Porto vecchio

Исполнился гудками старый порт,
и копотью умытый горизонт
укрылся сумраком, когда покинул борт
крысиный многоногий гарнизон,

и солнце стало красным от шагов
по трапу корабельного кота,
что тысячекогтист и тысячеголов
и чёрен, как на сердце пустота,

и юнга был так юн, что якоря
сорвали цепи, ибо следом прочь
истаял он, как тень, не говоря
уже о том, как опустилась ночь

на паруса и мачты кораблей,
и полосатые рубахи молча вниз
неровной чередой (одна черней
другой или белей ее – каприз

невидящего ока) снизошли
и растворились в вечном до поры,
но безвозвратном мире, лишь вдали
по ним горели дымные костры

и плача пели звёзды, так грузна
была походка боцмана, и лик
его ужасен, и взошла луна
над деревянною его ногою – вмиг

исчез, как будто не было его,
и с ним свисток, не огласивший тьмы,
но палуба не терпит ничего
иного – не изведавши тюрьмы

или сумы, не скажешь, что итог
такой печален – не страдая сам,
не вздрогнешь от шагов усталых ног,
когда покинет судно капитан.