Колготки

               
      Вася Уткин только что заступил на ночное дежурство и уже скучал. Глубокое неудовлетворение  и даже злость отчётливо прослеживались на его молодом лице. Шёл третий год, как Васина мама, активная и пробивная женщина, устроила сына медбратом во вторую городскую больницу. Она считала это одним из высших достижений своего пробивного таланта, не считая, конечно, Васиного поступления в медицинское училище, которое она тоже организовала. Нет, Василий на мать не сердился, и даже наоборот, понимая, что он ничего из себя не представляет, охотно вверял свою судьбу в её «вездесущие» руки и медленно плыл по течению маминой воли. И всё было бы как нельзя лучше, если бы не эти ночные дежурства. Скукотища!... Вот и сейчас Вася сидел в тесной приёмной, лениво потягиваясь в старом кресле и по-американски выложив ноги на шаткий табурет. Перед ним был разложен кроссворд, не подлежащий никакому сроку давности, а точнее сказать  - очень древний. На это указывали его изрядно пожелтевшие страницы. Каждый раз, когда Василий заступал в «ночную», он  доставал эту реликвию и начинал скучать.
Он знал уже все вопросы наизусть , но отгадал только семь слов и то по чистой случайности.
- Молочно-голубоватый минерал , - с задумчивым видом повторял Вася, неподдающийся вопрос. – Бирюза…Нет…Коралл!  Да , конечно, нет! Хрень какая-то. О! Хрень подходит…Да, я с этой работой совсем свихнусь – размышлял он вслух, почёсывая затылок.
Вдруг что-то скрипнуло и в дверном проёме показалась растрепанная голова:
- Уткин, здорово! Я как чуял ,шо ты сегодня того, смену торобанишь.
Лицо парня тут же изменилось, приняв властный и сердитый вид, а голос, подражая новой внешности , выпалил:
- Степаныч, ты что? Совсем уже охренел?! Куда прёшь в таком виде в приёмную комнату? Иди ты к ч…
- Василий, ты шо с дуба упал? Ругаешься в святом месте, можно сказать. А ешо доктор, едрить тебя через колено!
Пока Степаныч говорил, Вася трижды поменялся в цвете. Оставшись в последнем, а именно в бурячковом, он взвизгнул:
- Я – не Василий, а Василий Петрович! И прошу ко мне обращаться, соблюдая субординацию. И вообще, где мои десять рублей, Степаныч?
- Да отдам я тебе. Не жмоться. Получив в цэй раз зарплату, та не успев отложить. Мария Никоноровна усё вычистила. Не даёт , змея. Боится, что буду пить.
- А что  - не будешь?
- Да как же без цёго? Ну так не всё ж пропью. А вона , бач, какая! Вчерась вона х…
- Так, меня все эти подробности не касаются. Меня интересуют мои деньги,- Вася нервно перебил вошедшего.
-Да, шо ты заладил одно и тоже. Отдам в следуючем месяце. Чуешь, Васько, пидэм покурим на двори. А то шо ты тут сыдыш как в заключении.
- Степаныч!...- парень, хотел выплеснуть очередную порцию негодования, но , вдруг, остановился , глубоко вздохнул и уже спокойно, чеканя каждое своё слово продолжал, - Горбатого  - могила исправит. Да? Я тебе что только что говорил?
- Ну да, как там тебя, Василий Петрович. Один хрен! Якый ты Петрович?! Оно на губах молоко ще не высохло.- Степаныч расплылся в беззубой улыбке, но видя что Уткин начинает краснеть, тут же добавил,- В меня такие цыгарки есть! Пидем покурим, я тебя угощу. «ПарламЕнт» называются.
- Не «ПарламЕнт», а  «ПарлАмент», Господи! Ну, что с тобой делать…
- Пидэм, пидэм. Я для тебя доброе дело делаю – от лени спасаю. Пошли, а то мой Степаныч сейчас всю больницу на ноги поставит. Чуешь, як гавкает, подлюга
Обоих Степанычей знала вся больница. Кстати сказать сильного отличия у них не наблюдалось. Старшему было уже за шестьдесят. Всегда с растрепанной шевелюрой и торчащей седой бородой, он походил на бармалея, но на самом деле являлся довольно таки добродушным  и чрезвычайно настырным человеком. Работал он уже лет десять при больнице сторожем и дворником, и настолько втёрся в глаза и доверие местных врачей и постоянных болеющих, что каждый его считал неотъемлемой частью больницы №2.  Два года тому, случилось ему подобрать на территории той же больницы, хромого пса. Старик выходил его, да так при себе и оставил. Собака была не маленькая, с жёсткой, беспорядочно торчащей шерстью и бесформенными  оттопыривающимися ушами. Она ни шагу не ступала без своего новоявленного хозяина, и потому, когда кто-нибудь звал Степаныча,  пёс  тоже  прибегал. Да и внешнее сходство, как говориться, было на лицо! Потому так к ним и прилипилось одно имя на двоих – Степанычи.
