сенбернары

                Всякая история, рассказанная дважды
                (скажем, утром и вечером, или в начале
                весны и в конце осени, или вслух и на бумаге),
                — это уже две разных истории.
                (Макс Фрай)

                ***
Моя история рассказана не дважды, не трижды, и даже не четырежды. Бессчетное, неимоверное, ужасающее количество раз. Количество умещенное в год. В 365 дней. Помноженное при этом на утро, день, вечер, ночь. И приплюсованное к этому же стихами, песнями, мыслями, снами. И конфетными фантиками, и окурками, и пустыми банками и прочим-прочим хламом, который и не разобрать, и не выкинуть. Ибо жалко выкидывать-то, вдруг там что нужное. Вдруг там что-то недопроверенное, недосмотренное, недосказанное, недо... просто недо... А разбирать его страшно. Вдруг действительно это недо... лежит себе на самом дне и только и ждет часа, чтобы ручки свои протянуть ко мне, обвить шею и уже никогда меня не оставлять. Даже и на смертном одре. Так вот и лежит себе этот хлам посреди комнаты. А я маюсь вокруг него, маюсь-маюсь-маюсь, разве что не пританцовываю, но не прикасаюсь к нему. Ни-ни, деточка. Ни-ни.
И двойников-то у этой истории тьма тьмущая. Двойников в стихах, на тетрадных листах, на все тех же конфетных фантиках, а уж в голове-то сколько этих самых двойников, представить страшно. Ей-ей. И вот скитаются они все, бедолаги. Бедолаги-двойники. По дорогам, весям, полям, спят под открытым небом, на станциях метро, на заброшенных крышах. Скитаются и ищут тот оригинал, с которого они все были списаны, содраны, перевраны. И ноют-воют-выхаркивают. Выхаркивают свое это недо из себя. Недоточности, недосказанности, недочувства, недоделанности.
И вот сегодня я, как истинный создатель и распространитель этих всех недо, создам и отпущу на волю последнего героя-двойника. И на него, как на самого любимого, долго и страстно выдуманного, изолью все остатки своих недо.
Итак, удобно устроившись в кресле, даже, очень может быть, держа в одной руке стакан виски и сладко затягиваясь сигаретой, я могу с полной уверенностью сказать - в моей недолгой жизни был всего один человек. "Сенбернары, ты знаешь, недолго живут.  Одного в жизни любят и только к нему,  а после с ним вместе попадают в рай". Насчет рай я, конечно, сильно сомневаюсь, но тем не менее. Сенбернары... да-да-да. Это думаешь, что - о боже! И к этому были чувства, и к этому, и вот еще к вон тому пару лет назад. Ведь пылала же, млела, томилась, кровью из носа к нему шла. И ночи бессонные, и дни тянучкой-тягучкой-впустую. А в голове - зажеванная пленка "люблюлюблюлюблю". Так вот, когда этой пленкой вертится "люблюлюблюблюблю" - не любовь это. Наваждение. Самообман. Притягивание за уши.
Все происходит случайно и стихийно. Тогда, когда меньше всего этого ждешь. Как наводнение - разлилось, заполонило, потопило и стоит выжидательно, мол - ну что? Нравится? Справишься? И ты не думаешь уже "люблюлюблюлюблю", ты находишься в странном, анабиозном состояние. Как  будто тайком забрался в шкуру этого человека. Забрался и подглядываешь из краешков его глаз. Подглядываешь за ним самим. Даже на расстояние улавливаешь его настроение, его сомнения-метания-апатии-радости. Вот вроде бы просыпаешься утром в хорошем настроение, и солнце светит, и кофе горячий ждет на кухне, и булочки такие свежие, практически тают в руках. И чего бы тебе не радоваться? Ты улыбаешься, улыбаешься так, что вот-вот треснет рот, шлепаешь босыми ногами в ванну, умываешься и вдруг бах! Трах-ба-бах! Вода унесла твое это счастье в канализацию. а в замен одарила маетой. Да такой сильной, яростной, что хоть на стены бросайся. И ни что уже не в радость. Ты не понимаешь причины, пытаешься хоть кончик этого шерстяного клубка-маеты уловить, потянуть, разобрать, но нет. На всех фронтах пусто. Неприятеля не видно. Да и не может его быть - пакты о ненападении давным-давно заключены и не могут быть разорваны. И ты вот стоишь у зеркала, перемазанный в зубной пасте, со вздыбленными волосами и безумием во взгляде, ищешь-ищешь-ищешь, а потом понимаешь... Маета там. Далеко. У другого. А ты уловил, почувствовал, перенял ее на себя.
