Глава 2

   Конечно же, все эти пафосные фантазии, связанные с образами выдуманного мира, в котором, как мне порой кажется, я существую, эта маска и револьвер, все это – всего лишь часть моего сознания, неотъемлемая его часть, и эти маленькие экскурсии в тайные и темные уголки моей психики, подобные кладовым в старинном особняке стали кусочками мозаики, из которых я собираю другую реальность, столь необходимую мне. Всем нам необходима какая-то аргументация. Для всего. И для добрых дел, и для не очень хороших, за которые нам после будет стыдно. И вот тут-то, в этих самых нехороших, постыдных делах аргументация нужна больше всего. Причем, (что самое удивительное) потребность в ней возникает постфактум, уже потом, когда мы зализываем раны и восстанавливаем свой душевный дисбаланс. Как приятно вспомнить все грязные вещи, собрать их в сознании своем в какой-нибудь серый мешочек, завязать черной лентой – и все это утопить, словно ненужного котенка, приговаривая: «да, это было. Но у меня были причины!». И как сладко, покопавшись в знаниях эзотерики, эволюции человеческого сознания и в истории своей личности, обнаружить несомненную взаимосвязь самых грязных и порочных мыслей, самых трусливых и подлых действий, исходящих из этих мыслей с космическими процессами, вплести их в полотно всемирной истории, найти несомненную причину еще в зародыше Большого Взрыва и предполагаемое следствие (которое, конечно, сделает наш поступок столь значущим в разрезе нашей эпохи!) и, в конце – о, торжество человеческой изворотливости! – оправдать себя минутной слабостью, спровоцированной околоземными, сверхматериальными силами! Как сладко, замкнув круг тяжких измышлений и самооправданий, потратив количество духовных сил, которые необходимы отшельнику для гибели на костре за веру, или тибетскому монаху для достижения нирваны, сказать себе: «я – частица вселенной! Даже мои грязные мысли и непорядочные поступки – тело космоса!»
   Я, наверное, иронично улыбался, размышляя так, пока лифт, глухо постукивая в шахте, приближался к моему этажу. Вот он остановился и замер на мгновение, словно рассматривая меня изнутри, сквозь щель между створками. А потом с тихим скрежетом эти створки раздвинулись, и я шагнул внутрь, в желтый, грязноватый свет.
   Мне придется сказать несколько слов о лифте в моем подъезде. Не знаю, как в других подъездах, я практически не общался с жильцами моего дома. К своему изумлению я обнаружил недавно, что непознанное – и вправду, рядом. Например, я не заходил в соседний подъезд с самого раннего детства. Учитывая, что мне сейчас далеко за тридцать, стало как-то странно мечтать о поездках в Ирландию или Японию, если каждый день и каждое утро я прохожу рядом с местом, которое является частью моего жилища, а значит – и частью моей жизни, но не имею ни малейшего представления, как оно выглядит, а интерес к нему возникает спонтанно и очень редко. Мне и вправду остро захотелось познать, как выглядит следующий подъезд, лифт, этажи. Есть ли у них индивидуальность? Как они окрашены? Какие надписи там на стенах? Какой запах? А вдруг, если я зайду туда, меня ждет прозрение, некое прозрение от соприкосновения с духом, который не посещал меня с раннего детства, когда мы с ребятами из двора играли в «войнушку» и иногда забегали в соседний подъезд, чтобы прятаться там? Помню ли я эти дни? Очень смутно… так вот.