  - Ну что ты окаянный! Замовкны,  ради Бога!  - Пёс бросился к хозяину, радостно веля хвостом. – Ты бач, собака, а понятие имеет, шо в помещение лечебное ей нельзя …  Воспитание! – гордо заключил Степаныч.
 - Ну давай твою крутую сигарету что ли…
Оба закурили, глубоко, с наслаждением вдыхая свежий весенний воздух, перемешанный с невидимым дымом. Вечер был тёплый и совсем безветренный, а небо смотрело на землю сотнею светящихся глаз. Откуда-то доносился слабый крик одинокой птицы и изредка пиликал сонный сверчок.  Природа готовилась ко сну.
 - Хо-ро-шо, - прицмакивая и улыбаясь протянул Степаныч.
 - Да. Скоро совсем тепло будет. Скоро отпуск… На море поеду…
 - Шо вас усех так на то море прёт? Шо там хорошего? Вон  и у нас ричка есть.
 - Степаныч, сколько тебя знаю, а не могу привыкнуть к твоей, так сказать, речи. Ты б уже определился на каком языке тебе говорить  или на русском , или на украинском, а то какая-то береберда получается. Просто слушать не возможно.
 - А ты не слухай! – взревел Степаныч. – Ишь ты, интелегент вонючий! Я, между прочим, уже давно определился и имею в этом свою позицию. Мне дороги обе языка . Потому и балакаю на обоих. У меня батько був русск…
 - О! И пошло и поехало! Знаем эту песню.
 - А ты ще раз послухай! Будет он меня учить тут как мне балакать!
 - Степеныч, успокойся, ради Бога. Степа…
Но Степаныча было уже не унять. « Нашла коса на камень». Он так разошелся, что пёс, всё это время спокойно лежавший рядом, вскочил на лапы и стал тягуче завывать. «Степаныч в гневе» - невольно подумалось Уткину и он пустил кривой смешок. Видимо эта улыбка явилась последней каплей для старшего Степаныча и он заорал во всю мочь:
 - Так ты ещё и ржёшь , поганец!
 - Нет! Тебе привиделось … Я тебе говорю, нет, я тебя прошу, успокойся!  Ты сейчас всех больных перебудишь.  И мне от Виталия Валериевича попадёт, он сегодня за дежурного…
 - Потому и доктор, Виталий Валериевич, шо в голове шурупы имеет и почитает старших! – Степаныч тут же ухватился за новую мысль. – А ты всегда будешь Уткиным! Никем! Поняв?! Поняв?!
 Тут из приёмной послышался скрипучий звонок телефона. Василий не мог вспомнить. Когда в последний раз так радовался телефонному звонку. Наконец он сможет отвязаться от этого идиота! Уткин бросился изо всех ног в приёмную. Заведённый Степаныч медленно побрёл за ним, продолжая возмущаться и бурчать.
 - Слушаю… Да… Да… Конечно… Через сколько?... Понятно. Будем ждать. – Уткин повесил трубку и быстро повернулся к Степанычу. – Где носилки?! Нет . Каталка где?
Василий заметно нервничал. Ещё ни разу за эти два года в его ночные дежурства никого не привозили. Если и случались ночные посетители, то в большинстве случаев это были не серьёзные травмы  и даже порой мнимые. Но сейчас! Это совсем другое!
 - Яка каталка? На який мы инвентарь пэрэвозылы? Так вона  так возле гараже и стоить,  -  спокойно ответил сторож.
 - Что?! А другая? Ах да, вот же она! – Вася бросился к сложенной каталке , которая выглядывала из-за огромного шкафа.
 - Куда ты! Вона ж поломана! Там колеса нету, - Степаныч  был как всегда в курсе всех дел.  – На втором этаже возьми , там возле ординаторской всегда есть каталка. Ничого не знаешь! Да, Уткин, лишний ты человек в медицине! Якбы не я, то…
 - Хорошо, хорошо об этом потом. Я побегу , а ты позвони к Виталию Валериевичу. Пусть идёт сюда пациента принимать. Скажешь ожёг третей степени и сотрясение мозга.
