Гармонист

-Бабушка, тётки Дарьи корова подарила мне полный стакан молока! Но это из-за благодарности к тебе, что ты ей помогла. Я немножко выпила и тебе принесла. Возьми, бабушка.
Детские ручонки протянули неполный стакан с молоком.
-Ах ты, ягодка моя! Вот уж спасибо! Уважила старуху.
-Ба, да ни какая ты не старуха. Ты красавица! Я слышала, как соседки говорили, что ты знаешь, как время обмануть. Все твои ровесницы давно уже перестали морщинки считать, а тебе хоть бы что. Всё молодая и молодая! А ещё тебя ведьмачкой зовут. Ба, а почему ведьмачкой? Расскажи.
-Тьфу ты, дуры огалделые! Лишь бы языки почесать. Ты не слушай, что бабы то трепят, милая. Они умного ничего не скажут. А про ведьмачку я тебе расскажу, только не сейчас.
-А когда же, бабушка?
-Так дела все переделаю и расскажу. А дел ещё много. Тесто вот на печь поставить надо, пусть до утра помлеет. Да пироги тряпицей накрыть, чтоб мухи не покусали. Ягодку - малинку водицей напоить, чтоб росла сладкой и румяной. Курочек - несушек со двора согнать да спать уложить, чтоб какой лихоимец не покрал. Вот как управлюсь, так и расскажу.
-Ой, как долго! А мне пока что делать? Давай я тебе помогу.
-Да нет, милая, ещё успеешь, наработаешься. Жизнь то впереди у тебя  длинная - длинная, только вот отдыхать потом будет некогда. Ты давай-ка, лучше, сбегай, окунись, пока солнышко ещё водицу греет. А пока мыться - плескаться будешь, тут и я управлюсь. Вот тогда-то и поговорим о том - о сём... Ну, давай, золотко, поспеши!
Ласково потрепав золотистые кудряшки, бабушкины руки мягко вытолкнули её из сеней.

   Дед с бабкой жили зажиточно. То, что бабушка любила называть избушкой, на самом деле являлось красивым, добротным, двухэтажным деревенским домом. Двор был большой и чистый. Такой чистоте могла позавидовать любая хозяйка. А так как она ни разу не видела, кто его убирает, то искренне верила, что этим занимаются курочки, которые с раннего утра и до позднего вечера суетливо копошились между цветочных клумб. За домом был огород, такой огромный, что в нём уместилось бы три - четыре двора. Она всегда удивлялась, как это бабушка могла быстро и безошибочно найти то, что искала, под сплошным зелёным покрывалом. Заканчиваясь, огород плавно превращался в сад, куда сейчас она и бежала по узкой, извилистой тропинке, мимо всевозможных грядок и картофельных рядов. В центре сада, на маленькой полянке, окружённой смешливыми яблоньками и вишенками, стоял колодец. А рядом с ним лежало огромное - огромное корыто. Такое огромное, что в нём могли свободно поместиться несколько взрослых человек. Наверно, кто-то когда-то хотел сделать ванну, но у него не получилось. И он назвал недоделку корытом и оставил на поляне. Каждое утро дед наполнял корыто водой из колодца. За день вода нагревалась под жаркими солнечными лучами, и в ней можно было плюхаться и резвиться сколько душе угодно.
Да, бабуля всегда знала, чем её занять. День выдался особенно жарким и вода была почти горячей. Быстро скинув одежду, она с удовольствием погрузилась в ласковую, тёплую синь. Поудобней устроившись, закрыла глаза и окунулась в мир детских фантазий. Незаметно мечты перешли в дрёму.
   Проснулась она от того, что замёрзла. Вода давно остыла. Солнце почти село за горизонт и сгустившиеся сумерки увеличивали ощущение холода. Торопливо выбравшись из корыта, стала натягивать на мокрое тело одежду. Зуб не попадал на зуб, а тело било мелкой дрожью, что замедляло её движения. А ещё подколачивало от удивления, вперемежку со страхом. На дворе почти ночь, темнота, а её никто не ищет! Про неё забыли! Её потеряли!
Наконец, справившись с непослушной одеждой, она стала пробираться назад к дому. Обратный путь был труден. Темнота прятала тропинку. Колючая ботва цеплялась за ноги, мешая идти. Пару раз она упала, но плакать себе не позволила. А взошедшая на небе луна с удивлением и восхищением смотрела вниз на маленькую хрупкую девочку, которая отважно пробиралась вперёд, сквозь густую, с неё ростом, зелёную преграду. Вот и дом. Милый, добрый, тёплый дом! Прислонясь к стенке, она перевела дыхание.
