Спасала нас тогда картошка...

              Из закоулков  памяти

“Но-о”,  - папа слегка шлепает ременной вожжой по гладкому крупу коняги. Лошадь немедленно реагирует на папину просьбу и переходит с разменного шага на мелкую рысь. Идущие следом две телеги с семьями папиных сослуживцев тоже прибавили ходу. Булыжная мостовая радостно гремит от  встречи с колесами, внутренности мои трясутся и норовят расколоть друг друга.
Светает. Время около шести часов утра. Начало сентября. Сегодня воскресенье и треть  нашего провинциального городка двинулась убирать картошку. Большинство – женщины, пешком,  с тележками на больших колёсах. А те, редкие,  у которых мужики в живых остались, да ещё и работа связана с транспортом, -  на  повозках, запряжённых лошадью, или на машине.  До поля от города километров десять.
- “У тебя где поле-то?”
- “Да на Полынным”,  - так определяли горожане место выделенных после войны земельных участков.
“Тр-рр!” У последней городской водоколонки папа останавливает лошадь. Там, в поле, воды нет и ею нужно запастись заранее на весь день. “Яша, - говорит мама,-а может в родничке наберем?” ”Ну,  давай в родничке”- легко соглашается папа, и дребезжащий караван шествует дальше.



По булыжникам повозка
Безрессорная  ползет,
По печенке и по мозгу
Словно кто кувалдой бьет.

В сером утреннем рассвете
Бьются звуки в твердь оград,
И в домах соседних дети
Видят сны про гром и град.

Растерявши  сон и негу
Прислонюсь к спине отца...
Жаль на жесткую телегу
Мало бросили сенца.

“Эх, поспать еще б маленько”,-
Бормочу  тихонько я...
Мама снимет телогрейку
И подложит под меня.

И фуражку мне поправит,
И к себе слегка прижмет,
И теплее сразу станет,
И не так уж и трясет.

И  в рассветной дрёме вязкой
Снится мне земли квадрат,
Где мешки, как под завязку,
Пьедесталами стоят.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мы трясемся и не знаем,
Что “уж в кои - то веков”
С наших  соток накопаем
Аж четырнадцать мешков!