Всякая всячина, многобуквов

***

Как белый флаг намылено мочало,
И на колу взывает голова:
Бриан, Гудериан, Аятолла -
простите Карлу воровство коралла!
Зачем нам меч? Махмет, гони орала!
Forever солнце, грека и дрова!
Forever young, обиженная Клара,
Пой, ласточка и зеленей трава!


***

Из скважин медицинских учреждений
зайдем в весну. Лишь отнеси врачу
бессонный список наших поражений,
бесславных мыслей: "Осени хочу".
Уходим в ночь, в луну - как в поздний ужин
без музыки, неслышно - ты и я.
Не надо осень. Нам кузнец не нужен.
Не нужен cнам ни сторож, ни судья.
И если  в пустоте, бес, снами мучим,               
смыкает свой бездонный третий глаз -
сны любят нас. Пускай они летучи,
мы начеку, мы не упустим случай -
дорога лунная расстелется для нас,
и бешено гремит "Bessa Me Mucho".   

***
         
В таинственной, синей, соленой купели
Киты свои дикие песни допели
Про звезды морские и россыпь жемчужин,
Про ужас икринки, попавшей на ужин,
Про сны, о которых молчат осьминоги,
Про очень короткие ноги миноги,
Про горе кораллов, утративших ветку,
И как неумеренность губит креветку.

****

Светлеет небо от зарниц,
перед грозой так пахнут розы,
и сотни нежных червяков
из-под земли наверх ползут.
Они пленяют жадных птиц,
приняв затейливые позы,
и, крепко сжатые с боков,
летят, приветствуя  грозу.

***
Слова – как мы. Как ни легки в начале,
к концу придут избитыми слова -
и к тем, кто жил помаркой беспечальной,
и к тем, кто в круге разглядел овал.

Нет Музы, помогавшей их услышать,
умчалась прочь, как крыса с корабля.
Есть смерть, есть страх, есть жизнь, и то, что выше,
чем славы грош, и даже три рубля.

Да, чай остыл. Но что-то на дорожку
осталось же? Пусть зелен виноград,
вот клюква, вот клубничка... Да, морошка!
Кого тут потревожит плагиат.

***


Серый, жиденький и кислый
подан день - бери и пей.
Вещих птиц простые числа
тают в небе: "Не убей", -
слышен щебет, - "улетаем".
Поздно, рухнул ночи щит.
Сон разорван, лоскутами
в одеяло чье-то вшит.
Знаки, лики, отраженья
исчезают в тишине.
Тенью, ленью, тягой к чтенью
на эмалевой стене
cнов забытых одеяло
разглядишь .. а может, врешь,
сочиняешь. Много ль, мало -
день настал, и ты  живешь.
Лишь дробишь его привычно
без остатка,  без дробей,
лишь  отстал от стаи птичьей
сердца робкий воробей.


* * *

Тихо. Влажно. Света нет.
Есть по трубочке обед,
он же завтрак. Завтра - хвост.
Или нету. Вроде рос.
Тело. Ноги. Поясница.
Кожа. Уши. Ягодицы.
Пальцы. Прочие детали.
Сны. Видения. Проспали
миг, когда исчезли воды.
Больно. Душно. Страшно. Роды.
Коридор. Остаться. Неет.
Мама. Больно. Яркий свет.

***

Изо рта  морозный пар, запах бедный, губы клейко
сжаты. "Одинок и  стар", - словно в облачке наклейка.
Палка, варежка с ключом, полустерта ветвь рябины
на пакете. Как же, ччерт..  горд ваш профиль ястребиный.

***

Я боюсь врача зубного.
Для него, для подлеца
зубы чищу в полвторого
и смываю тушь с лица.
Белый снег его сутаны
истязателя таит,
милых дырок котлованы
ни за что не пощадит.
Я приду - он хмуро взглянет,
в рот залезет мне рукой.
Медициной завоняет -
я спокойна. Я спокой..
ОЙ! Сто долларов в кармане
стисну - мамочки!  на кой
съела столько сладкой дряни:
всякой, разной и сякой...

