Для иудеев- соблазн, для еллинов- безумие начиная

                ДЛЯ ИУДЕЕВ- СОБЛАЗН, ДЛЯ ЕЛЛИНОВ- БЕЗУМИЕ…
                о фильме ЧУДО

   Начиная разговор о фильме А. Прошкина «Чудо», следует сразу иметь в виду, что конкретное, имевшее место в реальной жизни, событие, которое послужило поводом к написанию сценария фильма, не является центральной темой этого произведения, и именно поэтому авторы позволили себе некоторые отступления от документально-исторической данности. Авторам чужд хроникально- иллюстративный подход к выбранной теме, в разработке которой они отвергли путь спекуляции, на интригующей сознание современного обывателя, мистической стороне чуда. Авторы усложнили свою задачу, до разговора со зрителем, на тему: а что же, собственно, такое есть  чудо, в конечном, высшем понимании его и каково наше отношение к чуду… 
   По существу, фильм - философская драма, состоящая из нескольких новелл, которые связаны между собою общей темой, проходящей через весь фильм «красной нитью», вокруг которой, как вокруг некоего общего стержня, происходит действие каждой новеллы. Факты времени и места этого действия не имели бы значения, если бы задачей фильма было поведать нам о таинственном «стоянии Зои»- история, взятая за основу сценария картины. Но в данном случае, событие рассматривается, как некая метафора, образ раскрывающий зрителю срез исторического пласта времени, так называемой, «оттепели». Поэтому, для правильного восприятия заложенной в картину идеи, необходимо учитывать время и место действия, как необходимо учитывать их, скажем, при чтении поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души». Чудо, в данном случае, рассматривается, как призыв к покаянию не отдельных, лично соприкоснувшихся с ним личностей, а целого народа. Однако, по мнению Святых Отцов Церкви, всякое чудо есть некий Божий призыв, обращенный лично к тому, кто явился свидетелем, или даже участником его, в связи с чем не всегда полезным, а порою даже вредным, считается распространение информации о том, или ином чуде, ведь Сам Спаситель изрек, что «Блаженны не видевшие и уверовавшие…», а, значит промысел Божий, являющий факт неоспоримости существования Бога , через сверхъестественные, с точки зрения физических законов, явления, автоматически «лишает» очевидца возможности исполнить эту, данную Самим Богом, «заповедь блаженства», и, одновременно, обрекает тех, кто, по своему жестокосердию, отвергнет чудо, из «незнающих» перейти в разряд «воинствующих» атеистов...И именно поэтому, по учению Святых Отцов, Господь повсеместно не являет Своей силы и власти в чудесных явлениях, но как бы сам ожидает от человека некоего чуда…Вспомним Пророка Илию, услышавшего Божий глас в шелесте травы от тихого, едва заметного дуновения ветра, а не в громах и молниях, облистающих небо. Бог предоставляет человеку то- главное, основное, что выделяет человека среди всех Его творений, как высших по иерархии, (ангелов, архангелов, херувимов, серафимов и т.д.),  так и низших- животного и ратсительного мира. Этот невероятный по щедрости Творца, и по ответственности, возложенной на самого человека, дар, которого лишены прочие создания Божии, есть свобода. Свобода нравственного выбора. Выбора между добром и злом, мужеством и малодушием, верностью и предательством, между любовью и ненавистью, выбора между Правдой Божьей и ложью сатаны… И именно об этой проблеме- нравственного выбора человека, в конечном итоге, рассказывает картина «Чудо», каждый из героев которой стоит перед необходимостью решать главную задачу человеческой жизни, оказавшись в неких, достаточно «экстремальных» условиях. Экстремальных не потому, что физической жизни героев угрожает какая- либо опасность. Внешний фон повествования весьма позитивен, в нем нет, так привычных для зрителя современных телесериалов, драк, погонь, перестрелок. Каждый из героев картины «Чудо» поставлен в те условия, в которых ему необходимо здесь и сейчас сделать выбор, который, на первый взгляд, не является решающим в его судьбе: не требуется ударить в лицо оскорбителю, не нужно спасать очередных, (а, может, и внеочередных), заложников, или выручать из беды незадачливую возлюбленную, что бы навсегда стать счастливым обладателем всех мыслимых и немыслимых благ цивилизации, и, вроде бы, самой цивилизации тоже не угрожает опасность от пришельцев, напавших на нашу многострадальную, «истерзанную космическими киномонстрами», вселенную…Однако, «не все так просто под луной»…Ибо тот выбор, который делают, на наших глазах, персонажи картины «Чудо», на деле, является главнейшим из всех предыдущих жизненных перипетий этих людей. Более того, в глобальном смысле, выбор каждого из них, как, впрочем, и каждого из нас, смертных, вообще, в конечном итоге повлияет не только на всю последующую жизнь того, кто совершает поступок, сделав свой выбор, но и на весь окружающий мир вообще. И вполне возможно, что количество взятых в заложники детей, попавших в несчастные случаи близких, и даже, не побоимся этой метафоры, судьба всей вселенной, зависит от того выбора, который кажется человеку, не склонному вглядываться вглубь происходящих событий, открывая их потаенную суть, вполне ординарным и незначительным на первый взгляд. Авторы фильма предлагают зрителю самому сделать нравственный выбор, от которого будет зависеть, станет ли картина событием личной жизни, чудом, перевернувшим мировоззрение, заставившим взглянуть на многое под новым углом видения, или пройдет незамеченным, очередным «непонятым» знаком, на пути следования человека в вечность, знаком неразгаданным, отвергнутым, как нечто незначительное, неважное. Зрителю предстоит напрячь душевные силы для того, что бы информация, зашифрованная автором сценария в коллизиях драматургической схемы картины, стала его достоянием, переросла в разряд личного духовного опыта. В противном случае, для зрителя привыкшего «получать удовольствие» от кино, как от аттракциона, авторы которого заранее предусмотрели психологическую реакцию потенциального «потребителя», снабдив  свое детище всеми атрибутами, необходимыми для очередной «миникантузии» ( а, может, и не мини) сознания любителей острых ощущений, не произойдет той главной встречи с Автором чуда, призванного произвести чудо из чудес...