Первое испытание окончено. Теперь надо найтись перед бабушкой и дедушкой. На секунду представив, как те её ищут, стиснув зубы, она решительно направилась к крыльцу. Но пройдя всего несколько шагов, замерла в растерянности от увиденного, да так и осталась стоять на месте, не понимая, что происходит...
   Свет уличных фонарей ярко освещал двор, наполненный людьми. Мужики толпились отдельно вдоль забора, курили одну за одной папироски и угрюмо молчали. Редко кто-нибудь тихо произносил пару скупых фраз и снова надолго замолкал. И трудно было узнать в этих хмурых, насупленных лицах, весёлых и добродушных соседей. Бабы же, наоборот, на месте не стояли. Суетливо сновали по двору, стараясь не греметь вёдрами. Одни что-то заносили в дом, другие что-то выносили. Некоторые уходили за ворота, но почти сразу же возвращались, неся какие-то свёртки или пакеты. И все эти перемещения сопровождались не привычными бабскими прибаутками и игривым хохотком, а тихими перешептываниями и тяжёлыми вздохами. Иногда кто-то всхлипывал, но тут, же замолкал, словно боясь потревожить тишину. А на крылечке сидела бабушка. Молча сидела, не шевелясь, как-то неестественно прямо, высоко подняв голову и не мигая смотрела в темноту, абсолютно не обращая никакого внимания на всё происходящие вокруг.
И она вдруг испугалась, что застывшая на крыльце женщина с печальным лицом - это не её бабушка. А испугавшись -  громко заплакала.
-Наконец то, нашлась пропажа! Тише, тише! Будя реветь. Нечего шлындать по ночи, без тебя горя хватает. А холодная то, как ледышка! Эко тебя пробрало. Ну всё, не голоси, страшней уже не будет.
Голос был чужой, но добрый. И поверив ему, она стала успокаиваться. Кто-то укутал одеялом. Кто-то всунул в ладошку пирожок. А потом чьи-то руки подняли её и куда-то понесли. Но она уже совсем - совсем не боялась, потому, что на неё смотрела и улыбалась бабушка.

   На печке у тётки Дарьи было тепло. Почему в ту ночь её уложили именно туда, спустя годы она могла только догадываться. То ли, видя её мокрую и трясущуюся, положили согреваться, чтоб не заболела. То ли, что б на глазах была, вдруг опять куда побежит. Ну а можь ещё почему, кто знает... Бежать она никуда и не собиралась. День выдался тяжёлый. Ноги гудели и побаливала голова, а на печи было спокойно и уютно. Все пережитые сегодня страхи и волнения незаметно исчезли. Разомлев под одеялом, почувствовала, как отяжелели веки. Вслушиваясь, о чём тихо болтали бабы на кухне, не заметила, как задремала. А потом и вовсе, убаюканная этими разговорами, провалилась в крепкий, спасительный сон.
   Ах, детство, детство! Сколько раз потом она напрягала память, пытаясь вспомнить тот бабский разговор. Но всплывали только отдельные куски или фразы. И складывая их, как головоломку, домысливая сама недостающие части текста, она всё же сумела понять то, что происходило в прошлом.

   -Надо  же, горе то какое, а она сидит - словно истукан! Хоть бы словечко сказала или слезинку обронила. Так нет же, застыла и всё тут. Ей Богу, бабоньки, не понимаю.
-А че понимать то? Горе - оно горе, только люди его встречают по разному. Кто плачит, а кто молчит. Можь у неё душа плачет, а это похуже всего будет. Так молчком люди сами себя и изводют. Это ты у нас - вечно глаза на мокром месте, поэтому то и не понимаешь.
-Да ладно вам, что ли, к мученикам её приделывать. Не любила она его - вот и слёз нет! 
-Да потише ты, ишь чего городишь! Любила - не любила, тебе почём знать.