***

Художник в парусиновых штанах* пьет воду перед сном на темной кухне.
Пол холоден, и дует из окна. Все спят давно, и окна все потухли.
Нет никого вокруг. Водопровод трубит и затихает. Тараканы
разглядывают скромный натюрморт из сахарницы, тряпки и стакана.
Луна в окне. Художник на луну глядит и вспоминает имя, имя.
Марго? Нет, не Марго. Манон? Муму? Ведь было же! Ведь были мы другими!
Пейзаж привычный, как капустный лист - два стула, табурет, шкафы и мойка -
вдруг исчезает, будто чья-то кисть все серебром закрасила пребойко.
И вот уже протянут лунный трап, зовет, зовет к побегу шар хрустальный..
Мисюсь!! Ты где? Ответа нет. Лишь храп безрадостно доносится из спальни.
Бежать, бежать! Предатель-табурет исподтишка бросается на ноги -
все рушится, нет выхода, есть бред. Он опоздал. И храп затих. О, боги!..
Вздохнув, он в спальню направляет путь, снимает там штаны из парусины,
ложится и старается уснуть под боком мутноглазой Акулины.

(* не я, а Саша Черный)

****
Это солнечный кружок.
Это - месяца рожок.
Вот прекрасная принцесса
в лес идёт через лужок.

Это  - тихая река.
Это - лодка моряка.
Он с прекрасною принцессой
не знаком еще пока.

Он на лодке уплывёт.
В лес навек она уйдёт.
Темно-синей и зеленой
жизнь у каждого пойдет.

От принцессиной руки,
чтоб держались моряки
очень толстую прямую
ты рисуешь - я рифмую.


***

Гнев, богиня, Мазая воспой, что еще не достиг переправы,
и увидел, что в лодке дыра,
и в лицо ему заецы ржут,
и у каждого зайца ружье для подводной охоты зажато под мышкою. Правый
берег фауны полон,  им ранее сдуру  спасенной,
и у твари у каждой  лежит для него камень-нож припасенный,
а за лесом белесых ушей  восстает cам Медведь-Скрип-Нога , чье фёстнэйм  -  Истребитель...
Ты, богиня, воспой, не стесняйся, воспой, ну а я - не любитель

***

Вот потому, что остр мой ум, как спица
мне по ночам нечасто крепко спится.
Глаза сомкнешь - является таблица,
кольцо бензольное вокруг меня кружится,
периодически, единые в двух лицах,
герои возникают у окна.
А иногда еще, под маской сна,
машинка швейная вдруг как разговорится:
"О, мудрая, прекрасная девица!
Не знает, как она одарена..."
Да знает, знает. Это я - Она.


***
Под  листом, в мирке подлунном,
просто так, без документов,
я коленку сделал струнным
музыкальным инструментом.
Подарю своей невесте,
то есть Вам, все песни сада,
огорода и предместья,
грядок, клубней и рассады.
Ночь сытна, а в розах колко
и душисто - всё как надо.
Мы живем ужасно долго,
дольше всех, ведь мы цикады.
Мы цикады, тут мы вместе,
Вы прелестны, остроумны.
Ваши челюсти, без лести,
лучше всех в мирке подлунном.

***


Я садовником родился. Но одумался при родах.
Червяков и так хватает в ваших жутких огородах.
Тело нежное горбатить, мучить спинушку босую?
Разруби меня лопатой - за рыбалку голосую!


***
Летят, летят гонцы небес,
мерцая светлыми глазами,
а ты сидишь без смысла, без
желанья быть. "Летим же с нами", -
кричат они, и лишь "курлы"
досужий наблюдатель слышит,
пока небесные орлы
не посчитают, что он лишний,
и стоит ли ему смотреть,
как ты добычей или другом,
бездарно пробуешь взлететь
неловким, низким, жалким кругом.
Устав, садишься, говоришь,
что может,всё, до завтра, хватит.
Они смеются: "Завтра? Шиш".
И улетают. Чистишь платье,
бормочешь вслед им: "Эрго Сум
необязательно Когито".
Встаешь, поняв, что жизнь разбита,
и просто так плетешься в ГУМ

***

Это - лето.
Это - Мцхета.
Загорелый, как креол,
папа, в шляпе из газеты,
машет мне: "смелее, Света!"
Я и мама - рядом где-то:
черный очерк силуэтов,
белой кляксой - ореол...
Неудачный снимок это.

***

Не пой, Василий, ты при мне,
не пой хоть вечером, в постели.
Твой голос страшен. При луне -
холодной, бледной, восковой -
напомнит он о вечном сне,
о бренном, бедном нашем теле...
о нежном теле... Да, о теле.. 
о теле пылком, в самом деле!
Давай, Василий! Васька, вой!
   