   Единственным, истинным чудом, не прогнозируемым и непредсказуемым, по причине все той же свободы выбора человека, является чудо «преображения» человеческой души. И в этом чуде человек принимает равноправное участие с Самим Творцом Вселенной. Как известно, чудо это невозможно без Божиего желания, без заботливого проявления Его Всеблагой Воли, направленной на пробуждение в глубинах человеческого сознания памяти о том, что заложено в нас на генетическом уровне: памятование о потерянном рае…Но известно так же, что воля Бога, Его непосредственное участие в судьбе человека, имеет предел, положенный Им Самим. Далее этого предела распространяется только воля человека, без проявления которой невозможно чудо обращения. Так человек становится соучастником Бога, сотворчествуя Творцу всяческих в устроении собственной судьбы. И именно от этого- нравственного выбора человека, в первую ( да и во вторую, третью, и т.д.) очередь, будет зависеть дальнейшее развитие его личности, его судьба, вопросы его человеческого счастья, душевного покоя и, зачастую, даже материального благополучия… Тот, для кого встреча с реальным фактом чуда сыграла роль чуда преображения души, встретил Живого Бога, и встреча эта дала плоды, вкушать от которых человек начинает уже в этой- временной жизни, с перспективой в Жизнь Вечную. Тот же, кто счёл важнейшим попечение о земных благах («аттракционах» мира сего), пройдя мимо чуда и не заметив его, похож на, ищущего в пустыне источника воды, человека, которого Бог промыслительно вывел к этому источнику, но, по причине слепоты духовной, несчастный проходит мимо, не подозревая, что с каждым новым, всё ускоряющимся от духовной жажды, шагом, удаляет себя от Источника Жизни…
    Именно эти, глубоко христианские вопросы, явились тем духовным фундаментом, на котором выстраивается драматургия картины «Чудо». И именно поэтому, с точки зрения традиционного жанрового кино, все новеллы выглядят как бы незавершенными… Зрителю даже не предоставляется намека на то, по какому пути будут далее развиваться «линии судьбы» того, или иного персонажа картины. Истории обрываются, словно авторы не считают нужным продолжать дальнейшее повествование. Привыкший к завершенности «шоу-аттракциона» зритель остается в недоумении: билет оплачен, старт взят, а дальше… А дальше авторы предлагают зрителю проявить свою волю в выборе собственного пути, в данном случае речь идет о выборе образа мыслей- принять, или отвергнуть, вдуматься, или отшутиться, и в этом, пожалуй, проявляется самая глубина христианского мировоззрения авторов, отказавшихся от насильственных Голливудских методов воздействия на сознание, навязывающих, с помощью безупречно отработанной технологии кинопроизводства, те шаблонные прототипы поведения и пустопорожнюю иерархию ложных ценностей, которые, в настоящее время, подобно массовому гипнозу, по всей планете, с малого возраста пленяют душу человеческую, мастерски исполненным калейдоскопом впечатлений, наслаивающихся одно на другое, как гамбургер!