-А я и не знаю. Это бабка Лысыха с Первомайки мамке рассказывала. Мы тогда у неё порося покупали, вот они языками то и зацепились. Сами знаете мамку мою. А я рядом была, че не услышать. Так вот, Лысиха говорит, что тётка Анна девчонкой в городе жила. Богатыми они были. Много на них людей работало. И местных, и пришлых. Анна красавицей была, каких поискать ещё надо. А отец её суров да зол был, супостат редкий. А ещё каждый год к ним на работу парень один нанимался. Красавец, умелец, на гармошке играл. Как заиграет, так ноги сами в пляс идут. Говорят, что все девки по нему сохли. Да только он как Анну увидел, так одну её и любил. И она его тоже любила. Отец её им никогда жить вместе не дал бы, вот и решили они бежать. Да далеко не убежали. Как про то отец узнал, один Бог ведает, да только догнали их и домой воротили. Лысиха говорит, что гармониста сперва казнить на городской площади хотели. Да видно слишком лёгкой карой это супостату показалось, и он парня на каторгу определил. А дочь свою подальше в деревню замуж выдал за первого встречного. Дал тому приданного большого, чтоб не передумал. Вот так тётка Анна и дядька Семён вместе и оказались.
-Ну, Танька, ты и сказочница! Тебе самой бы в городе жить да книжки писать. А у Лысихи всегда язык как помело был. Сорока и то меньше на хвосте унесёт, чем Лысиха наговорит. А под старость лет совсем из ума, говорят, выжила старуха. Да и откуда ей то знать про Анну и Семёна, коль они не с наших краёв?
-Так она ведь говорит, что родом из одной с дядькой Семёном деревни. Когда, через какое-то время, Семён узнал, что гармонист с каторги убёг, то он Анну в охапку и с деревни той сюда переехал. С Лысихой здесь и повстречались. Только он сделал вид, что её не признал. А ещё, когда Фомич помер, он как то раз ночью пришёл и предупредил, что, мол, если кому про них трепать будет, то он её пришибёт. А историю эту ей сестра рассказала. А вы тут про сказки. Не верите, сами идите к Лысихе да спросите.
-А что, бабоньки, и то верно... Они же точно - пришлые. Да и про себя никогда ни чего не рассказывали. Так можь и не брешет Лысиха вовсе.
-Брешет - не брешет, а к гармонисту своему не побёгла, с Семёном осталась. Лет то немало вместе прожили. Вот и гадай, кого она любила...
-Ох, не должна я этого говорить, да скажу! А то вы бедной Анне все кости перемоете. Вы вроде и не далече живёте, но всё равно много чего не знаете. А я с ней, сколько лет бок о бок, только что забор разделяет. Строились почти одновременно, мы лишь на год позже. Она тогда уже с двумя детьми была, а я ещё девчонка желторотая, только замуж выскочила. Ничего не получалось, вот я к ней за советом и повадилась. Так и сдружились. Мужики в поле, а мы в огороде или во дворе копошимся. Где посмеёмся, где повздыхаем. Она мне ни разу про Семёна словом плохим не обмолвилась, даже намёком на свою жизнь не пожаловалась. Откуда мне, дуре, догадаться! Вот и думала, что живут они душа в душу. А Семёна вы все знали. Крутой мужик, серьёзный, лишний раз улыбку не выдавит. Говоря, о покойных грех плохое вспоминать, успокой душу его, Господи. А так еже ли то правда, почему бы не рассказать. Авось не обидеться. Всё одно там ответ держать будет.
Так на чём я остановилась? Ах да, лето выдалось жаркое, просто жуть! Мужики с полей не вылезали, боялись, что пшеница погорит. Иногда там и заночевать приходилось. В огороде всё чахло. Одна лебеда как на дрожжах лезла. Вот как то мы с Анной и решили её прополоть. Вышли к вечеру ближе, что б от жары не угореть. Встали рядышком, юбки подогнули и вперёд. Да так хорошо и бодренько пошли, что если бы ночь часа на два - три задержалась, то одним днём и управились. А душа то радуется от трудов наших! Мы в ботву попадали и хохочем. И тут Анна запела. Я в жизни своей, ни до, ни после, никогда такого больше не слышала! Вот голосище я вам скажу! Она поёт, а у меня мурашки по телу бегают, сердце из груди рвётся.
Может мы б так долго пролежали - она пела, а я слушала, да тут Семён появился. И подкрался тихо так, не по-людски как то. Как в руках вожжи держал, так и давай ими Анну отхаживать. Бьёт и приговаривает, что, мол, она петь то у него отучится. Что голосить на всё деревню, как девка распутная, впредь перестанет. И имя его позорить он ей не позволит. А ежели ещё раз услышит он песню хоть шёпотом, то до смерти заколотит!
-Боже, не уж то правда? Прямо так смертью и пригрозил? А что же Анна?
-Да не перебивай же ты, оголделая, дай дослушать! Говори дальше Дарья, говори!