***

Среди грибов, стремянок, флейт,
средь шляпок - скромно, но солидно,
сидит в засаде Зигмунд Фрейд.
Искусен он - его не видно.
И будь ты нравственен, как сельдь -
по сновиденьям безобидным
такой проделает он рейд,
что после этого смотреть
на флейту  как-то будет стыдно.

***

Мы  -  микробы, я и Боря.
Мы  женаты, Боря - муж.
Наша жизнь - не санаторий,
выпал нам тяжелый гуж:
на столовом ли приборе,
на природе среди луж -
мы на страже, мы в дозоре.
Если мучают вас хвори,
например, симптомы кори -
это, может быть, от Бори,
хоть он робок и не дюж.


***

Гуляют тучные стада
беспечней, чем дитя в Инете.
Для них цветет, растет еда,
вода журчит - все блага эти
для них. И только иногда,
в им неизвестном кабинете,
кого-то вдруг из них отметит
бесцветной галочкой беда:
"..вот эти, семеро, да-да."
Не замечает никогда
потери стадо. Не заметит
оно и в этот раз. На свете
жить полнокровнее, когда
худых охаживают плетью.

***

Мой милый друг, могила холодна. Ее навеки сырость пропитала.
Но все проходит, сгинет и она. Без всякого вложенья капитала.
Нас позовут. И, наконец, вдвоем - оживший прах, лежалые кадавры -
Навстречу свету  медленно пойдем, туда, где трубы - трубы и литавры.

***

Каждый день выходит витязь
в епанче - простой и милой
на крыльцо свое большое
и приветствует Ярило:
"Здраво буде, о Ярило".
Каждый раз молчит Ярило,
и уходит в терем витязь,
губы он кусает больно,
ясный взор его мутнеет.
Челядь шепчется: "смиритесь,
снова, братья, день насмарку,
снова братья, от Ярила
не дождался он ответа.
Поскорее девок прячьте,
да и сами берегитесь -
кто его злодея, знает,
кем натешатся сегодня
его пламенные чресла,
его рьяное мерило".

***

вот временем отторгнутый парторг
костюм меняет, не меняя касту,
выходит к пастве, говорит - я пастырь
для ваших душ я йод, зеленка, пластырь,
покой приемный, и немножко морг

***
неистово

как челентано давит виноград,
как дети прыгают и топают по лужам,
как  бьется и  мычит дегенерат - 
я к вам пишу, и повод мне не нужен

****

Проснулась. Ночь. Прибой. Луна, как пломба.
Песок разрыт и море, море грусти,
как будто бы шарахнула здесь бомба
и разметала всех соседок-устриц.
На сердце как-то муторно и пусто
и странно. Поболтать  бы с кем о том бы,
чего не сыщешь в нашем захолустье..
Но кто здесь? Морж и Плотник? Мы ж знакомы!
Побудьте здесь - друзья, amigos, hombre!
Поговорим - о Портере и Прусте,
о королях, печатях, катакомбах...
А я спою вам о морской капусте.


***
Я когда-нибудь выйду на пенсию,
я по миру поезжу тогда.
Буду есть апельсины в Валенсии,
пармезан - прямо в Парме, да-да.

Повидаю Сан-Пауло, Падую.
Под бокал ли шабли, божоле
и глаза и желудок порадую -
сколько разного есть на земле!

Нет, ни капли не будет мне горестно,
что ушла моя молодость прочь.
Есть шампанское, сыр мягкий пористый,
трюфель, черный снаружи, как ночь,

штрудель, "Захер", душистые специи,
бри, безе,  корнуэльский пирог,
Вена, Рим, Сан-Франциско, Венеция
у моих бледных старческих ног.

Вот сажусь я. Икра – чёрной  горкою,
суп из мидий, хрустящий багет,
шоколад с апельсиновой коркою..
Что за дело мне - сколько мне лет?

Да, пусть волосы - белою ватою,
да, поправлюсь размеров на шесть..
Только надо успеть стать богатою.
Время есть. Время всё еще есть.

****

1-ая попытка.
 
С рождения Бобби пай-мальчиком рос.
А Робби – ни бе, и не ме.
Они подросли. Боб уехал в Давос
на форум. А Роб – Роб в тюрьме.

2-ая попытка

С рождения Бобби был мальчик, гм, пай,
а Роб ..Роб с рожденья  - бандит.
Они подросли. Бобби едет в Шанхай
на форум. Роб снова сидит.

3-я попытка!

С рождения Бобби пай-мальчик, вот так!
И Робби был пай в этот раз!
Они подросли!  Боб..ну, ясно - в Ирак!
на фо....Роб на зоне угас!

