Мировая сущность

Мировая сущность находилась в мировом эфире. Она не могла двигаться и в то же время не могла не двигаться. Она не могла чувствовать и в то же время не могла не чувствовать. Она ничего не знала и в то же время  знала все. С одной стороны ее нигде не было, с другой – она была везде. И наконец, она была всегда, и в то же время, её никогда не было.
Остается вопрос о мировом эфире, в котором находилась и в то же время не находилась Мировая сущность, но этот вопрос вытекает из природы самой Мировой сущности, являясь ее частью, и точно так же не укладывается в понятия, придуманные человеком.

Патрикееву всегда не везло. Патрикеев знал, что он не укладывается в свою фамилию. И хоть ему, даже придумали кличку – «Везунчик», это не меняло сути дела.
У Патрикеева была профессия. Но, Патрикеев понимал, что он не укладывается в свою профессию. Хотя его ценили и даже считали хорошим специалистом.
Патрикеев был равнодушным человеком, поэтому он с трудом отличал везение от невезения. Наверное, он просто не укладывался в эти два понятия и потому соглашался с мнением окружающих, которые считали, что ему не везет.
У Патрикеева всегда было много свободного времени, и он не понимал тех, кому времени постоянно недостает. Он никогда не знал, что делать с этим свободным временем и поэтому много думал. Начинал он думать всегда одинаково:
– Что значит думать? – думал Патрикеев.
– Говорят, что приходят мысли. Как они могут приходить и откуда? – Приходят, обычно, гости, причем сразу со своими мыслями! Все время одними и теми же. А может – «темжеми»? Как написать слово «темжеми». А может это не слово, а тоже мысль: заключающая в себе все остальные мысли, во множественном числе женского рода.  Вот, как например, у Эммы Гавриловны, соседки, – мысли щебечут, как птички Колибри над макушкой у бога. Всегда одни и те же. Как «неумираемые» птицы Фениксы.
Патрикееву нравилось коверкать язык. Это как текст на бумажке – бумажку скомкал в комок, потом снова разгладил – а смысл написанного при этом совсем не поменялся.
С другой стороны – у Жеки мысли звенят стаканами. Или звонко, когда пустые, или глухо, когда полные. Нельзя сказать, что Жека полностью «заточен» под граненый стакан. Но это его частое и, можно сказать, «устойчиво - неустойчивое» состояние; имеющее и свою походку, и свою интонацию.

Зато у самого Патрикеева, мысли всегда были философскими. Такие, солидные седые старички, как Аксакалы из фильма «Белое солнце пустыни».
– Надо сходить за сигаретами, – подумал Патрикеев. – С другой стороны, курить вредно. Но, курить хочется, а идти лень. Надо подождать, когда желание курить пересилит лень. Желание большое, но лень еще больше. А если не пересилит?
Желание – это чувство и лень, тоже чувство. Что их объединяет? – Может мысль? Почему они противоборствуют? Потому  что чувства всегда противоборствуют – до тех пор, пока одно из них не становится мыслью. 

Патрикеев прекрасно понимал, что чувство лени обречено стать мыслью, плавно переходящей в действие. И сопротивляться этому практически бесполезно, поскольку против такого Монстра, как желание курить, бессильны все: и мировая медицина, и мировая пропаганда и даже здравый смысл, вкупе с боязнью преждевременной смерти от рака легких.
– Ладно, делать все равно нечего, – сдался Патрикеев. – Надо все-таки прогуляться и заодно купить сигарет. Правда, сегодня пятница и тринадцатое число. Но…
Патрикеев не верил в суеверия.
– Значит это все-таки лень! – опять подумал он. – Но, погода хорошая, а в квартире душно. Куда пойти? Киоск ближе, но там нет пива. Универсам в Центре, но пиво пить вредно. Туалета рядом нет. Взять пиво домой? Но дома душно. Свежий воздух полезен, хотя откуда свежий воздух в Центре? Но, курить хочется. Бочковое пиво разбавляют. Надо брать бутылочное.
В этом месте Патрикеев почувствовал, как мысли зазвенели, глухо.
Что одеть? Какая разница. Вдруг встретятся знакомые? – Угощу пивом. Замучат разговорами. Но, курить хочется. Ладно, пойду.

Магомет верил в аллаха. Это был просто Магомет – не пророк, который жил очень давно и был святым. Магомету нравилось его имя, потому что ничего интересного и значительного в его жизни, кроме имени не было. Магомет верил в аллаха. Это придавало смысл всему, что происходило или не происходило в его жизни и казалось единственно правильным. Магомет никогда и нигде не бывал кроме своего аула. Более значительные люди, которые бывали в других местах и видели мир, утверждали, что  то, что они видели, не совпадает с тем, что является правильным в нашей жизни и потому с этим надо бороться. Бороться должны избранные. Магомету нравилось быть избранным.
Нельзя сказать, что Магомет не испытывал страха. Ему нравилась вся эта взрывчатка, все эти проводки, но все-таки иногда по спине пробегал холод, когда он представлял, как это действует и во что превратится его тело, в результате.
«Больно не будет» – утверждали специалисты. Магомет знал, что тело у человека не главное и все же боялся. Это была слабость, которую надо было преодолеть.