   Лифт в моем подъезде обладал своей ярко выраженной индивидуальностью. Это проявлялось по-разному. В том, как он стучал, когда двигался вверх или вниз, порой медленно, порой быстрее. В том, сколько секунд проходило перед тем, как откроются двери. И закроются. Несколько раз я едва успевал «втянуться» внутрь, и створки захлопывались, словно с раздражением. В том, как он реагировал на нажатие кнопки. Кнопку моего этажа нужно было нажимать с силой, она была очень тугой, а лифт некоторое время раздумывал, словно философски взвешивая: а стоит ли ехать? Каждый раз лифт проявлял все новые качества своего характера. Иногда, когда я спешил на работу, проспав положенное время, я раздраженно стучал по кнопке первого этажа, а дверь медлила, испытывая мое терпение, но когда в моей голове возникали проклятия, я старался их гасить. Кто знает, что задумал этот лифт, может он читает сейчас мои мысли, лирически позванивая на ходу, отсчитывая этажи? А оказаться во власти его механического интеллекта, запертым в тесной, плохо освещенной коробке, да еще учитывая его возраст – начало восьмидесятых, господи, люди, вы знаете, что это опасно? – мне очень не хотелось, и я старался относиться к нему с должным почтением. И вот я шагаю внутрь. Лампочка в прямоугольном, молочно - белом  ранее, а теперь грязно- сером плафоне освещала нутро параллелепипеда. Обшивка стен – под дерево, блестящая. Я рассматриваю все трещины, сколы и дыры, знакомые мне еще со студенческих времен. Вот, здесь отслоилась обшивка и ее кое-как залепили куском пластика с похожим рисунком-фактурой, но более свежим по окраске, прикрученным шурупами. Линолеум был уже затоптан, хотя уборщица в нашем подъезде работала исправно. Стоял удушливый и ароматный вместе с тем запах дешевых сигарет. Ага, это сосед с седьмого этажа. Омерзительный тип! Сухой старикашка, говорят, у него рак. Курит и плюет под ноги где попало, в том числе и в лифте. Я осмотрел пол, чтобы не наступить на плевок. Этот военный пенсионер напоминал мне престарелого Дракулу: у него были черные, блестящие глаза, волосы были полностью седыми, серебристого цвета, лицо изможденным, он постоянно глухо покашливал, а передвигался очень медленно, поэтому чаще я успевал обогнать его вечером, после работы у подъезда, и, повернувшись спиной, жал на кнопку, пока он поднимался к лифту. Учитывая, что лифт не реагировал на нажатие сразу, а с соседом у меня были особые счеты, да и просто наблюдать, как он харкнет тебе под ноги, было крайне неприятно, это все превращалось в особый экстремальный вид спорта. Здороваться с ним мне не хотелось. Его жена была психически неуравновешенной, полной женщиной с бледным, круглым лицом и водянистыми, голубыми глазами, она напоминала мне Белую Королеву из сказки Льюиса Кэрролла об Алисе. Когда-то, лет семь назад, я столкнулся с ней при входе в подъезд, и она немедленно начала верещать противным голосом о том, что я хулиган, не закрываю дверь в подъезд и вожу к себе подозрительных людей. Она не скупилась на крепкие выражения, а в те времена я еще не обладал необходимой долей отрешенности и не знал о ее неполноценности, поэтому глупо влез в перепалку, чуть не послал ее куда и следовало, чем довел до исступления. Вообще, должен признаться, психически неполноценные и неуравновешенные люди, (кроме тех, у кого синдром Дауна) всегда вызывали во мне неуправляемую агрессию и отвращение. Ненормальные движения, поступки, идиотизм раздражали меня. Я научился откровенно признаваться себе в этом, и второй частью сознания продолжал упрекать себя за подобное к ним отношение. В те минуты, когда я встречал психа на улице, мой день был испорчен. Я страдал от своей бесчеловечности, но при этом на фоне этих благих укоров и мыслей злобно издевался над ним. Чем – то я напоминал себе в эти минуты стайное животное, которое инстинктивно изгоняет со своими сородичами неполноценных членов сообщества, чтобы не портить генофонд. И совсем странным для меня было то, что я очень умилялся, если видел людей с синдромом Дауна. Их большие, спокойные глаза, неловкие движения, тело, напоминавшее примитивного пластикового пупса – игрушку для маленьких девочек, их вечно застывшее доброжелательное и чуть любопытное выражение на лице – все это успокаивало меня, когда я видел их на улицах. Помню, часто встречал пару – пожилую женщину, облик которой как-то проскользнул мимо моего внимания и маленькую, полную девочку-дауна в моем районе. Девочка всегда была одета в песочного цвета пальто до колен и розовый берет, ее волосы были заплетены в две короткие, толстые косички. Они неспешно прогуливались солнечными днями по улице около моего дома, и женщина всегда говорила что-то этой девочке мягким, тихим голосом, а та широко распахнутыми, голубыми глазами смотрела вперед, не обращая внимания на дома и проезжающие машины и мягко, чуть застенчиво улыбалась. Недавно я снова видел их, и, по-моему, за двадцать лет эта пара ничуть не изменилась. Девушка была точно так же одета, она не выросла, и выражение ее лица не изменилось, только ее спутница чуть постарела, но выглядела так же интеллигентно.