4-ая  бессмысленная попытка

С рождения Бобби пай-мальчиком был.
С рождения проклят был Роб.
На форум пай-мальчик подросший отбыл,
в темнице второго жрет клоп.
...
С рождения Бобби – пай мальчик. Опять.
Кто Робби – добряк ли? подлец?
Они подросли. И к чему объяснять,
кто едет, кто сядет.
......................... КОНЕЦ.

***

Эх, вы, руки золотые,
Эх, хозяйская нога,
Сухофрукты рассыпные -
Груши, фиги, курага!
Жизнь компота многогранна:
Поначалу горяча,
И волнующе туманна,
И бурлит, как из ключа,
Но не долго.
Эй, хозяйка -
Дева, бабушка-Яга,
Мямля, скромница, зазнайка -
Что творишь ты? На фига?


***

Где ты сейчас, с кем шатаешься по небу.
Старенький ИЛ мне сказал «Позабудь».
Перехватил, говорит, ты кого-нибудь
и обо мне не тоскуешь ничуть.

Боинг сказал, что меня ты лишь мучаешь.
«Сессна», - сказал, - «я же в курсе. Нет сил
видеть его здесь от случая к случаю,
он уж забыл и твой хвост, и шасси».

Пусть говорят. Я молчу. Да к чему еще
им отвечать. Наплевать мне на них.
Есть только МиГ между прошлым и будущим.
Есть только МиГ. Я не вижу других.

***

Стою на кухне и блещу, блещу своею красотою.
Я отражаюсь в витражах, бокалах, краниках, воде.
Пусть жирновата я подчас  и часто выгляжу простою,
Но липнут овощи ко мне, немолодой сковороде.


***

Птицы божии не пашут и не сеют и не жнут.
Вон какие птицы наши! Если только птицу пнут,
Иль рехнется, или птица вдруг узреет Сатану -
Как пойдет она трудиться! Так пойдет она трудиться -
О-го-го! Но может спиться. За неделю. За  одну.


***

Всё  просто. Оговорено,
что все дороги - только к Риму,
что щепка муравью - бревно,
и сраму мертвые не имут.
Но в хрустале горит вино
кроваво-огненным рубином,
жжет солнцем слово "пилигримы",
и пыльным ветром бьет оно.
И день уходит прочь и мимо.
И сполохом свободы мнимой
полкомнаты озарено.

***

Газон и клумба. Снова клумба -
наскучил этот геморрой
с картофелем. Пчелиный рой
летит, с беспечностью Колумба,
из улья прочь. Комар-герой,
своей победой упоенный,
приют нашел в траве сырой.
Звенит будильник. Дачник сонный
с расчесом красным на лице
грохочет чем-то на крыльце.
Беднягу призывает город -
контора, наковальня, молот,
и для него сей день расколот.
Но что дела - деталь, помарка
на плане дня. Поет скворец,
а может, зяблик. Пой, певец -
пой солнцу, клерку и доярке.
И знает каждый огурец -
к полудню будет очень жарко.

***

Я вас люблю, да так - искрят розетки,
И ясно, что дела мои плохи,
Художник вы, иль клерк, агент разведки -
Мне дела нет до этой чепухи!
Мне снятся сны невиданной расцветки,
И пишутся дурацкие стихи,
В которых, с прямотою табуретки,
Зову вас в глушь, в пампасы, в лопухи!



***

Вот дождь пройдет, и мы устроим
в саду чудесный натюрморт -
под старой грушей стол накроем,
поставим шоколадный торт,
картошку, лук, с компотом фляжки,
салат и две куриных ляжки.
Наш кот, вылизывая лапу,
лениво станет наблюдать
как с вилки будешь ты ронять
редиску и на  платье  капать
компотом из айвы и сливы.
Нам будет вкусно. И красиво
цвета смешаются в палитрах
чесночным соусом политых. 

***

Каждый ищет себе пару
Наяву ли, иль во сне -
Юный клещ и  ящер старый,
И микробы на десне.
Тает лед и сердце тает -
Клоп страдает на стене,
Шмель из норки вылетает,
Помышляя о жене.
Ждет подругу гордый лебедь,
А не гордый - рыщет  сам.
И ромашка просит верить
Лепестковым чудесам.
Сон про пальму, явно вещий,
Вдруг привидится  сосне..
Удивительные вещи
Происходят по весне.


