О несуетном поговорим...

* * *
О несуетном поговорим —
Это с нами не часто бывает:
Суеты, что ни год, прибывает,
И не ведаем мы, что творим.48

О несуетном поговорим,
Благо нам по наследству досталось,
Что в понятие это вписалось —
Не исчезло бесследно, как дым.
О несуетном — и не спеша…
Позабытое ныне блаженство.
Но взыскует душа совершенства,
Но тоскует о небе душа.
1991

* * *

Да мало ль я когда чего хотела,
Какой несла я несусветный бред!
Жизнь проходила — спрашивали тело,
А душу — не востребовали, нет…
И тело в муках корчилось, страдало,
Не в силах одолеть земной предел…
В каких краях душа моя витала —
Никто об этом знать не захотел.
Как плоть сопротивлялась, увядая,
Грядущую уже провидя тьму!
А что душа осталась молодая —
Доселе неизвестно никому.
Но тело успокоится однажды,
Как испокон веков заведено:
Жара иль холод, голод или жажда —
Ему навечно станет все равно.
Но будет жить, над вами пролетая,
Невидимыми крыльями шурша,
Такая же, как прежде, молодая,
Такая бесприютная душа…
1989

* * *
День к концу бредет устало…
Будний день, каких немало —
С беготней и суетней.
Миг из жизни — эка жалость!
Я привычно разрывалась
Между телом и душою,
Между небом и землей.
Как обычно, утром ранним
Балансируешь на грани
Полусвета с полутьмой —
Меж заботами и ленью,
Меж бессмертием и тленьем,
Между летом и зимой.
Между книгой и плитою,
Между бытом и мечтою —
Осторожней, не сорвись!
Здесь — сложи, а рядом — вычти…
Меж любовью и привычкой
Как-нибудь, да продержись.
Диалектика не в книге —
В каждом вздохе, каждом миге…
Что печалиться о том,
Коль посуда к счастью бьется
И по чину воздается
Меньшинству — на этом свете,
Большинству — уже на том?
1991
* * *
Художнику
Светлане Блиновой
            1
Нет, не зря назвали Вас Светланой:
Днем осенним вижу: с полотна
Наплывает, словно из тумана,
Ваша персональная страна.
Вижу: кони Гелиоса мчатся…
Это солнце с неба потекло,
Это то, что называют счастьем,
Нежными цветами проросло.
Здесь навечно воцарилось лето,
Здесь ненастных не бывает дней…
Это чудо сотворила Света,
И на свете стало посветлей.
            2
Кто сказал, что натюрморт — «мертвая природа»?
Живы летние цветы в это время года,
Где снежинки поутру грустно пролетают,
Где на продувном ветру души замерзают.
Лишь искусству суждены эти превращенья —
Из далекой стороны наши возвращенья,
Чтоб вгляделись не спеша — будто бы впервые,—
Чтоб напомнила душа: «Мы еще живые…»
2000

РОК
В этом веке лихих скоростей
Говорят, что душа убывает:
Роковых не бывает страстей
И любовь уже не убивает.
Над землею химический смог,
На земле — полумрак и смятенье.
Слово полузабытое «рок»
Получило иные значенья.
Вот он, в лужице на мостовой,
Юный рокер под собственной «Явой»…
Он погнался за призрачной славой
И достиг ее — но… неживой.
Вот искусства эстрадного жрец,
Истеричных поклонниц услада,—
Ты о чем вопиешь, рок-певец?
Слава есть, а чего еще надо?
Кто на рынок спешит вещевой,
Кто с заветной бутылкой — к соседу…
Век наш роковый и роковой,
Ты по замкнутой мчишься кривой,
По опасному движешься следу!
И опять замороченный люд
Посредине столичного града
Спозаранку кричит: «Что дают?!» —
И не знает, чего ему надо…
1990


* * *
А счастье — что же? — Счастье было.
Судьбу напрасно не кори.
Не то, что партия сулила,
А то, которое внутри.
То счастье пело и плескалось,
И уповало на авось…
Сначала — детством называлось,
А после — юностью звалось,
А позже — новая пора
Приходит с новою весною…
Ах, жизнь — веселая игра,
Еще играй, играй со мною!
Твои условия хитры,
Ты не уступчива нимало.
И все ж по правилам игры
Дойдем, пожалуй, до финала,
Где догорит свеча дотла
И — разведет судьба руками…
А счастье в том, что жизнь — была.
Ах, как она играла с нами!
1995

* * *
Век золотому молится тельцу,
И есть опасность стать его рабою…
Но эта роль нам вовсе не к лицу —
Давай, мой друг, останемся собою.
Век заголился: мода на интим.
Телесный иль словесный — как угодно.
А мы с тобой о главном помолчим —
Негоже обнажаться принародно.
Всяк что-то иль кого-то продает —
Не станем ни торговцем, ни судьею…
Ведь в жизни той, где все наоборот,
Одна лишь доблесть — быть самим собою.
Судьба — одна, и родина — одна,
И зелен луг, и небо — голубое…
Какие б ни настали времена,
Мой старый друг,— останемся собою.
1994
* * *
Не запоминаю дат.
Никогда не помню чисел.
Мир рассчитанный — бессмыслен,
Одномерен, скуповат.
Знаю, что моя беда
Продолжаться будет вечно…
Счастье длилось бесконечно.
А в каком году, когда,
Осенью или весной
Это счастье объявилось
Или та беда свалилась? —
Все мое всегда со мной.
1992