Авторы «Чуда» предлагают нам самим домыслить не столько дальнейшие  перипетии судеб героев картины, сколько наше, личное отношение к их, героев, нравственному выбору…
Первый герой, оказавшийся перед проблемой принятия решения- молодой журналист, чья профессия предполагает череду уступок, компромиссов, подделок, направленных на угождение генеральной линии партии, представителем которой является его непосредственный начальник. С первых минут знакомства с молодым человеком, нам становится ясно, что, так сказать, моральная сторона его личной жизни оставляет желать лучшего… Легкомысленный ловелас, обласканный редакцией баловень судьбы, женатый на женщине, развод с которой, по непонятным пока для нас причинам, его не устраивает, ставший, как впоследствии выясняется, косвенной причиной дерзкого поведения той особы, с которой произошла таинственная история, вовлеченным в которую оказывается и он… Поначалу, образ неудовлетворенного работой, связанной с  необходимостью постоянного компромисса с совестью, молодого атеиста, вызывает недоумение- почему авторы избрали в герои фильма этого, на первый взгляд безпринципного,  предельно эгоистичного в отношениях с нездоровой супругой, «сердцееда». Не таким хотелось бы видеть нам героя фильма о православном чуде…Однако, как это  и бывает в жизни, не один, даже самый закоренелый грешник, не лишен стремления к проблескам света, маячащего в глубине человеческого сердца. Журналист оборачивается к нам неожиданной стороной своего характера: он настойчив в достижении цели. Причем однозначно то, что цель эта лишена погоней за земными благами. Любыми правдами и неправдами журналист намерен доискаться до истины там, где поиск не сулит какой- либо выгоды. Гораздо проще, пойдя на поводу у начальства, в очередной раз состряпать «липу», получить свой гонорар, не нарушая привычный образ жизни. Что- то внутреннее, мы только пытаемся догадаться- что, толкает журналиста идти до конца там, где иной не пойдет и до середины…Что движет им? Любопытство? Но это журналистское расследование становится не только материально не оправданным, а еще и  опасным, ведь все «подступы» к чуду охраняются «органами». Ответ сокрыт в сцене финального объяснения журналиста с женой, когда выясняется, что толчком к безконечным любовным похождениям журналиста послужила…неверность жены! Ревность, проявившаяся в желании «ответить тем же», не скрывая, а, наоборот, афишируя: «в отличие от тебя, я не вру», столкнула его в ту пропасть, дна которой он коснулся, увидев нечто…Переступив порог дома, в котором, словно образ души, умерщвленной грехом, стоит одна из, олицетворявших его «свободную любовь», особ, превратившаяся в живой труп, журналист понимает, что, впадая в прелюбодеяние, играл «в поддавки» со смертью… «Жить с атеистом- мука!»- призналась журналисту жена, отношения с которой для него уже стоят на грани распада, и именно ради сохранения этих, казалось бы, обреченных на гибель, брачных уз, он решается идти до конца. Любовь к жене, желание найти опору для восстановления семьи, толкает журналиста искать то, что, он чувствует это, дано его супруге, но еще не дано ему. Он жадно ищет веру, способную сохранить погибающую любовь… Разуверившись в том, что земные блага способны сделать человека счастливым, журналист ищет веру, и его вызов, брошенный миру, в котором нет места чуду, по существу уже есть победа, торжество которой он празднует, как и подобает победителю, шампанским! Вспомним не случайно заложенные в сценарии слова журналиста в начале фильма : «Если бы Бог был, Он избавил бы меня от этого унижения…» Избавил же! Выходит, искренность, с которой были произнесены эти слова, возвела их в степень молитвы, которая была
услышана Богом мгновенно. Подобно апостолу Фоме, вложившему персты в раны Спасителя, журналист получил наглядное подтверждение Истинности веры в Бога. Мы не знаем- что ждет впереди этого журналиста. Какова его судьба, как сложатся дальнейшие взаимоотношения с супругой, нам ясно то, что чудо, то самое чудо преображения человеческой души, произошло! И произошло оно, скорее всего потому, что движущей силой его поступков явилась любовь…
   Прямо противоположно линии журналиста выстраивается линия другого- наиболее сложного и противоречивого из всех героев картины, персонажа. Священник… Думается, что выбор авторов пал именно на служителя Церкви не только потому, что в фильме о чуде, явленном через икону, невозможно обойти тему Церкви. Церковь, в данном случае, скорее олицетворяет  Архиерей, получивший, в результате мистического чуда, возможность высказать чаяния Церкви главе Государства (что, само по себе тоже- чудо немалое). Священник же избран персонажем картины скорее потому, что авторам хотелось подчеркнуть факт того, что проблема выбора равно касается и тех, кто, казалось бы, еще только «нащупывает» свой путь к Богу, и тех, для кого бытие Божие не подвергается сомнению. Причем, для последних, искушение выбором может оказаться куда более тяжелым испытанием, чем для первых… Ведь, если для журналиста терять нечего, то священнику есть что терять в этом мире. Задача журналиста- представителя профессии, которая, с нравственной точки зрения, зачастую считается «аморальной», выбраться из тьмы «сумрачного леса», в котором он, подобно персонажу «Божественной комедии», очутился, пройдя до середины «земную жизнь»… Точка отсчета журналиста- тьма, из которой ему помогает выбраться, подобно герою Данте, земная любовь.