 - Та ты шо! Як це он так? Чи це вона?
Но Вася махнув на него рукой, выбежал из приёмной и помчался за злосчастной каталкой…
       Через пятнадцать минут к широко открытой двери , подпираемой самим Степанычем подъехала машина скорой помощи. На старом , каменном крыльце её уже поджидали перепуганный Уткин и Виталий Валериевич, который видимо ещё пять минут назад смотрел радужные сны: об этом свидетельствовала помятая щека, с отпечатавшимися на ней складками подушки.  Врач со спокойным, даже равнодушным видом взирал на подкатывающую «карету»и часто зевал . Машина ещё не успела  полностью остановиться  , как из неё уже выпорхнула молоденькая  «фельдшерка» Ларочка .
 - Ну что, полуночники, принимайте, - радостно заявила она. – Не могу сказать , что случилось, потому как вразумительных объяснений  ( на последних двух словах она повысила голос и метнула острый взгляд в сторону заплаканной женщины, которая сопровождала пострадавшего) так и не получила. Но ведь наше дело не разбираться, а лечить! Не так ли, Виталий Валериевич? – и она лукаво подмигнула  невозмутимому врачу.
 - Так то оно так. Но всё таки не мешало бы установить раздражающий фактор, - задумчиво протянул доктор, подходя к каталке с пострадавшим.
Мужчина лет сорока – сорока пяти лежал широко разбросав ноги в стороны и  опрокинув голову назад. Он тихо, певуче постанывал , кусал губы и раз от раза еле слышно ругался. Больного ввезли в приёмную и вся «компания» из встречающих и прибывших , исключая только шофёра скорой, который остался покурить  на крылечке и младшего Степаныча, переместилась в тесную комнату приёмного покоя.
 - Я не хотела… я не знала…, как я могла знать… - причитала жена больного .
 - Успокойтесь , пожалуйста. Вот, попейте воды и успокойтесь , - приказала ей Ларочка и тут же обратилась к доктору. – Посмотрите, я думаю здесь вторая степень, не меньше,- она откинула тонкую простыню, - если  местами и не больше.
 - Уф! – в один голос , включая и Виталия Валериевича, выпалили присутствующие.
 - Оце! Едрить через колено! – неудержался Степаныч, стоявший позади всех. Все , как по команде, повернулись к нему, но ответил только Уткин:
 - Степаныч, ты бы шёл отсюда…
Но сторож как-будто не слышал Василия. Он, встав на носочки , пытался лучше разглядеть травмированное место «скулящего» мужчины , кривя покрасневшее лицо , будто болело не у того несчастного, а у него самого.
 - Значит…гм…, ожёг промежности и мошонки второй степени…гм…, ярко выраженный. Да… Как говориться « на лицо» - внимательно осматривая пострадавшего, заключил доктор.
 - Не на лицо, а немного ныжче! – вставил, хихикнув Степаныч, и тут же был выдворен не утерпевшим Уткиным за дверь. Там он ещё немного возмущался, обещая всем, что «они ещё увидят», но вскоре стих и тяжело ступая ногами побрёл к выходу.
 - Что, Василий Батькович  - в перевязочную! Будем обрабатывать, - спокойно сообщил Виталий Валериевич. – И позвоните в кардиологию. Сегодня, если не ошибаюсь,  Ниночкина смена. Пусть подойдёт помочь.
 - Надо бы хорошенько обезболить , а то…
 - Непременно, непременно. Вы, Василий, поднимайтесь с ним  в операционную, а я сейчас… - поспешно распорядился доктор и направился к себе в кабинет.
 - А я, я… Что  теперь? Доктор… - за ним следом бежала  заплаканная женщина.
 - Ах, да, Вы… А Вы идите домой, успокойтесь, поспите и приходите завтра утром. Всё равно мы ему дадим снотворное, так что в любом случае сегодня Вы с ним не пообщаетесь. Идите, идите. Всё будет хорошо.
 - А-а-а, доктор, а как же теперь…это всё…то есть…он теперь всё?  То есть , как сказать?... Я не знаю… - женщина очень нервничала и путалась в словах . – Он теперь не сможет?  - Наконец выговорила она и испытывающее тревожно уставилась на врача.
 - Что не сможет?... Ах, да… Вы об этом – Наконец  дошло  и до доктора . Он нахмурил брови и , раздираемый  не так брезгливостью, как  мужской солидарностью , с раздражением заявил: - Женщина, простите не знаю Вашего имени, Вам бы о жизни мужа думать, а не о его возможной половой  несостоятельности. Во всяком случаи, не сейчас… Имейте терпение и…совесть.