***

Брошюру  "Брага. Перегонка"
на антресолях вижу я.
Мечтою сразу же легонько
душа наполнилась моя.
Купюра меж страниц скрывалась
цветком старинным - три рубля...
Мечта во мне распространялась
и всю заполнила меня.
Где цвел цветок я знаю - в прошлом.
А долго ль цвел? А сорван кем?
Забыт ли? Спрятан ли нарочно?
Сюда положен он зачем?
На память нежного свиданья?
Иль самого свиданья для?
Летят мечты...Воспоминанья
бегут,  как крысы с  корабля.


***

И снова вечер настает,
Подсолнух никнет головой,
считая сумрак своим личным упущеньем.
И сон как врач, привычно врет
недружной паре пожилой,
что время есть и не пора просить прощенья.
И убеждает, наконец.
И манит, манит за собой,
твердя, что мир не за стеною, а у ног..
Плетись, венок - полынь, чабрец,
и череда и зверобой,
и клевер с мятою, и мак, и василек.


***

Оттиски на песке мирно сотрет река.
Прожитый день - пустяк, месяц - уже химера.
Тех же,  кто на убой передал  год Быка,
лапкою ледяной гладит теперь тоска -
маленькая тоска, комнатного размера.

***


Ты сидишь как старый дервиш,
ты не папа, ты старик.
Держишь руку - не удержишь,
ты не с нами. Что там брезжит -
это утро. Это крик
раздирает нас части,
вон из дома гонит прочь.
Стыд, как терка. Морды, пасти.
Лиц немного. Скоро ночь.
Скоро хрупкими словами
твоего коснусь лица - 
все неправда, правда - с нами,
верь нам. Или верь в Творца -
вон он, морс твой пьет из чаши,
плащ в пыли, к ногам приник
пес наш первый. Если страшен
лик твой, Боже, мы не скажем.
Опусти же воротник.

******

Где за высокою стеной,
Где под холодною луной,
Лежит бессрочный мир иной,
Там, перед входом, не дыша,
Не понимая ни шиша,
Замрёт беспомощно  душа.

****

Как  быстро гаснет звук любой,
что вой, что птичий грай.
Комар с писклявою трубой,
давай же, помогай  -
играй про мертвых и живых,
про синь, и рай, и свет,
что ветки яблонь тяжелы,
а боли больше нет,
и что в матросочке своей
летит над всяким злом
все время вверх воздушный змей
и слышит твой псалом.

***

кто под луной, ночью сырой,
в дудку дудит, не спит?
это комар - в горле пожар,
клещ и друган-москит.
может, один рухнет, сражен,
станет безгласен, тих,
но сотни глаз смотрят на нас -
зависть и голод в них.

********

По гоордым горам Аппалачииии,
где платину моют и ртуть,
всё ходит и воет и плачет
собака, хмельная чуть-чуть.
Привязана фляга с ликером
на шее и маленький торт,
но дохнут без пайки шахтеры
в снегах Аппалаческих гор!
А Барри, собака-предатель,
давно позабыла свой долг!
И хмурится Ностер наш Патер
на эту заблудшую dog

******
Усадьба ночью, чингисхань!*
И чегеварь! Молоховецтвуй!
Высвобождай и Инь и Янь,
Свободоновый  дух приветствуй!

Трещи, раскачивайся, пой,
Буди мышей, бианковедуй!
Смоли духмяною смолой!
Бездонных снов фрейди покой!
Но только помни, что к обеду

Твой Кошенбек, усадьбодин,
И джипоносные с ним гости
 Нагрянут – ты замри, застынь,
Обезглаголься - гордо, просто,
И спрячь мышей, и Янь, и Инь!


*(не я, а Хлебников)


*************
Воскресный день. Идет Флобер.
В руках Флобера - сумка.
Цветут репейник и бербер,
на небе дымка-думка.
Вон за холмом белеет дом,
колышется портьера.
Гомер со сложенным зонтом
приветствует Флобера.
Идут к столу - сквозь летний сад,
где осень лишь химера,
а день летит на парусах,
но долгий полдень на часах
хозяина Гомера.
О лодках будут говорить,
о дамах, о терьерах,
и есть пирог, и портер пить
из погреба Флобера.

***

Как свеж багет! Как нежен вкус у масла!
Цвет кофе в турочке - чернее ног тунгуса!
Скворчи, яичница! Пусть жизнь яйца погасла,
пусть плачет сыр - ни капли мне не грустно!

