стеганого ватника жарил в печурке каштаны. Пламя вырывалось языками из-под приоткрытой чугуной дверцы, я покупал у него кулечек соленых, в треснувшей кожуре каштанов и весело грыз их до самых дверей школы.
Вверх и вниз по проспекту Ленина в Баку и Магадане. Бесчисленное множество раз. Туда-сюда. В скитаниях вечных проходим мы эту жизнь. На этой земле. В чем смысл нашего путешествия?

21.04.2010 г.

Проспект Ленина, ныне проспект Свободы в Баку. Фотография моего дяди. Очень похоже на Магадан.