Для священника, воспитанного в вере, как мы понимаем из его рассказов сыну об умершем в лагере дедушке- священнике, задача, на первый взгляд, проще- устоять на той духовной высоте, на которую он уже поднят. Точка отсчета для этого священника- Правда Божья, в которой, благодаря религиозному воспитанию, его душа пребывает. Однако тут «срабатывает» духовный закон, гласящий, что душа человеческая должна находиться в непрерывной динамике, для нее невозможно статичное состояние, при котором она покрывается некой болотной ряской. Само отсутствие духовного роста, по учению Святых Отцов Церкви, является медленным «скатыванием» вниз- духовной деградацией.
   Жизнь священника (героя картины) движется по определенной колее. В его внутреннем мире существует четкая иерархия ценностей, в которой, как нам становится заметно с первых минут знакомства с сельским батюшкой, человек занимает не главенствующее место… Сухость, если не сказать жесткость, с которой принимает он иконы из рук жертвующей их деревенской бабы, посмеявшейся его, скорее формальному, предложению молиться о ней, несколько настораживает зрителя. В том, что для священника, принявшего рукотворные Образа с жадной поспешностью, состояние души главного Образа Божьего, над «реставрацией» которого призван трудиться пастырь- самого человека, является чем- то второстепенным, явлен некий символ, приоткрывающий завесу его внутреннего мира, в котором рукотворенные святыни, как образ Божьего установления- Закона, ставятся выше любви к ближнему- тому, кому, по сути, эти, установленные Богом святыни, законы, обычаи и обряды призваны служить. Эпиграфом к этой новелле вполне могли бы служить Апостольские строки, цитирование которых стало доброй традицией с тех пор, как первым использовал их в своем фильме «Андрей Рублев» Андрей Арсеньевич Тарковский. «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая, или кимвал звучащий…» (1 Кор.13,1) Или слова Иоанна Богослова: «…ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?»(1 Ин.4:20)   
Заметим, что и в момент, когда среди ночи, вдруг, «заполошная» баба барабанит в дверь его дома, требуя вернуть якобы «выманенные» у нее иконы, священник вновь не проявляет желания разобраться в движущих ею мотивах. А ведь, «капни» он чуть глубже поверхностного разделения явлений жизни на «то, что моё», и «то, что меня не касается», уже в ту, ставшую роковой, для несчастной женщины, ночь, он мог бы не только предотвратить гибель живой души, но еще и, как бы заранее «сдать» экзамен, оградить себя от тех дьявольских хитросплетений, которые в дальнейшем выпадут на его долю. Ведь уже тогда Господь давал ему возможность прикоснуться к тайне чуда, отрицание которого, в конечном итоге, сыграло в его судьбе роковую роль. Выходит, та ночь стала роковой и для священника, но не потому, что в дальнейшем он не имел возможности покаяться и, через то, избежать тяжелой ошибки, а потому, что не понял он завета Святых Отцов «наше спасение в служении ближним». «…истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне.»(Мф 25:40), и «…так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне.»(Мф 25:45)-сказал Сам Спаситель. «Когда Бог хочет наказать, Он отнимает разум у человека»…Женщина, отказавшаяся даже от священнических молитв о себе, как от последней спасительной «соломинки», за которую она, возможно, еще могла ухватиться, избрав веру в суету- «суеверие», вместо веры в Бога, уловленная хитросплетениями дьявола, ухищряющегося все поставить «с ног на голову», как бы «аннулирует» и тот последний, по сути благочестивый, порыв- желание спасти от поругания святыню, что и подтолкнуло ее отнести иконы священнику, клеветнически обвинив которого она только усугубляет свою вину, не понимая, в чем надлежит принести покаяние, сходит с ума. Но, может быть, и для самого священника,  пошедшего на компромисс с «властями века сего», именно таким «наказанием» за равнодушие к обезумевшей женщине, явилась его духовная недальновидность?  Результатом той же духовной слепоты, порожденной приверженностью священника более к «букве закона», которая, как сказано в Писании «мертвит», чем к живым, искренним взаимоотношениям с ближними, является его неспособность добиться гармоничных взаимоотношений внутри собственной семьи. Подобно тому, как он, словно в скорлупу, закрывается в своем доме от того, что «угрожает» видимому равновесию его священнического служения и устоявшегося быта, сын «запирается» от отца «внутри себя», подтверждая истинность того, что в воспитании человека важным является более личный пример, воздействующий непосредственно на духовном уровне, а не внешние формы принуждения к тем, или иным нормам поведения. Мы видим, как сердечный порыв- обнять сына, бросившегося «защищать мать», наталкивается на холод отчужденности: отец отбрасывает сына на постель. В момент прощания с женой, которой, опять же, следуя скорее не сердечному чувству, а сухой установке «как надо» он даже не кладет рук на плечи, священник хочет оставить сыну свое последнее, отцовское слово, которое могло стать «завещанием» сыну на всю оставшуюся жизнь, но и этот искренний порыв заглушается голосом рассудка «ничего не говори»…