-Ну а что дальше... Он-то хлещет не жалеючи! Мне бы встать да вмешаться, только испугалась я очень. Как приросла к земле от страха! Лежу, и пошевелиться боюсь. Можь заметь бы меня - он и поутих, да только не заметил. А Анна что? А она ни слова не проронила. Лежит и молчит. Даже не всхлипнула ни разу, не застонала! От того видно меня страх и пробрал, что мужик бабу в кровь бьёт, а та ни словечка. Вот и гадай - жива ещё или померла...
-И что, даже не попробовала убежать?
-Анна то? Нет! Я потом слегка голову из ботвы то высунула, глянуть, что же там творится, да лучше бы не высовывала. Аж обомлела от увиденного. Он её вожжами стегает по чём не поподя, а она лежит и не шевелиться, даже рукой лицо не прикроет. Только тело от ударов само подёргивается. Лежит и на него смотрит в упор, и улыбается. Тут мне совсем поплохело, я назад к земле и упала. Слёзы так и покатились за нас обоих!
А вскоре всё прекратилось. Толи ли рука бить устала, толи пожалел. Ну а может, побоялся, что убьёт... Кто его знает. Только бросил он в неё вожжи и пошёл в дом. Я немного подождала и стала её шёпотом звать. Звала, звала, но она так и не откликнулась. Испугавшись, что точно померла, я в дом к мужу побежала. Плачу, меня трясёт, как будто привидение увидела, рукой в огород тычу, а сказать ничего не могу. Своего жуть как напугала! Потом, слегка успокоившись, всё Ваське и рассказала. Думала, пойдём с ним, её с огорода заберём. Только он меня остановил. Сказал, что б в чужую семью не лезла, не моё это дело. Ведь кто знает, что раньше было. Если не кричала, значит знает, за что получила от мужа, вину свою чувствует. А потом, уже поздно ночью, в окно толкнуло что-то выглянуть. Смотрю, жива наша Аннушка! Оклемалась видать немного и так тихонечко - тихонечко, держась за забор, домой и добралась. Месяц она из дома не выходила, отлёживалась. Семён и так-то не приветлив был, а тут вообще зло зыркать стал. Так порой глянет, что страх берёт. Коль при людях с ним столкнёмся, пробурчит что-то вместо здрасте и спешит уйти. Видно понял, что я всё знаю. Толи сам по мне догадался, толи кто сказал... Только понятно, что я к ним тоже зайти не могла. А как то вечером я во дворе бельё стирала. Глядь - Аннушка из дому вышла. Худая сильно, бледная, на лицо осунулась, одни глазищи и торчат. Идёт ко мне и улыбается. А улыбка у неё, сами знаете, любого отогреть может. Только вот глаза сверкают неспокойно как-то, не по-доброму. Я к ней тоже на встречу, да только она мне рта открыть не дала, сама первая заговорила: - "Я тебя, мол, не прошу всю жизнь в тайне держать то, что ты видела, но сейчас пока никому не говори. А лучше - забудь и не вспоминай! Это только нас двоих касается. Он, может, сам и не рад сделанному, да продавший душу Дьяволу, её назад не воротит. Ты, Дарья, девка хорошая, добрая, спасибо тебе! За меня не переживай, я сильная очень - справлюсь. У меня в жизни ещё хлеще было. А это так - даже слёз жалко. Может я и сама в чём-то виновата. Думала, стерпится - слюбится. Но пока не получилось, не смогла. Может потом... А что понять меня не можешь, так и не надо это тебе. У тебя совсем другая жизнь, хорошая. Береги её! И всегда, Дарья, помни мои слова: лучше жить со слезами - но с душой, нежели в радости - но без души."   
С той поры мы с Анной то, что случилось, не вспоминали никогда. Как будто ничего и не было вовсе! А ещё она больше никогда не пела. Так что, бабоньки, решайте сами, есть любовь или нет. А на счёт гармониста я ничего не знаю. Вот вам истинный крест!
-Да, тяжела бабья доля! Порой смотришь на людей, живут вроде ровно да гладко. А копнёшь глубже - сплошная чернота.
-А я тоже бы ни слезинки не выронила, если со мной так муж поступил. Да я с ним после такого ни дня жить не осталась бы, сразу же ушла!
-Легко сказать - ушла! Ты, Танька, сначала замуж выйди, а потом и поглядим. Это не так-то просто уйти, коль привычка крепко  держит. 
-Это как так - привычка? А как  же любовь?