* * *
Как давно на горбу я таскаю
Непривычное слово «прощаю»!
Неподъемен, мучителен груз:
В путь отправлюсь — обратно вернусь.
И тебе несподручно нести
Запоздалое слово «прости».
Ты чуть слышно мне шепчешь его,
А в душе от него — ничего.
Я «прощаю» чуть слышно шепчу,
Но в душе я прощать не хочу:
Век, что ношу земную вручил,
Безответности не научил.
Нас ходить заставляли в строю,
А не пестовать душу свою.
Потому-то так трудно нести
Запоздалое слово «прости».
Потому-то «прощаю» шепчу,
Но прощать ничего не хочу…
1994

* * *
Осенний пейзаж за вагонным окном
До каждой былинки мне с детства знаком.
Пейзаж как пейзаж, и не больше того.
Но я лишь сегодня вгляделась в него.
Те, прошлые осени, были юны,
Сквозь них были новые весны видны.
И каждую в памяти не уберечь:
Там, в будущем, столько обещано встреч!
…Но веснами — сеять, а к осени — жать.
И надо встречать, чтоб потом провожать
В иные края и в другие миры…
Да истина эта молчит до поры,
Покуда — до каждой травинки знаком —
О ней не напомнит пейзаж за окном.
1987


* * *
Перегорели молодые страсти,
Утихли споры о добре и зле,
Ушли мечты о славе и о счастье —
И будни наступили на земле.
Что ж, эта жизнь по-своему прекрасна:
В ней драгоценна радость бытия…
Но, звездочка далекая моя,
Неужто ты светила мне напрасно?
1985

1988-Й
Коль високосный год —
Побереги виски:
То — поезд под откос,
То — лайнер на куски.
Армения в крови,
И в злобе Сумгаит,
И дефицит любви
На всех — и на двоих.
Мельканью чьих-то лиц
В трамваях — нет конца…
И — ужас психбольниц,
Где не узнать лица.
…Наш високосный век —
Всеобщая вина,
Коль слову «человек»
Невелика цена,
Коль на мильоны счет
Пропавших без следа,
И нечет или чет —
Не знаем никогда…
1988

* * *
Все трудней уезжаю из дома —
Почему-то страшат поезда:
Вдруг дорогой — до боли знакомой —
Я заеду совсем не туда?
А когда то любила вокзалы,
Романтический их неуют,—
Мне казалось, что рельсы и шпалы
Нас в нездешние дали зовут.
А теперь — что чужие мне страны,
Если тягость порой и своя?
И к тому ж ноют старые раны
Вдалеке от родного жилья.
2002

* * *
А сердце выше пониманья
Того, что есть предел всему.
Глупцы! Безумные желанья
Мы отдаем на суд уму…
Он рассчитает, и отмерит,
И приговор произнесет.
А сердце верит. Сердце верит…
Но кто берет его в расчет?
1985

* * *
Письмо из жизни той, минувшей,
Растаявшей давно-давно,
Как город Китеж затонувшей
И опустившейся на дно,
Где время стерло все приметы,
Затушевало все черты...
Я столько лет не знала, где ты —
Зачем же объявился ты?
И стены призрачного града
Сквозь толщу вод опять видны...
О, не тревожь меня, не надо —
Являйся разве только в сны.
Мы здесь идем другой дорогой
И песнь поем иной любви...
Ушедшее, меня не трогай,
Далекий голос,— не зови.
Изображенье чудо-града
Пускай нам светит сквозь года...
Не приближай его. Не надо.
Нельзя вернуться в никуда.
2001

* * *
О, красоты мучительная власть!
Как больно рвать ее тугие путы…
И все же не промедли ни минуты —
Режь по живому. Иначе — пропасть.
Уж я-то знаю: наживешь беду,
А что утратишь — не вернешь обратно…
Мы рядом с красотою — на виду,
И, значит, уязвимей многократно.
Беги, не оглянись! Сожги мосты,
Утешься тем, что все на свете тленно.
Не окажись в плену у красоты —
Она не любит выпускать из плена.
— А синий взор?
— Не более, чем блажь.
— Бровей излом?
— Лукавство и коварство.
Чем ближе, тем опасней он, мираж,—
Иллюзий детских призрачное царство.
Лишь издали краса и хороша,
Роскошные прельстительны одежды…
Есть серенький воробышек — душа,
И только на нее твои надежды.
Она одна, святая простота,
За все, что в жизни выпало,— награда…
В твоих сетях я билась, красота.
Меня уже преследовать не надо.
1990