 Чудо является испытанием для каждого, кто так, или иначе соприкасается с этим мистическим явлением. Благодаря такому соприкосновению и становится явным то внутреннее, что доселе казалось тайным… Компромисс, предложенный священнику «смотрителем» по делам религии, чья внешняя цель свести на минимум какую- бы то ни было «религиозную жизнедеятельность», кажется незначительным: требуется «всего лишь» опровергнуть «слухи» о чуде, которое, хотя, возможно и имеет место быть, но, по мнению священника, значимость факта этого чуда не столь велика, что бы нельзя было как бы «обойтись без него», только во имя спасения от поругания Святыни Храма. Вот тут то и обнажается с максимальной откровенностью тот внутренний конфликт священника, о котором авторы уже дали нам понять в начале фильма. Вновь, после мучительных колебаний и сомнений, священник склоняется к выбору в пользу святыни рукотворенной, упуская из виду то, что этим выбором подвергает поруганию нерукотворенные святыни душ вверенной ему паствы, для которой чудо несомненно. О том, что чудо не является плодом пустых сплетен священник знает: он сам признается «смотрителю за религией», что одна из его прихожанок видела чудо воочию, по тону сказанного ясно, что у священника нет сомнений в правдивости ее слов. Выходит, душу даже этой, конкретной, очевидицы он не пощадил… Отец лжи- дьявол, этого не может не знать человек, для которого Евангелие является главным ориентиром в бушующем море мира сего, однако умного знания, на уровне интеллекта, оказывается недостаточно там, где идет борьба за человеческую душу. Соглашаясь на «ложь во спасение», как принято выражаться,  священник дает над собою власть тем «силам», в таинственный сговор с которыми он, сам не понимая, вступает, отвергая движения сердца и совести, о которых мы узнаем по некоторым «нюансам» его поведения. Он то бросает фальшивую проповедь в огонь, то вырывает из огня, то вновь посылает «добычу ада» в жерло «печи огненной», которую прообразует огонь деревенской печки. И даже в том, как он срывается на крик и ругань в отношениях с супругой, прочитывается безпомощность его там, где дОлжно ввериться сердечному чувству и действовать по любви. Он предпочитает внешнее внутреннему: вместо того, что бы найти в себе мужество следовать за сердечным призывом, он обращает свой взор на накрашенные губы супруги, вымещая на ней весь негатив своего внутреннего разлада. Борьба из внутреннего перемещается на внешнее, объектом ее становятся не злые силы, отвоевывающие душу, а ближний. Там где христианин должен сеять добро и любовь- в семье- воспламеняется ненависть, там, где необходима стойкость- в вере – малодушие, там, где должно быть место только Истине- в Церкви- с амвона произносится ложь... Имея любовь в сердце, священник отказывается следовать его велению, предпочитая прислушиваться к сухому расчету ума. Схватка проиграна. Экзамен «завален», а, в результате, враг Церкви отвоевывает не физическое пространство храма, которое и ненавидит лишь потому, что оно является Кораблем Спасения души человеческой. Сама душа пастыря оказывается надломленной настолько, что одним ходом достигается «двойной эффект»- после того, как священнику навязчиво «предоставляется возможность» убедиться в истинности чуда, и, соответственно, в собственном, привсенародном преступлении заповеди «не лжесвидетельствуй», он оказывается растоптан как личность, все его жизненные ценности высмеяны «отцом лжи», расставившим сети, миновать которые, как известно, не дано тому, кто не вверится Богу, Который есть Любовь, Свет и Истина, до конца. Показательно, что к факту своего ареста священник относится стойко, мы видим, что пример мученичества отца- священника, на котором он пытается воспитывать и своего сына, повлиял закаляюще, однако хитросплетения сатанинские оказались куда страшнее лагерей…Ведь любые внешние испытания даются человеку для проверки его любви, для закаливания мужества и стойкости в истине.
В противоположность журналисту, потерявшему внешнее, но обретшему внутреннее, который отмечает свое увольнение с работы шампанским, священник, сохранивший внешнее, утратил мир души, о котором Святой Серафим Саровский сказал: «стяжай дух мирный и тысячи вокруг тебя спасутся». И вот- новое «чудо», так оправдывающее коммунистические пародии на священство: «поп водку с пивом пьет!» Каждому свое чудо. На фоне мрачных пейзажей литейного завода, символизирующего «разверзшееся жерло ада», из которого изливается горящая лава, как бы иллюстрирующая состояние отчаивающейся души, герой впрыгивает в первую попутную машину. Он  сам «ссылает» себя. Нам неизвестна его дальнейшая судьба, отслеживание которой могло бы дать повод к созданию телесериала. Возможно, именно с момента «потери всего», в судьбе священника начался процесс обретения живой веры, основанной на заповедях любви. Той веры, в которой фарисейское следование
«букве закона» уступит в его душе место живым людям и Живому Богу… Подтверждая святоотеческое предание, гласящее: «В недрах падения скрывается подъем…», подобно журналисту, прикоснувшемуся ко дну собственного нравственного утопания, герой может найти в себе силы, оттолкнувшись от этого дна, «всплыть», спасаясь от духовной погибели. Или, быть может, соприкосновение с чудом, обличившим его христианскую «несостоятельность» станет началом полного, безвозвратного падения в бездну Богоотступничества, что, к сожалению, тоже имело место в истории Русской Православной Церкви. Но зрителю дан лишь толчок к тому, что бы душа, которая  «обязана трудиться», вовлеченная в переживания героев, оказалась перед необходимостью соучастия в их нравственном выборе.