-Любовь, любовь... Придумают  же тоже! Сегодня любовь есть, а завтра оп, и нету. А к человеку привыкаешь! Вот животину, для примера, возьми. Кто бурёнку первый раздоил, тот потом и доит. А другого-то к себе не подпустит, к одним рукам привыкла. А собака? Думаешь, она хозяину о любви своей лает? Как  же! Привыкает псина-то к человеку, как и он к ней. И тоскует потому в разлуке с хозяином. Да только это всё привычка, а не любовь. И у людей так же. Меня вот совсем малой девчонкой в чужой дом отдали. Шестнадцать едва - едва стукнуло. Мои подружки хороводы водят да парней щекочут, а мне нельзя, я уже жена мужнина. Думаешь, любила я его или он меня? Нет, конечно! Наша семья была большая, ртов много, а еды мало. Я старшой самой была. Вот от меня первой и избавились, что б другие с голоду не помёрли, пусть, мол, муж меня кормит. А у него еды хватало. Да вот в другом проблема - жена при родах умерла, а двоих близняшек ему сиротками оставила. Вот и стал он мамку детишкам искать, да не тут-то было! Всех путёвых давно разобрали или сосватали, а непутёвые - кому нужны. А если и остались ещё несколько нормальных в девках, то не каждая на такое приданное согласится. Что касаемо разведёнок и вдов, так там свои крикуны имеются. Вот и сговорились они с моим отцом. Он меня скорее как няньку для детей брал, а не как жену. Жили потихонечку, день за днём, да так и притёрлись друг к дружке. Детки его, подрастая, меня мамкой звать стали, а следом и наши пошли. Пока мы детей подымали да хлеб растили, так свыклись то, что как одно целое стали. Всяко, конечно бывало, не без этого. И обижалась на него, и плакала, и судьбу кляла. Да только обида то обидой, а чуть отпустит и к нему тянет. Так вместе до старости и дожили! Вот это и есть привычка.
-Всё равно не понимаю, как можно с человеком просто взять и жить. Хоть какие-то чувства должны же быть! А то вот пример наглядный: эко дядьку Семёна изуродовало, а у тётки Анны не слезинки.
-Да ты чем слушала то, непутёвая? Или в одно ухо влетело, а в другое вылетело. Ты уж слишком не переживай, что не понимаешь. Молодая ещё! Поймёшь - когда пройдёшь. Просто взять и жить, говоришь, не сможешь? Э нет, девка, ещё как сможешь! Так все живут. И нет особо разницы, или сначала просто жить, или потом. А потом, девка, это когда любовь проходит, а дети остаются. Любви нет, всё, улетела, а человек, кого любила, остался. Вот и живут так все, вроде и по-разному, а всё одно - одинаково. Ну что, дурёха, поняла?
–Ну, ладно, бабы, хорош трепаться, давно заполночь уже! Вам волю дай, так сутками не разгонишь. Поспать бы надо малость, а то с утра трудный день предстоит. Давай те, бабоньки, расходитесь.

   Эти два дня до похорон её к ним на двор не пускали. Тётка Дарья сказала, что дед сильно заболел и сейчас без неё хлопот  хватает.
Действительно, народа возле дома толпилось много. Одни уходили,  другие приходили. Да и она не очень-то рвалась. У тётки Дарьи было куда интересней. И целыми днями она носилась вместе с другой ребятнёй по улицам, купалась в деревенском пруду и ела печённую в поле картошку. Только перед сном, лёжа на печке, ей очень хотелось увидеть бабушку. "Вот ночь пройдёт, дед поправится, и я вернусь домой."- успокаивала она сама себя, и немного всплакнув, крепко засыпала.

   На третий день, с раннего утра, полил сильный дождь, и буквально через час дороги напоминали непроходимое болото. Бабы, собравшись у Дарьи на кухне, сокрушались по поводу похорон. Как, мол, по такой дороге гроб везти, если трактор проехать не может. На руках нести тяжело мужикам будет, да и идти далеко. А выкопанную могилу вообще до краёв водой залило. И вывод был у всех один - видно душа у покойника была чёрная, если в такой день даже природа на него гневается. Что же тогда его там  ждёт? И рьяно начинали креститься.
Из-за дождя на улицу её не пустили, и она тихонечко сидела на печке, прислушиваясь к бабским разговорам. Кто помер и кого будут хоронить, было непонятно, но где-то внутри, у неё шевелилась непонятная тревога.