Меня могут спросить – почему Магомет разговаривает без акцента? А почему вы решили, что он разговаривает? Магомет не разговаривает – мужчина не должен много разговаривать. Магомет думает. А вы когда-нибудь встречали человека, который думает  с акцентом? Да и вообще, мысль не имеет языка. Это наш мозг переводит ее на наш родной язык. Откуда она приходит никто не знает (даже Патрикеев), наверно из Мировой сущности,  и она всегда и для всех одинакова. Уровень образования влияет на форму перевода, но абсолютно не влияет на суть. Поэтому максимально умные люди выражаются максимально просто, иногда, даже коряво. Многие считают их дураками. Но, на самом деле эта корявость просто показывает те места, в которых Мировая сущность не совпадает с тем, что думают о ней люди; придумывая себе разные мудреные слова или новые прогрессивные теории и парадигмы.

Патрикеев не верил в аллаха. Он также не верил в Научный коммунизм, в рыночную экономику, в мировую социальную справедливость, в борьбу с терроризмом и  даже в религию. Он хорошо знал историю, и поэтому историкам тоже не верил.
Как можно кому-то или во что-то верить, если у историков кастрируют еще в институте. И у них вообще нет мыслей. Есть только направления, по которым мысль должна двигаться. Мысль, неважно какая и неважно чья, а направление каждый новый правитель задает по-новому. Это как червяки в банке с навозом: и банка нужна, и червяки нужны, и рыбы хочется, но пахнет, все равно, только навозом.

Патрикеев спустился со своего второго этажа  в спортивном костюме, заглянул в киоск, убедился, что бутылки принимают, и направился к центру.  Взял бочковое.
– Для бутылок нужен пакет, да и пить на ходу пошло, – подумал он. – Народу много, но знакомых под навесом за столиками нет.
Патрикеев вышел наружу и сел на лавочку. Закурил. Выпил пива. В голове закрутились стихи. Свои. Патрикеев писал стихи. Но поэтом себя не считал. Просто мысль в стихах не несла противоречий и была ближе к первоисточнику, чем в любой другой форме.

Магомета привезли в центр на машине и высадили в малолюдном месте. Он был подробно проинструктирован и правильно настроен. Страх, конечно был. Его, этот страх,  очень глубоко загнали, но он не сдавался и не становился меньше, даже наоборот рос, но при этом словно прятался за забором.  Магомету следовало прогуляться по Центру и успокоится.
Магомет увидел Патрикеева, который пил пиво.

Патрикеев тоже увидел Магомета.
– Странно, – подумал Патрикеев, – откуда здесь чурка? Наверно торговец с рынка. Или приезжий? Наверно приезжий – сильно забитый. Какой-то растерянный. Похож на Магометова, – Патрикеев вспомнил армию. 
Пиво начало действовать. Мысли защебетали.
– Привет, братан! – сказал Патрикеев.
Магомет вздрогнул.
– Привет! – ответил он машинально.
– Пива хочешь? – спросил Патрикеев.
– Хочу, – сказал Магомет, чтобы что-то ответить. Тревога усилилась, и он понял, что самым трудным будет все-таки преодолеть страх.
Патрикеев взял еще два бокала. Один протянул Магомету. Магомет никогда не пил пиво – мусульманам нельзя.
– Все равно это в последний раз, – подумал Магомет  и отхлебнул из бокала. С первого глотка ему не понравилось. Понравилось с пятого. Пиво начало действовать. Мыслей почти не осталось.

Мировая сущность бездействовала. В самом деле, как она может действовать, в то время, когда действует пиво?
Патрикеев раздобрел, Магомет расслабился.
– Ваш аллах разрешает вам пиво? – спросил Патрикеев.
– Нет, – вздохнул Магомет.
– А наш добрый. Наш разрешает! – констатировал Патрикеев.
– Хорошо вам! – сделал вывод Магомет.
– Да, – сказал Патрикеев. – Зато у вас дыни дешевые. Аллаху дали лучшую территорию – тепло.
– Да, – согласился Магомет.
Патрикеев купил сухарики.
– С сухариками лучше, – сказал он.
– Лучше, – согласился Магомет.
«Странный какой-то – никакой инициативы!» – подумал Патрикеев.
«Даже русский признает, что аллах лучше», – подумал Магомет. Страха почти не осталось, мыслей собственно тоже, разве что одна – что тело у человека не главное.

Патрикеев  вдруг ощутил, что уже не укладывается в свое тело. «Это естественно», – подумал он.  Все произошло мгновенно.
О чем они думали дальше, и думали ли вообще, никто, кроме Мировой сущности, не знает.

Мировая сущность находилась в мировом эфире. Она не могла двигаться и в то же время не могла не двигаться. Она не могла чувствовать и в то же время не могла не чувствовать. Она ничего не знала и в то же время  знала все. С одной стороны ее нигде не было с другой – она была везде. И наконец, она была всегда, и в то же время, её никогда не было.
Но, телевизионный эфир был, причем,  всегда и сейчас. Поэтому буквально через два часа весь мир увидел место взрыва и получил информацию о том, что в результате террористического акта, погибли два человека, один из которых террорист. Несколько человек получили ранения. Сумма материального ущерба уточняется.