   Прежде чем обсуждать появление в картине фигуры Н.С.Хрущова, хотелось бы обратиться к образу, созданному в уже упоминавшейся поэме Николая  Васильевича Гоголя «Мертвые души». Вспомним, появившуюся в финале  тройку лошадей, которая символизирует, со слов гениального автора, Россию. Несмотря на присутствие в поэме образов мертвых душ у, еще живых, людей, Россия в целом видится автору лихой, несущейся вперед, тройкой...А присутствие в третьей новелле фильма «Чудо» самого главы государства наталкивает на мысль о том, что главная героиня картины- волевая и непредсказуемая девка с ее обезумевшей матерью, тоже символизирует собою…Россию! Ту, которая, отрекшись от веры предков, отдала святыни на поругание, в результате чего произошло всенародное безумие, когда народ истреблял себя самое. Подобно старухе- матери, сошедшей с ума от собственного безверия, и тоже «истребившей себя» под колесами локомотива, та, старая Россия была «раздавлена поездом революции», на котором везли хладный труп Ильича. Старая Россия свой выбор сделала, лишив, тем самым, выбора Россию молодую, в лице комсомольцев-ленинцев, воспитание которых изначально отгораживало их от Бога. Им и имена- то давали: Октябрина, Революция и т.п. И именно представительница такого поколения, лишенного возможности самому принять решение- с кем ты, с Богом, или с его противниками, поскольку о Боге ничего не знали и даже интересоваться стыдились, символизируя  уже Советскую Россию, «парализованную» безверием, столкнулась с чудом напрямую, как с неоспоримым свидетельством бытия Божьего, и Его всемогущества. И, если, с одной стороны, урок этот кажется неоправданно жестким по отношению к человеку, который «знать не знал, ведать не ведал», то, с другой стороны, в нем явлено величие милосердия Божьего, благодаря которому даже факт надругательства над святыней обращается в повод к дарованию прозрения той особы, для которой, даже, склонный к законничеству, священник, не нашел места в своем сердце. Вот где наглядно выведен образ разницы между человеческими представлениями о Боге, и Его истинной любовью к своему творению, которому рукотворные святыни даны во имя вечного спасения души. Любовь Божия станет видна во всех, и особенно- скорбных событиях человеческой жизни, если понять, что  и сама временная жизнь дана только ради этого Вечного спасения души человека...Ради этого же спасения душ устрояется и исторический промысел о судьбах целых народов, как, например, было с народом Российским, приведенным в то состояние, о котором Спаситель сказал: «предоставьте мертвым хоронить своих мертвецов». Состояние безверия Христос охарактеризовывает, как состояние мертвенное, когда в теле, еще не ставшем трупом, уже отмерла душа... Героиня с иконой в руках и символизирует своим «стоянием» эту духовную смерть. Таковым духовным мертвецом в очах Божиих являлся и народ Российский, обмороженный атеизмом, когда лишь едва заметное дыхание еще выдает признаки теплящейся внутри жизни. Но вот пришла «оттепель». И, хотя, конечно же, никакое правительство не способно вывести народ из состояния духовного «анабиоза», как не в состоянии оказался и правитель  взять икону из рук девицы, но, при определенной «симфонии» государственной власти и Церкви, возможны большие результаты. В фильме это выражается тем, что Правитель принял во внимание слова Архиерея об иноке- девственнике. Тут интересна еще одна параллель с историческим событием- обретением Казанской Иконы Матери Божией, покровительницы России. Как известно, обрела эту икону на пепелище сгоревшего в Казани дома, безродная отроковица Матрона, чья душевная чистота явилась подтверждением заповеди Спасителя «Блаженны чистые сердцем, яко те Бога узрят». И только из рук отроковицы икону смог принять священник Ермолай- будущий Святой Патриарх Ермоген, чей подвиг в дальнейшем помог спасти Россию от долговременной смуты. Так и в фильме, не только представители государственной власти, но и Церковноначалие не в силах действовать, исходя лишь из иерархии чинов, там, где требуется святость. Символично и то, что, несмотря на отцовское малодушие, сын священника оказывается тем «избранным» из толпы, на кого пало Божие благословение, как бы давая нам надежду на воскресение и самого священника, ибо «яблоко от яблони недалеко падает». Отроку прорекается иночество, которое, как известно, столь ценно в Очах Творца, что многие грехи прощаются не только монашествующему, но и всему его роду… Падающую в изнеможении девицу с обеих сторон подхватывают служители алтаря- это тоже символизирует то, что при всем избранничестве иноческого пути, церковная иерархия, со всеми внутрицерковными установлениями, незыблема, и только Церковь может «подхватить» падающую от безсилия, изможденную годами духовного паралича Россию.