***

Не смотри. Там только камень,
пыль и пепел, боль и пламя.
Жаркий ветер над домами -
уходи, не стой столбом.
Жалость, слезы и Содом
несовместны - как псалом
и рыданье волчьей стаи,
удивляют, словно Хаммер,
что по встречной, напролом,
мчит - везет картошку маме -
так затейлив Тот, над нами,
кто заведует добром.

***

***

Свой слышу крик, клинком в толпу врубаясь,
мундир в крови,  а сзади Кордильеры...
Когда проснусь, наверное, раскаюсь,
ну, а пока - вперёд, карабинеры!

***

вот червячок - он так весел и мил
в первый погожий сентябрьский денёк
вот пятиклассник - он  весел и мил
в первый погожий сентябрьский денёк
вот пятиклассник присел на пенек
в первый погожий сентябрьский денёк
вот из под пня достает червячка
зырьте - в руке уже у! удочка
зырьте на удочке  гадский крючок

нет! я спасу тебя, брат-червячок
Автор  тут я , хоть я весел и мил,
хвост пятикласснику враз прищемил:
нефига шляться - иди на урок
в первый погожий.. да неважно -  марш в школу!

рифмой, размером - я всем пренебрег,
может наступит и  ваш  рагнарёк -
вырастет  мальчик и будет он Тор,
или он вырастет просто шофер,
а червячок может быть Ермулгард,
или поменьше какой-нибудь гад
главное, вырастут все как один,
или как Один, а может, Рид Дин
знает о том лишь один окунёк
он знает всё- этот вот окунёк
fish doesn't think  -  knows fish everything
в первый погожий сентябрьский денёк


***

Прощай, ушанка! Шарф, прощай!
Не нужен  свитерок до пуза  -
пришел черед другим вещам!
Прощай, изделие француза,
короткий толстый  пуховик!
Рейтузы, шуба,  рукавички -
настал, настал разлуки миг!
Прощайте, зимние вещички!
 
И каждый названный предмет
подумал горько: "Ах ты, сука",
Но вслух - ни звука. Звука нет.
Нет слов, а значит - нету звука.

***

вот сидишь, сидишь и куришь
опоздав везде на час,
твой пейзаж – газель и фура,
опель, волга и камаз.
хочешь есть, и пить, и выйти
просто так и в туалет,
ждешь каких-нибудь событий
типа чуда – чуда нет.
песни воешь сиплым волком,
вместе с радио, в груди
отвращенье к тем, кто сбоку,
сзади, сверху, впереди.

***

пахнет датской елочкой.
словно соловей,
ангел на веревочке
 спит среди ветвей.
иглы неколючие
 для удобства сна.
по такому случаю
 будет всем весна.

будет всем амнистия,
 белый хлеб, бульон,
масло, небо чистое,
 Дом да Периньон
пацанам, а девицам –
 праздничный Кристалл.
вертухай не целится,
 караул устал

охранять до осени
 камерный музей.
сдай винтовку Мосина –
приходи, глазей,
как лежат на полочках
 счастье, радость, честь.
вера есть - с иголочки,
и надежда есть.

есть для новых чаяний
 новый чистый лист –
расцветай, отчаянный
 кактус-декабрист,
лишь отдай, как водится,
родине руду,
мартобрю – сукровицу*
 в никаком году.


*автора уже научили правильно ставить ударение в этом слове )

***

У подножия Альп, в тишине,
Я живу у любимого друга,
Альт без грифа, мачете, подпруга,
Женский скальп у него на стене.
Для чего здесь подпруга? Мачете?
Для чего здесь поломанный альт?
Расспросить? Настоять на ответе?
Был ли прежде докучливым скальп?


***


Закончен ужин. Чай допит.
Куда-то день ушел.
В корзинке кот почти что спит.
Все будет хорошо
у нас у всех. В горшок щавель
посадит садовод.
Ребенок склеит карусель,
потом её порвет.
Хозяйка выпечет свой блин,
Швея сошьет халат.
Напишет стих, и не один,
поэт, и будет рад.
Но спать пора. Уже давно
расстелена постель.
Окно за шторами темно,
И непонятна цель.

***

На столе остатки хлеба, сыр и прочая еда.
Облака бегут по небу как пиратские суда.
Облака бегут от ночи в одиночку и гурьбой.
Мне пора, но если хочешь, я останусь тут с тобой.
Я останусь, и мне пофиг - встанет у тебя, не встанет,
Утром выпью черный кофе из надбитой кружки "ТАНЯ".