 - А когда? То есть, это я так спросила… Должна же я знать…как жена.
 - Ну, всё , - Виталий Валериевич явно злился, - идите домой. Это всё потом, потом, - и он поспешил к лестнице.
         В это время Василий Уткин, с выражением лица, которое у него никогда  ещё не наблюдалось: значимости, гордости и тщеславия , ввозил скрипучую каталку с таким же «скрипучим» пациентом в лифт . Ему помогала воздушная, всё время щебечущая Ларочка.
 - Ну всё, Уткин, теперь ты сам. Мне нужно бежать, вон уже сколько машина простаивает. Лист поступления я заполнила, помни мою доброту, и оставила на столе. В общем, разберешься. Чао!  - И она выпорхнула из лифта и полетела   по коридору , унеся с собой лёгкий аромат своих медовых духов.
 - Вертихвостка, - подумал Уткин, глядя ей в след, но тут же вспомнив о своей сегодняшней роли, насупил брови и полностью отдался  своему новому образу спасителя.
         …Прошло три дня. О ночном прибывшем со странным диагнозом «Сотрясение мозга и ожёг второй степени промежности и мошонки» уже знала вся больница, да и за её пределами уже  с нескрываемым  интересом обсуждали необычный случай. Ходило множество предположений и догадок, но правды не знал никто.  Доктора делали вид, что клятва Гиппократа не позволяет им  разглашать случившееся, хотя они так же как и все не были в курсе. Жена пострадавшего молчала как партизан, из чего многие заключили об её причастности и даже вине . Каких только не было версий!  Что же касается пациента, то  он начал поправляться, рана постепенно затягивалась, да и с головой ни каких проблем не наблюдалось. На жену он явно злился и во время её визитов предпочитал с ней не разговаривать. Но по каким-то соображениям  ( может личным, а может и этичным) причину своей травмы держал в секрете и на все расспросы отвечал коротко: « Так получилось».  И если бы не Степаныч, то секрет так и канул бы в небытиё.  Через неделю своего пребывания в больнице , больной стал потихоньку передвигаться и частенько захаживал в больничный парк. Вот тут он и бал застигнут  вездесущим сторожем. Покуривая « крутую» сигаретку, неотъемлемый атрибут «диверсии» Степаныча, пациент с дрожью в голосе, но теперь с еле заметной улыбкой, поведал поистине невероятную, но абсолютно правдивую историю.

                ***
          Стоял прекрасный весенний день. Зинаида Алексеевна Пронина  призывно и легко  выстукивала высокими каблуками  по  пыльному асфальту. Как обычно, после трудового дня она забежала в магазин за продуктами и теперь возвращалась домой с увесистыми пакетами . Но не это её веселило. Она , наконец, нашла потрясающие колготки, о которых так долго мечтала ! Их привезли ей под заказ. Дорогущие!  Не скрывая довольной улыбки, она просто неслась домой, чтобы поскорее примерить долгожданную обновку.
Прибежав в квартиру, Зинаида быстро растыкала по шкафам  и в холодильник покупки  и распечатала колготки. Они действительно были  великолепны: от самого бедра к пятке спускался нежный узор в виде тоненькой  изящной розочки и чуть заметные капельки - паетки  поблёскивали на её лепестках.  Зина была в восторге. Даже весь этот бардак – ремонт , который они с мужем затеяли пол года назад , сейчас не расстраивал её как обычно. Она тут же натянула обновку  и туфли на высоченной шпильке и начала « дефилировать» между беспорядочно расставленной мебели , мешками алебастра и  банками с краской. Но тут случилось то, что  в принципе и должно было случиться. Женщина не осторожно повернулась и задела локтём лежащую на стремянке щётку с краской . Та, падая , с силой ударилась Зине о ногу и оставила на чёрном капроне огромное светло-голубое пятно.  Зинаида взвизгнула и встала как вкопанная . Она с ужасом смотрела на свою ногу. Чувства негодования, обиды и злости разрывали её душу. В этот момент она ненавидела себя  за неосторожность , щётку – за то , что она  не «не правильно» свалилась, но больше всего в её мыслях доставалось  её мужу – это ему пришла в голову эта дурацкая идея с ремонтом.  « Ну, ничего, он придёт  -  я ему сделаю  и ремонт, и крашеные батареи, и по-быстрому управимся!» - бубнила себе под нос Зина, стягивая колготки. Но тут ей на глаза попалась бутылка с растворителем: « Бинго!» - воскликнула Зинаида. – «Ногти же оттираются, значит и капрон тоже ототрётся!» Она быстро вылила содержимое бутылки в миску и бросила туда колготки. Потом довольная и  умиротворённая , пошла на кухню готовить  ужин тому, которого ещё пять минут назад была готова убить, а то есть , своему мужу.