Или вот бывает, что все плохо. Все валится из рук. И платье новое не мило, и от сигарет уже тошнит, и все планы пошли прахом. И сидеть тебе целый майский-июньский-сентябрьский, а не важно  даже какой, вечер в четырех стенах, сидеть и злобу вынашивать, как золотое яичко. Злобу или обиду, или просто грусть заморскую. Но ведь одному, но ведь сидеть. Печально, не правда ли? Но ты, несмотря на это все, почему-то спокоен, умиротворен и улыбаешься. Да так нежно, так по-детски, так искренне, что наверное никогда так никому и не улыбнешься, кроме... Кроме, да. И почему же так? Почему?! А потому что там, опять там, все счастливы. Точнее один-единственный счастлив. И ты будешь счастлив. Потому что ты - часть его. Или он часть тебя, что в принципе одна фигня. Одна, потому что ты все еще выглядываешь из его глаз своими собственными. И будешь выглядывать так до конца дней. Или до тех пор, пока не найдут и не обезвредят.
Этому человеку необязательно быть рядом с тобой. Необязательно писать тебе, звонить, разговаривать и держать за руки. Ему даже необязательно засыпать с тобой в одной кровати. Необязательно живому, из плоти и крови состоящему. Его призрак ведь и так всегда рядом. Смотрит, говорит, дышит, держит, целует в макушку. Нежно так целует, трогательно. И ты чувствуешь и этот поцелуй, и это дыхание, и засыпая тихо шепчешь - спокойной ночи. Сладко зеваешь, закрываешь глаза и, даже если совсем не хотел спать, засыпаешь сам.
Просто ты, в какой-то момент, свиваешь себе уютное гнездышко внутри этого человека. Свиваешь неосознанно, и обустраиваешься там неосознанно. А выехать уже не можешь. И пусть все рушится, пусть сносят стены, крадут мебель и рвут тетрадки со стихами, ты не можешь уйти, не можешь оставить. И не потому что слаб или по натуре своей мазохист, а потому что ты привязан тонкой, прочной ниточкой. Привязан навсегда.
По нервно подергивающимся ресничкам, по сонно улыбающимся губам, по тонким пальцам, по тени недовольства или просто его тени на заборе - ты знаешь этого человека. Знаешь-знаешь-знаешь! И только кладя голову ему на плечо - чувствуешь - вот он дом. Настоящий дом, в котором и стены лечат, и бури не страшны. И тебе не надо натягивать эту фальшивую улыбку - улыбку для чужих глаз - "всехорошоянеебательскисчастлив". Не надо что-то прятать и скрывать, не надо быть не тем, кем ты не являешься на самом деле. Это плечо-дом примут тебя любым. Всегда и везде.
Вот оно то. То, когда ты не думая, не натягивая за уши, не воя в подушку, не захлебываясь пеной у рта, кричишь - люблюлюблюлюблю. Кричишь это когда тебя вдруг раз и оставили. Оставили быть может на самом пике этого самообмана. Ты злишься, выдумываешь все возможные планы кровопролития, унижения, уничтожения. И захлебываешься от счастья, представляя себе, как воплотишь все это в жизнь. Или скуля и плача, мечтаешь, как к тебе вернуться, приголубят-приласкают, скажут - ну что ты, а? Хотя ты знаешь, знаешь ведь в глубине души никто не придет, знаешь, но упорно ждешь. И от этого чувствуешь себе еще несчастнее, еще  брошеннее, еще обездоленнее.
Я не утверждаю, не говорю, что мое мнение единственное и правильное, но на мой взгляд - это все пустое. Пустое самобичевание, пустая игра эмоций и переизбыток гормонов. Пустое потому, что думаешь ты в первую очередь о себе. О себе и своей боли. Океане боли. Или наоборот океане счастья. И тянешь одеяло на себя. Любое из двух.
А когда... когда ты оказываешься в роли этого вот сенбернара, когда понимаешь - что в рай. Да, в рай. Ты не бьешься в истерике, зачем тебе это? Пусть человек не с тобой, ты все равно его чувствуешь. И не хочешь не боли ему, не гадости. Счастья. Ты хочешь его счастья. Даже вопреки своему.