    Образ самого правителя ясно свидетельствует нам простую истину: Бог посылает народу именно такого главу, которого народ достоин… Сам- человек из народа, мужик, для которого вполне приемлемо совмещать веру в силу молитвы (вспомним эпизод с качкой в самолете), с критикой церковноначалия, осознание духовной значимости целомудрия, с непониманием важности красоты внешних форм религиозной жизни (в частности одежд), и т.п. Правитель здесь воплощает чаяние народа о хлебе насущном. Людей мало интересует глубинный смысл произошедшего чуда, они не могут понять, что, в конечном итоге, то благосостояние, которого они надеются добиться, обращаясь к правителю, зависит от их отклика на Божий призыв, которым и является чудо, там, за дверями дома, попасть в который никто особенно не стремится. Сцена с избиением служителей порядка иллюстрирует одну из сторон Хрущевской «оттепели», когда под амнистию, дарованную правителем, подпадали зачастую отнюдь не невинно пострадавшие. Недавние зеки- безпредельщики, для которых при любой власти является лучшим развлечением попирать ее- эту власть, избивая ее служителей, утверждая тем самым власть «анархии», именно эти вчерашние зеки, поплевывая, возглавляют толпу рвущуюся к «чуду», которым явилось для жителей Гречанска не Божие «посещение», а посещение, главой государства, их городка. Сам правитель, как и его народ, проходит мимо чуда, не получив от него пользы, но и не повредившись рассудком, он искренен в своей недалекости «а было- ли чудо?..» Но и этот «панцирь» безверия, как бы пробит случившимся: глядя на облака, правитель высказывает, не вполне свойственную, для знаменосца атеизма, фразу: «Как ангелы…». А для кого то чудо- возможность поспекулировать, подольститься к своему правителю: «чудо в том, что, как только вы взяли палку, народ вас послушался…»
   Последним персонажем, о котором еще всерьез не шла речь в этой рецензии, является «смотритель по делам религии», персонаж явно отрицательный… Этот олицетворяет собою «часть силы той, что- по Гёте- вечно делает добро, всему желая зла»…Мефистофель, Воланд (помните выпавший глаз?), сам дьявол, избравший себе в орудие конкретного человека. Это именно он- отец лжи, изначально подсовывает журналисту «липу», а, поняв, что тот не поддался искушает предложением явств (авось в ресторане удастся сломить сопротивление), но отпускает тогда, когда журналист, сделав свой выбор, «ускользает» из под духовной власти того, кто старается «ухватить за мизинец», надеясь «откусить по локоть»…Это он- лжец и клеветник, не стесняясь храмовых стен, говорит священнику о том, что причиной его, священниковых, несчастий является Тот- и указует перстом на купол храма, впрочем, вскоре оговариваясь и переводя разгоаор на земные рельсы, мол речь идет о правителе. Нет, здесь ясно просматривается «почерк» того, чья излюбленная тактика- клеветать Богу на людей, а людям- на Бога...Это он считает слишком маленьким наказанием для священника, написавшего жалобу в патриархию, просто лишить его места служения. Именно дьяволу требуется лишить человека покоя душевного, сделать его своим сообщником, что бы позже «сдать с потрохами»- тоже излюбленный прием темных сил, сулящих все, и отнимающих последнее, подобно махинаторам игры в наперстки. Правда, в эпизоде с правителем, вылезает более человеческая сторона «смотрителя по религии», трепещущего перед высокопоставленным начальством настолько, что и впрямь можно подумать, будто начальство для него наравне с Богом… Но, с новой, утроенной силой, спровоцированной недавним унижением, причиной которого стала девица с иконой, он набрасывается на «виновницу» своих бед, вымещая на ней всю  ненависть того, кто назван от начала «человекоубийцей»…Финальные эпизоды фильма это уже мистическое столкновение сил Добра и Зла, в их, так сказать, первозданном виде…Зло обнажает перед нами свой истинный облик, переставая прикрываться мнимой «лояльностью» к православию. Вспомним, что и бесы, по учению Святых Отцов Православия, веруют и трепещут Бога, однако вера эта не мешает силам тьмы изливать свою злобу там, где Бог, для того, что бы испытать верность человека, дает им свободу действий. Внешне интеллигентный «смотритель по делам религии» превращается в лютого, озверевшего палача, готового растоптать свою жертву, не покорившуюся его, не лишенной и КаГэБэшного звания, власти…Но все ухищрения безсильны. Даже те, которые, казалось бы, должны сломить душу неокрепшей в вере девицы, для которой срок «обморожения» стал периодом «перевоплощения» из человека, в существо, обладающее некоей сверхъестественной силой… Прекрасным образом этого «перевоплощения» служит эпизод с исцелением инвалида в камере, от раны, полученной им в драке. И вот «смотритель», предстает перед зрителем в состоянии противоположном тому, которое было присуще ему в течении всего фильма. Он раздавлен… Первое поражение, незначительное для истории, но судьбоносное для победителя, «смотритель по религии» претерпел в начале фильма, от неуемного журналиста, чья статья, лукавый чувствует это, не станет «достоянием общественности». Журналист обретает веру и сохраняет, точнее- воскрешает- умиравшую любовь.