ПСИХБОЛЬНИЦА
Вот век наш, спятивший с ума,—
Его животное обличье,
И мнимое его величье,
И тяжкая его сума.
Вот мира нашего модель —
Смешалось следствие с причиной…
Желал свободы? — Пей коктейль
Аминазина с тизерцином.
Хотел быть гением? — Так будь:
За это не постигнет кара.
А все ж поглядывай чуть-чуть
На бдительного санитара.
Следит за каждым шагом он —
Большая власть ему дается…
И тот несчастлив, кто умен.
А кто безумен, тот смеется.
1992

* * *
Вновь поветрие в народе —
Изнутри или извне? —
Милосердье нынче в моде,
Милосердие в цене.
Из потрепанного Даля,
Прозябавшего в пыли,
Это слово мы достали,
На потребу извлекли.
Слово странного оттенка —
Позабытый прошлый век,
Где не часто ставил к стенке
Человека человек,
Брат еще не шел на брата,
Сын порой жалел отца…
Жили-были — до конца…
Если бы не век двадцатый.
Век, который так спешил
Перекраивать законы,
Век, который сокрушил
Всех былых божеств иконы,—
Чтоб теперь опять, как встарь
Ученик и ученица,
Мы засели за словарь
Перелистывать страницы
И пытаться нашу новь
Перемерить прежней мерой:
Захиревшую любовь —
Пошатнувшеюся верой…
И не знаем, чья вина
И за чьи грехи расплата,
Да и мерка то ль тесна,
То ль для нас великовата.
1991

* * *
Я старею... Доселе я, сколько ни тщилась,
Не умела прощать, а теперь научилась,
Научилась проглатывать молча обиду,
Научилась почти не показывать виду,
Потому что не раз я над бездной стояла,
Потому что я стольких уже потеряла,
Что самой умножать этот счет не с руки…
Говорю я себе: «Пустяки, пустяки…
Как-нибудь перемелется и перетрется.
Слава Богу, что все это жизнью зовется».
1991

* * *
Очередь кричит и хочет мыла,
И того желает, и сего…
Очередь, меня ты не любила:
Если я к прилавку подходила,
То не доставалось ничего.
Я давно утратила надежду
Этот неприступный взять редут…
Самую роскошную одежду
Мне уже теперь не продадут.
Самые изысканные яства
Без меня вы будете вкушать…
Но при мне останется богатство
Жить и вешним воздухом дышать.
На земле, где мало совершенства,
В мире, что замешан на крови,
Остается высшее блаженство,
Пусть и безответной, но любви.
Мне везло на дружбу и соседство,
Я ромашки трогала рукой,
И моей щеки касалось детство
Пухлой, сладко пахнущей щекой!
1990

* * *
Начальствующий глас
Довел до нас приказ
О том, что сверху упразднили Бога:
Всевышний не в чести,
Храм велено снести,
За исполненье спрашивают строго.
…Вот небо — без Христа
И церковь без креста.
И стало несподручно верить в чудо.
Но свято место есть —
Сию минуту здесь
Уже обосновался царь Иуда.
Коль ближних возлюбить —
Двужильным надо быть,
Свой крест нести до самого погоста.
Но сребреников звон —
Приятен сердцу он…
Заполучить те сребреники — просто.
Бессмертной нет души,
И значит — поспеши
И позаботься о спасенье тела.
Материален мир,
И мимолетен миг…
Пока душа была, она болела.
Заманчиво весьма,
Когда грядет чума,
Затеять пир и на пиру забыться…
Эй, музыка, играй!
Раз недоступен рай —
На этом свете будем веселиться!
…И не пуста мошна,
Да что-то жизнь тошна
И не растет никак трава забвенья.
А там, внутри,— горит
И все-таки болит…
Но не у кого вымолить прощенья.
1991

* * *
Жизнь так размеренно текла,
Но вдруг — среди вещей ли, книг ли —
Они откуда-то возникли —
Тюльпаны в вазе из стекла.
Все те же ждали нас дела,
И сами мы не изменились,
Однако по ночам светились
Тюльпаны в вазе из стекла.
Но красоты недолог час:
Увы, прекрасное — нестойко…
А после — что? — А там — помойка.
И о тюльпанах кончен сказ.
И все привычным чередом
Пойдет, и по тому же кругу…
Но улыбнемся мы друг другу,
И чуть теплее станет дом.
И грустно нам, что жизнь прошла
И что цветы ее завяли…
А все ж они вот тут стояли —
Тюльпаны в вазе из стекла.
1991

* * *
Стихи нахлынули как ливень —
Заполонили явь и сны.
Покуда я была счастливей,
Они мне были не нужны.
Но в час, когда земля качнулась
И под ногами поплыла,
Душа дремавшая очнулась
И ожила!
И ожила…
Ты был свидетелем невольным
Того, как смел ее полет…
Не странно ль? — если очень больно,
Душа — поет…
1991