           Уж так устроены женщины!  Промежутки времени между их настроениями  бывают мизерно малы , они улетучиваются как духи, оставляя мужчинам длинный шлейф недоумений.  Да и сам слабый пол этих перемен в своём настроении не всегда замечает, всё происходит само собой. Именно поэтому, приступив к варке борща, Зина совсем забыла о своих колготках. Только через  два часа, вынося мусор, она наткнулась на пустую бутылку из-под растворителя и испуганно развела руками. Предчувствие её не обмануло: колготки , в буквальном смысле этого слова, растворились. Женщина смотрела на капрон , ставший похожим на широкую паутину и нервно моргала. Потом в порыве гнева схватила миску и вылила всё содержимое в унитаз. « Чёрт с ними!» -  сердито заключила Зина, выпила валериану и, не дожидаясь мужа, отправилась спать.
             Николай Гаврилович Пронин вернулся домой около одиннадцати. Он ещё утром предупредил жену, что задержится после работы – будут отмечать день рождения бригадира. Потому явился он на веселее, как говориться в самом что ни есть приподнятом и радужном настроении.  Видя, что жена уже спит, настроение ещё более усилилось: стало быть «пилить» не будет.  Николай Гаврилович плотно поужинал, навернув две тарелки борща с хлебом и луком , и как обычно перед сном, уже в просторных семейных трусах и старой майке, захватив газету и сигаретку, отправился в туалет, как он сам любил говорить, «культурно развиваться».  Там, довольный и расслабленный , удобно устроился на унитазе, развернул газету и закурил.  Так уж получается, что наши плохие привычки могут сослужить  нам не добрую службу, наверное, на то они и плохие.  Сколько раз Зинаида просила мужа не бросать окурки в унитаз, но он только рукой на неё махал и посмеивался. Вот и в этот раз, точно так же, покурив и смачно потянувшись, Николай Гаврилович метко бросил окурок в унитаз прямо под собой. Что было дальше – он уже не помнил. Очнулся Гаврилович в скорой  и тут же почувствовал ужасную боль между ног и штормящий  шум в голове. Вы спросите, что же всё таки случилось ? Ничего необычного – химическая реакция! Видимо Зина никогда не видела надпись на бутылке « Осторожно воспламеняется».  Вот оно и воспламенилось, говоря словами классика : « Из искры возгорелось пламя». А говоря  проще – произошёл взрыв.  Николая Гавриловича  выбросило с унитаза в считанные секунды . Он в полёте, уже без чувств, выбил головой дверь туалета и с грохотом , сметая на своём пути ведро, швабру и пустые банки, приземлился прямо в комнате. Зинаида Алексеевна вскочила с постели . Перед  её глазами престала  ужасающая картина: по середине комнаты лежал распластанный , полуголый и бесчувственный муж, а вместо нового унитаза зияла чёрная дымящаяся дыра.  Женщина заорала , что было мочи. На крик сбежались соседи и они же позвонили в скорую.  Кстати , версия  о  ночном теракте в квартире Гавриловича, принадлежала тоже им…

 - И бува ж такэ!... – задумчиво заключил Степаныч.
 - Да, анекдот да и только… - улыбнулся Николай Гаврилович. –  Зинка – стерва!
 - Брось ты! Шо хочешь?! Баба – дура. Зараз небось жалеет. Шутка ли! Чуть баловства  собственного мужика не лишила! Себе же во вред… - по-своему успокаивал его Степаныч.
 - Да. Я уже и не сержусь… Тем более, что…как ты там сказал, с баловством тоже всё в порядке.
 - Ну и ладненько, едрить тебя через колено.  – Довольный своим участием в раскрытии такой невероятной истории, заключил сторож. Потом по-отечески похлопал Николая Гавриловича по плечу и встал уходить:
 - А ты это, давай…бувай. Выздоравлюй… Пойдём , Степаныч, - обратился он к собаке, всё это время скучавшей возле его ноги. Но пройдя шага два, повернулся и серьёзно добавил:  -  А курыть брось! До добра нэ довэдэ, Гаврилыч, нэ довэдэ… Мабудь и я брошу…, - и посвистывая побрёл в больницу, побыстрее пересказать услышанное.


                28. 03. 09