   Вглядываясь в стены лифта, я размышлял об этом, а мое зрение автоматически фиксировало знакомые символы и знаки. Наклейка от дешевой жевачки над серой решеткой переговорного устройства, которое никогда не работало… надпись Harry Potter, кадр из этого фильма. Оранжевая рекламная наклейка-листовка, оставшаяся от выборов президента 2004 года, физиономии людей из изображенной на фото демонстрации во время «оранжевой революции» разрисованы черным маркером какими-то малолетними остряками. Ими же на стене в нескольких местах на уровне моих глаз нанесены замысловатые, витиеватые росписи-граффити, видимо, символизирующие какие-то тайные посылы другим таким же малолетним группировкам о том, что территория занята. Скрученная спиралью пустая пачка «Честерфилда», засунутая за металлическую табличку, с правилами пользования лифтом, чуть отставшую от стены. На ней еще видна аббревиатура «СССР» и грозное имя какого-то там доисторического «Министерства…». Липкие, темные пятна на полу в углу и листочек со стебля розы, уже усохший. Кто-то шел к подруге с цветами. Я помню, как застрял в лифте зимой, за два часа до Нового года. Это было в 1996 году, я только вернулся из армии и шел на празднование к своему университетскому другу, нес в пластиковом пакете бутылку красного, полусладкого вина. Кроме вина я тогда ничего не пил. Лифт застрял, и свет погас. Я несколько минут пытался его реанимировать, нажимая на все кнопки подряд. Но он отдыхал. Он застрял на первом этаже. Странно было слышать, как подходили снаружи невидимые люди и, на расстоянии нескольких сантиметров от моей ладони, нажимали кнопку вызова раз за разом. Я слышал их дыхание и бормотание про себя о том, что снова лифт застрял, пора его менять… и – странно: стоя в темноте, и слушая шорохи их одежды снаружи мне не хотелось выдавать себя, я чувствовал себя каким-то заговорщиком, несмотря на позднее время и на то, что мне надо спешить к своему приятелю. А потом кто-то все-таки окликнул: «эй! Есть здесь кто-нибудь?» И я откликнулся, и за дверью началось оживленное обсуждение, там собралось человек пять, они шутили со мной, а я отстраненно, но не без юмора отвечал им. А позже, минут через двадцать (что удивительно) двери надо мной заскрипели натужно, кто-то тяжело спрыгнул на крышу лифта, который чуть просел, зазвенел какими-то инструментами, глухо заговорил о каких-то крысах в проводах… и спустя совсем немного времени двери раздвинулись, пол этажа был чуть ли не на уровне моей груди, я выбрался и поблагодарил злых и немного пьяных монтеров, а толстая и смешная лифтерша в черном тулупе пожелала мне счастливого нового года, и я ей пожелал, и вышел в мороз, на улицу и сквозь ночной город, в котором слышалась перестрелка петардами  во всех дворах, отправился по скрипучему снегу к другу. Я думал о лифте. Я думал, как ему одиноко сейчас будет встречать Новый год одному…