Глава 8

   Места, где расположена наша деревня мистические, гоголевские, странные, а иногда и страшные. Там смешались веяния новой эпохи технического прогресса и предрассудки древности. Внешне нормальные, одетые в совдеповские тряпки люди, живущие в зримом, осязаемом и практичном мире "серпа и молота", зарплат, обедов в столовке, работы на заводе или в колхозе, люди, которые ходили по нужде в сельский сортир, любили окрошку и вареники и «заправлялись» по субботам самогоном, те, которые стремились вступить в компартию и зубрили Карла Маркса, парни, которые ухаживали за красавицей Машкой с околицы (кровь с молоком) и девушки, за которыми ухаживали деревенские парни, которые мечтали переехать в город, и кормили скотину, и вспахивали поля – многие из них хранили в себе тайны, которые никак не назовешь и не определишь, страшные, темные тайны, передаваемые только стариками ближайшим родственникам на кухне, шепотом, при тусклом свете керосиновой лампы, когда летучие мыши порхают под белой луной над ветвями цветущих, благоухающих  вишен в садике, тайны, которые хранятся в душе всю жизнь, тайны, которые несут непонятную боль, медленную смерть от рака, бесплодие, ссоры в семье, алкоголизм, угасание детей от неизвестной врачам болезни, явление призраков умерших, стуки и голоса в подвале и за стенами темной, тихой ночью, руку, тянущуюся к тебе из-под кровати в душных, болезненных грезах. То ли это отчаянная девица, которая не пережив измены любимого, идет в леса ночью и возвращается с комком трав или куриной лапкой, пряча ее в одежде, то ли бесплодная старая дева, завидующая черной завистью молодым соседям, у которых родился уже третий ребенок, и которая идет с их фотографией на кладбище, чтобы сыпать на нее землю с могилы, то ли приличная, современная женщина с высшим образованием и должностью бухгалтера, улыбчивая и веселая, которая хочет сжить со света свою коллегу, с которой она каждое утро пьет чай и болтает о моде – примеров множество. Есть, есть на свете истинно злые люди, и не правы благостные попы и психологи, которые учат нас всепрощению и пониманию. Есть люди черные внутри, они не во власти своего, человеческого ума, занятого службой и бытом, они сами не знают, почему ненавидят свет, они хотят и жаждут мрака и зла для тех, кто беззащитен перед ними, будь это милая девочка лет пяти или одинокий, порядочный и непьющий  мужчина. Они не поворачиваются к иконам спиной и гасят свечи в церкви. Они ТАМ – и они здесь. Они живут одновременно в двух мирах.
   А места у нас там, и вправду, гоголевские. Я вспоминаю, как в 1994 году, когда я закончил четвертый курс университета и у меня были каникулы, мы с мамой приехали к бабушке, которая в свои восемьдесят с лишним лет вела все хозяйство одна. Мы вышли из автобуса за три километра от деревни, дальше автобус не шел, и с чемоданами направились по петлявшей проселочной дороге, покрытой желтым, крупным песком к домам, чьи крыши лепились тесно вдалеке, занимая небольшое пространство между бесконечными полями. Это была живая, дышащая ночь, звон кузнечиков наполнял все пространство и казалось, что это звук лунного света, а луна была такая огромная, белая, объемная… небеса казались темно-синими, светящимися молочным светом изнутри, а звезд было столько, что можно было подумать, будто вся вселенная, все души святых собрались поглядеть на этот сельский мирок. Сосновые леса темнели загадочно кругом и там, далеко-далеко на горизонте, и была тишина и покой. И воздух был тих и ароматен, и огоньки  окон манили к мягкой, пуховой, высокой постели и вкусному ужину из картошки с салом, посыпанной укропом. А когда я смотрел вверх, на эту невероятную, огромную луну, мне казалось, что вот-вот я увижу силуэт ведьмы на метле на ее фоне, но не злой ведьмы, а хохочущей беззаботно и страстно обнаженной молодой девушки с плывущими в белом, молочном мареве рыжими, длинными кудрями. Бог мой, где еще я увижу такой покой и безмятежность!

   Мне пять лет. Я еще мало что осознаю, понимаю лишь, что иду со своей мамой по лесной тропинке и мы все больше углубляемся в дебри леса. Лес становится все чернее, только кое-где прорываются желтые, громкие солнечные пучки и падают на подстилку из хвои и сосновых шишек, а я собираю эти шишки и набиваю ими карманы. Моя мама повязала на голову белый платок, что она никогда до этого не делала и несет в руке какую-то плетеную, небольшую корзинку, покрытую белой же тряпкой, и я видел, как она складывала дома в эту корзинку домашние пирожки с маком, овощи, колбасу, бутылку наливки, которую в строгой секретности готовила моя бабушка в чулане, переливая из одной огромной, стеклянной бутыли в другую темную жидкость, приятно пахнущую чем-то – только позже я вспомнил этот запах, запах хорошего коньяка. Мы углубляемся в лес и выходим к темной, покосившейся, древней избушке, у порога нас встречает старая бабка в черной, меховой  безрукавке (несмотря на жару), черном платке и стоптанных, самодельных ботинках с мехом. Я не помню ее лица. Бабка смотрит на меня внимательно и мне почему-то становится страшно. Мы заходим в домик и останавливаемся в темных сенях. Бревенчатые, потемневшие стены, образ с лампадой под потолком и лампада – единственное освещение здесь. Я сажусь на высокий табурет, а мама с бабкой уходят в комнату и долго о чем-то шушукаются. Потом бабка выходит, садится напротив меня и начинает что-то шептать, крестить меня и сплевывать в сторону после каждой фразы. Шепоток ее неразборчивый, торопливый, липкий и сухой, я не различаю слов, мне становится скучно, и я начинаю вертеться в нетерпении на стуле, болтая ногами в светло-коричневых, детских колготках и синих сандаликах. Мама грозит беззвучно пальцем: «не вертись!». А потом, где-то через час, мы возвращаемся уже в сумерках домой, и мама поит меня молоком и читает сказку на ночь, а моя бабушка все также сидит на кухне при свете керосиновой лампы и что-то шьет. А потом я засыпаю и вижу сны… И во сне мне кажется, что какая-то часть меня отрывается и улетает, уносимая странным, неосязаемым ветром, которому нет названия. И на месте, где была до сих пор та часть меня, образуется темное пятно, словно голодная дыра. Дыра, которая требует, чтобы ее наполнили.