Всё лучшее, что есть о Женщине!

* * *
Не судорога тел, не наслажденье,
Не бегство - нет! - в перины-облака! -
Я верую: любовь - богослуженье!
Ныне, и присно, и во все века!
Я верую: ты шла сквозь дым и замять,
Шла к алтарю - в пургу, по декабрю,
Чтоб я заплакал синими слезами
И вымолвил апрельское: "Люблю..."
И горевала гордая мадонна,
И стыл в земной тоске бессмертный лик,
Чтоб взмыл над сказочною дельтой Дона
Твой благодарный, благодатный крик!
И сколько б ни было в судьбине злого,
Какой бы визг да скрежет ни стерёг,
Я верую - чудак! - (или пророк?!) -
Любимая! Меж нами было Слово!

И Слово было Бог.
       Александр Брунько   
* * *
Ты просишь рассказать, какая ты...
Какая ты?
Какая ты?! Вестимо -
Ты мне понятна, как движенье мима,
И как движенье, непереводима,
Как вскрик ладоней
И как жест лица...

И вот ещё - мучения творца -
С чем мне сравнить любимую?
С любимой?!

Я слово, словно вещего птенца,
Выкармливал полжизни с языка,
Из клюва в клюв : такая ты, такая...
Дыханьем грел : такая ты, такая...
И лишь сегодня понял до конца -
Тобой моя наполнилась рука.
Вот всплеск всепонимания людского!

А слово... Что ж, изменчивое слово!
Как птичий крик вспорхнет и возвратится...
Изменчивости детской потакая,
Изменчивостью детскою губя.

И лишь прикосновенье будет длиться.
И только осязанье - длится, длиться...
Так слушай же: какая ты... какая!
О, слушай же, как я люблю тебя...
           Геннадий Жуков.
* * *
Все разошлись. На прощанье осталась
Оторопь жёлтой листвы за окном,
Вот и осталась мне самая малость
Шороха осени в доме моём.

Выпало лето холодной иголкой
Из онемелой руки тишины
И запропало в потёмках за полкой,
За штукатуркой мышиной стены.

Если считаться начнём, я не вправе
Даже на этот пожар за окном.
Верно, ещё рассыпается гравий
Под осторожным её каблуком.

Там, в заоконном тревожном покое,
Вне моего бытия и жилья,
В жёлтом, и синем, и красном - на что ей
Память моя? Что ей память моя?
       Арсений Тарковский
* * * 
Не путайте - Эрота и Эрато!
Лукавого, затейливого брата
И глупую, но честную сестру.
Не путайте Эрота и Эрато,
не путайте - великую игру
Мечты своей - с ничтожностью желанья
ей обладать... Не сводничай, Эрот!
Пусть мимо эта женщина пройдёт...
В лучах заката, в охре светотени...
Пусть лишь мелькнут колени - как форели!
пусть лишь качнутся тяжкие бутоны
исполненной желания груди! -
Несносная Эрато, уходи!
Вослед тебе потянутся свирели...
Затеплятся туманные фаготы,
Туманные гитары задрожат...
И пусть дурак - мальчишка, хвостопад -
нам сводный твой пдмигивает брат! -
Ты знай дорогу, что тебе дана
вдоль длинного и низкого окна!
Вдоль улицы. Вот ты ещё видна...
Вот я могу, на цыпочки привстав,
Ах, боже мой, увидеть на мгновенье
шафранных складок лёгкое волненье!
Вот спутник твой, вцепившийся в рукав,
вдруг оглянулся и глядит, глядит...
Глядит на нас - в недоуменьи.
           Геннадий Жуков.
* * *
Звякнет узда, заартачится конь.
Вспыхнет зарница степного пожара.
Лязгнет кольцо. Покачнется огонь.
Всхлипнет младенец, да вздрогнет гитара.

Ах, догоняй, догоняй, догоняй...
Чья-то повозка в степи запропала.
Что же ты, Анна, глядишь на меня?
Значит - не я... Что ж так смотришь устало?