***

Ну, в добрый путь. Да Боже мой,
Не путь, а блажь, забава,
Когда беспечность за спиной,
Когда надежда справа.
Чему-то - миг, чему-то - час,
Всему иному - вечность,
И храбро врут в который раз
Надежда и беспечность.
Их голос слаб - не крик, не песнь,
Не трель и не рулада.
Но все же есть он, все же есть.
Не замолкай, не надо.



***

Когда умолкнет шум машин,
И фонари, луна и клёны
Напоминают - ты один,
Когда в кафе одноименном
Все стихнет, и домой уйдут
Красотки, старцы, остолопы,
Когда окажется, что тут
Не Рим и вовсе не Европа,
И съеден, переварен час
Зачатья, сов, быка и хрюшки -
Здесь нет ни времени, ни нас,
И остается только Пушкин.

***

Гроза пока что в отдаленье
врастает в ночь, согласно сану
вздымает вверх рога оленьи,
и гром рокочет им осанну.
Но без дождя тревожно, душно,
и иероглифами вишня
по ветру пишет  текст ненужный
про нижний мир -  двуногий, лишний,
про мир иной, другого роста,
где за жар-птиц сойдет синица,
про тех, кто спит в грозу так просто,
и наплевать, что будет сниться.

****

Хочу английского бульдога -
пускал чтоб слюни и храпел,
чтобы кряхтя, сползал с порога,
потом ядром во двор летел,
где кошки, создавая пары,
орут, как пьяные гусары.


***

Гвоздь горячий там, справа, откуда?
И не дышится. Что за дела.
Как же так, я же больше не буду!
Я и в Питере вот не была!
Я  пока что нестарая нимфа,
мы ж хотели купаться пойти,
я ни синуса, ни логарифма
до сих пор не умею найти,
мною  велик еще не накачан,
мной еще не прочитан Тацит,
я еще не достроила дачу,
я...
В диагнозе: "Аппендицит".

***

Поглядите - с небосвода
мною скинута звезда.
Я - родитель, я - природа.
Разбегайтесь,  кто куда.
Я - палач, Тарас, кровинка,
плач гиен, рабочий глас,
я - икринка, я - былинка,
я - кремень,  и я - алмаз.
Я - покой, я - сон калеки,
равнодушие реки.
Зубры, физики, узбеки,
книголюбы, мотыльки -
поименно всех вас знаю.
Поименно и воздам.
Дам Мазаево - Мазаю,
зайцам - зайцево я дам.
Поднимите же мне веки,
рот откройте, вставьте глаз!
Ведь счастливыми навеки
сделать всех хочу я вас!


***

Пусть за окнами  параша, делать нечего. По кухням
соберутся снежной каши убежденные враги.
Вспомним дачу,  летний вечер, но сначала  водки ухнем
за заката алый кетчуп, солнце - цвета кураги!


***

Где кончается свет из окон
начинается темнота,
и луны ледяное око
открывается где-то там.
Все не ново,  все так не ново.
Что ж так  жадно белеет глаз,
словно ловит  мольбу ли, слово,
устремляя бельмо на нас.
Ничего не прошу у бога.
Все что нужно  дано уже -
дочка,  мама, отец,  берлога
на семнадцатом этаже.
Что луна нам.  Пока мы вместе,
думать нечего нам  о ней.
Пусть  сияет себе, хоть  треснет,
мы зашторим окно плотней,
будем слушать  канал "Культура" -
кто там  в прошлом был франк-масон.         
Прочь, луна,  ледяная дура.
Не тревожь наш счастливый сон.


***
Где-то в небе потемневшем рассыпают кирпичи,
И на сад оторопевший брызнул вмиг дождливый чих.
Снова грохот, воздух вспорот, от реки бежит девица,
Ей за ворот, распевая, овод жаждет прилуниться.
Все, кто может - удирают, груши простирают руки,
И лягушки всею кожей ожидают сладкой муки.
Стриж, как демон, реет гордо. Наблюдая за нахалом
Небо бьет его по морде ветра мокрым опахалом.


***

В магазине живет мармелад
между жизнью и смертью - у кромки.
Молчалив, мягкотел, простоват,
он не ждет от судьбы серенад,
понимая, что скоро съедят,
равнодушно отбросив коробку,
где на крышке - роскошнейший сад,
где укладчица 150
разложила его очень ловко...
Вот фисташки - хотя бы хрустят -
негодующий хруст, очень громкий
им, возможно, приносит отраду..
Ни одна не воспела баллада
беззащитность и боль мармелада.


***

Девушка дебелая,
думаешь о чем?
Вишенка незрелая
киснет над плечом.

