Любовь до гроба, дураки оба

Шестьдесят пять не возраст. Любви все возрасты покорны. Петр Никитич сегодня отправлялся в театр на спектакль, в котором играет его дочь от третьего брака. Всего у Петра Никитича трое детей от трех  жен. Один сын – от брака с неудавшейся актрисой, второй сын – от брака с художницей и дочка – от последнего, теперь уже развалившегося, брака. В последнее время они с женой совсем перестали понимать друг друга. Супруга всю жизнь не работала, была домохозяйкой, а в последние два года её и вообще словно подменили. Стала много выпивать, курить, как паровоз, а главное – разговаривать с Петром Никитичем исключительно матом.  Ну, как можно разговаривать матом со скульптором? И ведь не глупая она. Правда, в последнее время у них редко бывали интимные отношения – по причине того, что Петр Никитич старше супруги на двадцать лет – но это же в силу возраста. Она и сама уже не девочка, поди, уж стукнуло сорок пять – баба ягодка опять.  И все-то ее на всякие неприличности тянет, постыдилась бы людей. Ну, что это такое?! Бывало, приходит Петр Никитич вечером домой из своей мастерской после занятий с учениками и слышит с порога:
  – Пришел, старый хрыч! Миску ставить? Или сначала у телевизора полежишь, ваятель?
 Тьфу! Кусок после этого в горло не лезет. Или вот перед выборами в прошлом году прицепилась:
  – Пойдёшь, – говорит, – Никитич, голосовать?
  – Нет.
  –  Почему, это? Лень ползти?
Петр Никитич ей тогда сказанул фразу не для ее куриного ума:
  – Согласно теории вероятности, мой голос ни на что не повлияет.
А она, стерва, свое гнет:
  – Никитич, а если все окажутся такими же "умными"?
Тогда Петр Никитич ей и брякнул:
  – Согласно теории вероятности, все умными не окажутся...
Жена громко обозвала его старым козлом, и они поссорились на неделю. А в последнее время и вовсе разговаривали исключительно нелитературными оборотами. Хотя бы дочери постеснялась. Правда, дочь весной закончила учебу, привела в дом жениха двухметрового роста и устроилась на работу в театр, поэтому ее частенько дома не бывает. В итоге в их маленькой двушке образовалось две семьи. В одной комнате – дочка с огромным мужиком, в другой – он со своей любимой. За стенкой охи-ахи всю ночь, а у них в комнате мат-перемат. Так и мучился бы Петр Никитич, если бы не случай.
  Шел он как-то домой из мастерской – медленно, не торопясь. Куда спешить-то? Увидел соседку, что этажом ниже живет. Она стояла над лежащей на асфальте дворнягой, и такое было у нее доброе лицо, жалостливое, что Петр Никитич даже приостановился:
  – Виктория Сергеевна, добрый вечер! Что это вы над собакой склонились? Помочь чем?
   
  – Здравствуйте, Петр Никитич. Да вот, собаку машиной сбило, хочу ее в ветеринарную клинику отвезти, жалко мне ее. Может быть, Вы поможете до машины ее донести?   
  Пес был крупный, а Виктория Сергеевна такая маленькая, пухленькая, хорошенькая, несмотря на то, что возраст у нее около шестидесяти лет. Что-то кольнуло у него в груди, и тогда Петр Никитич схватил пса на руки и понёс за Викторией Сергеевной на автостоянку. Пока они укладывали пса на заднее сиденье машины, он издох. Глаза Виктории Сергеевны наполнились слезами:
  – Похоронить его надо бы, по-людски. Поеду за МКАД, там могилу вырою. Вот только лопату надо у сторожа гаража попросить.   
   Петр Никитич, тут же решил ехать с Викторией Сергеевной.  А что? Дома его не сильно ждут. В последний раз жена ему брякнула: «Ты, Никитич, старый, скоро помрешь, мне надобно учиться одной жить.»  Петр Никитич умирать вовсе не собирался, но на жену обиделся. Чего ему торопиться?
