двадцать четвертый

небо кормило меня диетически - январем,
я бы лучше съела арбузов каких и дынь;
моя память мне говорила: «остынь, остынь»,
я ревела ночью, курила днем.
мы всегда удивительно складно врем,
переходя из русского на латынь.

оправданием твоего оказалось «я так воспитан»,
а не голосом Фабиан про «je t’aime, je t’aime»;
можно было петь о том, что могли б ad vitam -
что в конечном бы стало одной из тем.
здесь ты выбираешь сам - либо быть убитым,
либо же первым рейсом лететь в Эдем.

там, конечно, круто, но воздух влажный,
я всё жгла мосты; с плечика рубя,
я рубила на барной шоты - и это лажа -
вместо кошек всегда себе на душе скребя.
я хотела тогда писать о чем-то не очень важном,
а получалось, что про тебя.

даже после цунами у нас остается остов
залетевших откуда-то парафраз;
и мы пьем повсеместно чай из каких-то фраз,
между нами щелкает что-то просто -
точно так же, как «je t’embrasse».
мы дурачимся, как подростки,
и ниже ростом.
каким-то утром -

такие же,
как сейчас.