Что же ты, Анна, - цыганская кровь! -
Плачешь с раскрытыми настежь глазами?
Стол собери, да вина приготовь:
Будем смеяться и плакать над нами.

Боже мой, смейся. Я смех пригублю.
Горестный смех твой - единственный яд мой.
Плачь, Боже мой! Я другую люблю.
Вечно, до смерти, всю смерть - безвозвратно...

Боже мой, плачь, - это я отворял
В ночь ворота и гремел на пороге!
Что-то искал, что давно потерял...
И не в конце, а в начале дороги.

Ну, догони, догони мой фургон!
Что же ты, Анна, так смотришь ей-Богу?!
Вознегодуй на постылый закон
И разверни за оглобли дорогу!

Боже мой, смейся - легла колея
Под колесо - так привычно и странно...
...Пыль в пол-степи - это, видимо, - я...
Женщина плачет - то, видимо, - Анна.
         Геннадий Жуков. Романс для Анны.
* * *
О Недвиговка!
Помнишь? Нас ливень загнал в недостроенный дом?
Помнишь? - Пело, гремело над нами - грудным, колокольным крещендо?
Так чего ж я кричу, что тускла моя жизнь и плачевна?!
Мы с тобою обвенчаны тем сумасшедшим дождем!
Помнишь? -
Радуга вспыхнула - в небе и в венах - в глухой, потемневшей крови...
Что ж, как нищий, скажи мне на милость, прошу у судьбы подаянья?!
Вдохновенная радуга - это ли не достоянье?
О моя недвижИмость! - мгновенные губы твои...
       Александр Брунько
* * *
В гибельном фолианте
Нету соблазна для
Женщины. – Ars Amandi
Женщине – вся земля.

Сердцу – любовных зелий!
Зелье – вернее всех.
Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех.

Ах, далеко до неба!
Губы – близки во мгле...
- Бог, не суди! – Ты не был
Женщиной на земле!
      Марина Цветаева
* * *
Отнятая у меня, ночами
Плакавшая обо мне, в нестрогом
Черном платье, с детскими плечами,
Лучший дар, не возвращенный богом,

Заклинаю прошлым, настоящим,
Крепче спи, не всхлипывай спросонок,
Не следи за мной зрачком косящим,
Ангел, олененок, соколенок.

Из камней Шумера, из пустыни
Аравийской, из какого круга
Памяти - в сиянии гордыни
Горло мне захлестываешь туго?

Я не знаю, где твоя держава,
И не знаю, как сложить заклятье,
Чтобы снова потерять мне право
На твое дыханье, руки, платье.
       Арсений Тарковсий
* * *
Что мне эта пошлая тюрьма?!
Эта решка пышного литья?
Эта - в ужасе торчащая стерня
Скошенного, бывшего людья?
Эта каменная суета,
Неподвижная возня минут?
Вновь душа моя музЫкою полна,
Вновь ланиты нежность пламенит.
Ты - моя! Безумие творя,
Предавая. Ах, да что ни говори,
Что мне ложь, любимая, твоя? -
Тусклый грош пред золотом зари!
Из цепной тюремной кружки Вечность пью!
И опять - люблю, люблю, люблю...
        Александр Брунько

И ещё одно - не русского - испанского Поэта, но я его очень люблю. (В конце концов, перевод-то - русский!)
* * *
Я боюсь потерять
это светлое чудо,
что в глазах твоих влажных
застыло в молчаньи.
Я боюсь этой ночи,
в которой не буду
прикасаться лицом
к твоей розе дыханья.
Я боюсь, что ветвей моих
мёртвая груда
устилать этот берег
таинственный станет...
Я носить не хочу
за собою повсюду
те плоды,
где укроются черви страданий.
Если клад мой заветный
взяла ты с собою,
если ты моя боль,
что пощады не просит,
если даже совсем
ничего я не стою -
пусть последний мой колос
утрата не скосит!
И пусть будет поток твой
усыпан листвою,
что роняет моя
уходящая осень...
      Федерико Лорка.