   То- первое поражение, смотритель по религии вынужден «праздновать» в ресторане, где были накрыты столы, для «празднования» победы над журналистом, если он окажется «комсомольцем», которые «не воскресают». Второе поражение- окончательно. «Козья ножка» «беломора»- все что остается «смотрителю» с потухшим взглядом. Столкновение Добра и Зла, как это и должно быть, закончилось поражением последнего, но, как известно, победа Добра в этом мире окончательной быть не может, так как сама смерть есть проявление Зла. «Попам никакой оттепели»- как бы иллюстрируя эту установку Хрущева, символизирующая Россию, как уже было отмечено выше, девица, попадает туда, где суждено было нести крест исповедников тем, кто решился на исповедничество веры, в пору хрущевской «оттепели»… Последние кадры фильма перекликаются с темой фильма «Полет над гнездом кукушки», что наталкивает на мысль о том, какой путь борьбы за отстаивание права на внутреннюю свободу, предстоит претерпеть героине…Сама природа, в финальных кадрах фильма, являет унылый вид еще не одевшихся в зелень, деревьев, как бы подчеркивая, что «оттепель» это еще не лето… «Пострижение», прообразуя то, которое совершается над человеком при крещении, и при принятии монашества, ставит последнюю точку в «прошлой жизни» героини. И тот же самый голубь, который вначале явился «провозвестником» беды для суеверной старухи,(а на самом деле- воскрес и выпорхнул из ее рук, это можно заметить при внимательном просмотре первого эпизода картины), а голубь всегда в христианской символике означает воплощение Духа Святого (вспомним Крещение спасителя, когда Дух Святой сошел на Него в виде голубя), дает надежду на то, что, в конечном итоге, она, вместе с воскресшим Спасителем, будет торжествовать победу Добра над Злом там, где «несть ни болезнь, ни воздыхание, но жизнь безконечная».
 Авторы фильма «Чудо» стремились максимально освободить своё произведение от ремесленных «подпорок», обеспечивающих фильму зрительскую симпатию, кассовый успех, высокие рейтинги и победы на престижных фестивалях. «…для Иудеев -соблазн, а для Еллинов- безумие…»(1 Кор 1:23), именно эти Апостольские слова дали название статье, не потому только, что темой фильма избрано чудо, вокруг которого проявляется мировоззренческая сущность каждого отдельно взятого персонажа картины, но и общее духовное (а точнее бездуховное) состояние народа, для которого чаяние чуда, на фоне общей бытовой неустроенности, является чем то несвоевременным. Чем то «неактуальным», возможно, явится и для нас- современных зрителей, чающих «стопудового», громогласного проповедования духовных ценностей, опровергающего атеистическую мораль прошлого столетия. А как же тогда «дуновение ветра», в котором сам грозный Пророк Илья, уловил обращенный к нему глагол Божий?.. Безумием и соблазном для мира сего является форма, в которую облекли авторы фильма «Чудо» свой «диалог» (и именно- диалог!) со зрителем, давая ему ту неоспоримую свободу выбора, которую не пожелал нарушить Сам Творец. И, так же, как Бог ведет Свой «диалог» с человеком не только через конкретные указания в Священном Писании и Святоотеческих трудах, но и самим промыслом о судьбах человеческих, в событиях и явлениях повседневной жизни, являет нам то «благовествование», внимательно всматриваясь в которое, человек может обнаружить чудо в каждом творении Божием, повнимательнее вглядевшись в замысел авторов фильма «Чудо», (как и во многие другие значимые произведения искусства), зритель откроет для себя глубину мысли, раскрывающей самую суть христианского учения.

Р.S.
   Стоит предупредить будущих зрителей, тяготеющих к «семейным росмотрам», о том, что фильм не лишен тех, ставших почти обязательными для современного кинематографа, сцен, которые, в прежнее время, стали бы причиной, для выделения фильма в градацию «детям до шестнадцати смотреть запрещается». Вероятно, присутствием этих сцен в картине, режиссер стремился подчеркнуть контраст Света и Тьмы, где образ Света являет любовь, а для погружения во глубины тьмы, помимо прочих режиссерских приемов, служит отвратительное зрелище проявлений животной похоти.
            
                yandex@
                СТИХИ.РУ
                Автор Артемий Тропкин