Скиснет, и отвалится,
упадет,  и всё.
Месяц, бледный  пьяница,
звездочки пасет.

Звезды - не союзники,
не союзник ночь.
Сушатся подгузники.
Накричавшись, дочь

спит, и тишь на улице.
Дверь не дребезжит.
Не захвохчет курица.
Не подъедет джип.

Не приедет молодец,
канул навсегда.
Пропадает молодость,
и идут года,

и  за сеткой-рабицей
бродит тело  белое..

Может, все наладится,
девушка дебелая?

***

Изжога. Много съел неосмотрительно.
А этот всё жмет клавиши настойчиво.
Какого чё..(прости, Господь, хулителя),
приперся я в салон Его Высочества?

Я не храпел ли?  Что за наказание,
что стоит музыканту встать, раскланяться?
Так нет, опять завёл ...проспал название.
Спрошу потом жену, как называется.
Не спать, не спать. А то сожрет Высочество,
что, мол, раскрытым ртом, смущал я гения.
Жмут башмаки. Когда все это кончится?...
Но ужин был прекрасный, тем не менее.
***
А Музыка летела в одиночестве
в иные и нетленные владения.
И не было ей дела до высочества,
до зрителей, как, впрочем, и до гения.


***

На дне морском Садко-старик
проснулся.  Рыбки-слуги
ведут русалку за плавник
из спальни. Две белуги
передохнув, опять навзрыд
ревут, акула пляшет.
Такой родной, привычный быт,
из водорослей каша,
и пенный квас из.. нет уж, стоп,
неважно, из чего он.
Короче, вот - накрытый стол
и пища. Рыбка-клоун
зовет Садко отведать блюд,
горят морские звезды,
цветут кораллы, бьет салют
планктоновый, и поздно
водой плеваться, теребить
слегка гнилые гусли -
так, в общем, очень можно жить,
в таком вот, скажем, русле.

***

Она росла.  Звалась Семён.
О, сколько девичьих имён
Мог выбрать для младенца дьяк,
Когда б с утра не пил коньяк!


***

Когда пять дней среди милых морд
проводишь за годом год,
неважно, скромен он или горд,
тут главное - не урод,
не холуина и не лакей,
не жлоб, не лох, не тля,
не злоупотребляет словом ОК,
а также и словом бля -
тогда все может быть хорошо
на пару бездомных дней,
и будут пальцы нежны, как шелк,
и даже шелка нежней,
все ведь о горечи знают всё,
каждый - храбрый портняжка,
с любым поболтай о том о сем -
всем бесконечно тяжко,
так пусть рассудок молчит в матрас,
пусть катится по грибы -
нежнее шелка руки у нас,
и только слова грубы.


***

Старуха-мать за руку тащит
большого медленного сына,
два алкаша тяжелый ящик
несут  под  тару,  середина
проспекта зеленеет влажно
почти у Университета.
Как будто лето, и неважно,
что тут давно уже не лето,
где робкий даун круглолицый
стремится вверх, а два товарища
на высоте, подобно птицам,
в развилки примостив седалища,
трясут, раскачивают ветви,
и слышен яблок дробный стук,
и непонятно, есть ли, нет ли
вокруг Москва. Трясется сук,
от грязных яблонь придорожных
летит хоть грязный, но ведь дым -
на радость сыну - так несложно,
так просто вечно молодым
бежать, бежать к проезжей части,
где хлеб, вино и даже финики
и, в общем, всяческое счастье
ждет в каждой ямке, каждой выемке.

***

Нас много полегло.  Когда-нибудь все ляжем,
карающая длань сомнет. Плевать!  Банзай!
Ззвени,  ззвени крыло  над  тощим фюзеляжем!
Пей жертвенную дань, свой нос в нее вонзай!


***
Лучами вешними гонимый
иду за справкой. Половина
имущества, дождись меня!
Полпса, полдома, пол-овина,
пол-огорода, полплетня -
моими, на исходе дня,
вам быть! Захватчикам на муку
пусть ренегатка - грядка с луком
и кот-отступник, друг мой мнимый,
растут, бесславно неделимы!
Не алчный я. Но я ранимый.

***

у котов очень мягкие животы,
и добрая улыбка простая,
они улыбаются тебе пока ты
сюсюкаешь над ними и, тая,
улыбка немного взлетает ввысь,
заглянет в экран и в стишок,
но сразу исчезнет, скажи только "брысь",
лишь тихий услышишь смешок.

))