    Он побежал к сторожу стоянки, упросил того дать им лопату на пару-тройку часов, и они покатили с Викторией Сергеевной в ближайший лесопарк. В машине Петр Никитич залюбовался соседкой. За рулем она сидела прямая, строгая, машину вела ровно, аккуратно, тормозила плавно, и так уютно и хорошо стало Никитичу, что он и совсем вылезать из машины не хотел. Пса они похоронили, вернулись к дому. Виктория Сергеевна пригласила Петра Никитича на чашечку чая. Несмотря на то, что время уже приближалось к полуночи, Петр Никитич с радостью согласился.
   Дома у Виктории Сергеевны было тихо, уютно и спокойно. Старинная дубовая мебель, красивый абажур над столом, китайское покрывало на кровати, старинные чашки, в углу комнаты стоял компьютер. Виктория Сергеевна работала переводчиком на дому. Петр Никитич пил чай до двух ночи. Когда он вернулся домой, жена пылала яростью:
  – Ты где был, старый развратник? Никак по бабам пошел. С чем тебе ходить? Своим крючком носки вязать? Или у тебя по принципу? ¬¬– Дедушка, сколько вам лет??? – Восемьдесят...– Я бы не дала... – А мне уже и не надо…    
      Петру Никитичу спать не хотелось. Отвести бы жену в зоопарк.  Ну ведь и туда не возьмут.  Он молча вышел из комнаты и пошел на кухню, где в это время будущий зять в одиночестве пил грузинское вино. Петр Никитич сказал, что вино негоже пить настоящему мужчине, и быстро отправил зятя в ночной магазин за водкой. До самого утра Никитич пил горькую. Идти в волшебную кровать к благоверной ему не хотелось. Когда ближе к утру она заявилась на кухню, Никитич выставил вперед двухметрового зятя и сказал, что у них мужской разговор на тему «Когда состоится свадьба дочки». Увидев жену, он подумал: «Хорошую женщину хочется добиться, а плохую добить.» 
  Наступило лето. Виктория Сергеевна уехала на дачу, а Петр Никитич напросился к ней в гости. Два месяца он провел, как в раю. Маленький уютный деревенский домик, грядки, долгие разговоры по вечерам. Когда он вернулся в Москву, у порога стояли два чемодана с его вещами. Он всё понял, подхватил чемоданы и, молча, съехал жить в мастерскую.
         Все бы ничего, но наступала осень, а мастерская не отапливалась. Петр Никитич напокупал себе обогревателей и пытался хоть как-то согреться. Его грызла тоска. Виктория Сергеевна пока к себе жить его не пускала, а значит, надо было продолжать процесс ухаживания. А тут дочка позвонила, пригласила на премьеру спектакля. Петр Никитич тут же перезвонил Виктории Сергеевне и пригласил ее на совместный выход в свет. Она за ним заехала на машине.   
  В театре Петр Никитич сидел на почетном первом ряду. Спектакль был молодежным, с огромной массовкой. Петр Никитич долго искал в толпе массовки дочку, но так и не нашел ее по причине того, что лица актеров были раскрашены до неузнаваемости. Оркестр гремел, как из Иерихона, главный герой был молод, прыщав и гнусав.
  – Тьфу, – плюнул Петр Никитич, – уберите, наконец, этого отрока.
      Они долго смотрели с Викторией Сергеевной спектакль. В конце концов, добила Петра Никитича сцена с грязью, когда в декорациях приоткрылись отверстия и главную героиню, включая массовку, обдали несколько струй коричневой жидкости, и эту жижу массовка начала под музыку размазывать друг по другу. После содеянного действа Петр Никитич окончательно потерял надежду отыскать дочку. К тому же он с ужасом подумал, что вся эта грязь, не дай Бог, утечет со сцены и выльется ему под калоши. На сцене в луже бесновалась куча грязных оборванцев. Главной героине не хватало только чугунной панамки с дыркой для косички. Петр Никитич насквозь продрог в своей мастерской и теперь почувствовал, как тепло побежало по жилам, глаза его прикрылись, очки съехали на нос, он задремал. Однако вскоре опомнился, встрепенулся, повернулся к Виктории Сергеевне и сказал:
  – Спектакль – г...но. Зато как здесь тепло! И ноги, ноги тоже в тепле. Виктория Сергеевна застыла в задумчивости. Брать или не брать? – вот в чем вопрос.