К полудню дождь приутих, словно пожалев тех, кто пришёл хоронить, но моросить так и не перестал. А когда гроб опустили и могилу закопали, припустил пуще прежнего. Он как- будто торопил людей уйти, и оставить покойного наедине с небесами. А бабушка даже у могилы не проронила ни единого слова, и ни единой слезинки. Закутавшись в чёрный платок, она была пугающе безразличная. И только глаза её смотрели как-то странно, словно видели нечто, недоступное взору других.
   Всё это потом она узнает от тётки Дарьи. А пока, спрятавшись на печке, испуганная суетливо снующими и почему-то плачущими бабами, она внимательно вслушивалась в разговоры, силясь понять своим детским умом, что же всё-таки происходит? Какое-то шестое чувство подсказывало ей, что это – что-то плохое, и касается её тоже. Но так ничего и не поняв, она попросту уснула.
Уже поздно вечером, спохватившись, тётка Дарья, заглянув за печь, нашла её спящей. Будить не стала. Взяв осторожно на руки и укрыв плащом от дождя, понесла в соседний дом. Только она спала так крепко, что даже не проснулась.
   И на завтра, и на следующий день, люди смотрели из окон на разгулявшуюся непогоду и вздыхали:
-Дождливое лето выпало нынче, быть плохому урожаю.

   ...Кофе было выпито. Поставив пустую кружку на стол и смахнув набежавшую слезу, она тихо прошептала:
-Ты уж прости меня, бабушка, если что не так. Прости! Знай, что я всегда любила и люблю тебя. И пока я жива, я всегда буду тебя помнить. Ты самый дорогой мой человек! Спи спокойно и пусть земля тебе будет пухом.
И хотя воспоминания растревожили, она всё равно чувствовала себя счастливой.

   Как часто юность бывает жестока, вспоминая о дорогих сердцу людях только тогда, когда это может быть их последняя встреча! Бабушка после смерти деда прожила ещё лет десять. Правда, видеться они стали гораздо реже. Школа, кружки, соревнования, пионерские лагеря. А если и удавалось выбраться в деревню, то буквально всего на недельку. Приезжала, отсыпалась и снова уезжала.
Бабушка никогда не жаловалась, не лезла с вопросами и не навязывала советов. Да и про своё житьё не любила рассказывать. Живу, мол, не тужу, у других и того нет. Так и не получилось им ни разу поговорить по душам. И вроде как один раз стало у них получаться - толи она повзрослела, толи бабушка захотела ей открыться... Да только начавшись - сразу же оборвалось.
   Ей тогда исполнилось шестнадцать. Экзамены, выпускной бал, первая любовь, свидания и поцелуи. А потом снова экзамены и поступление. Просто безумное лето! В деревню ехать ужасно не хотелось. Но семейные традиции нарушать нельзя! Так уж повелось, что каждый из многочисленных внуков должен был погостить у бабушки раз в год хотя бы несколько дней. Пришлось ехать. По дороге придумывала тысячу причин, что б сократить своё пребывание в гостях до минимума. Как стыдно ей бывает сейчас, когда она вспоминает про это! А тогда, завертевшись в водовороте событий и перемен, она даже забыла послать предупреждающую о её приезде телеграмму.
Но бабушка её ждала, будто точно знала день приезда. Ласково расцеловав, сразу же повела на кухню. Парное молоко, горячие пироги, полная чашка сочной клубники и ещё влажные от росы помидоры с огурцами. Всё как в детстве! На душе стало тепло и уютно. И вместо того, что бы жалобно объяснить причину завтрашнего отъезда, она начала рассказывать бабушке все свои новости, одновременно пробуя всё, что было на столе. А та внимательно слушала, не перебивая, и загадочно улыбалась. И тут её как прорвало. Она говорила и говорила, спеша и перескакивая, будто боялась, что её могут не дослушать. Незаметно, как то само собой, рассказала и о мальчике, и о любви, и о поцелуях. Выговорившись, замолчала. А в глазах плескалось огромное море волнующих вопросов. Взрослых вопросов!
   Видно бабушка это поняла и, став, сразу же, какой - то грустной, заговорила. Ожидая услышать нотации и поучения, она замерла с открытым от удивления ртом - это была история бабушкиной любви.

   Это потом она соединит выслушанный рассказ и отрывочные детские воспоминания подслушанного разговора в единое целое, и многое поймёт. А сейчас, затаив дыхание, просто слушала красивую, печальную  жизненную сказку.
   Гармонист действительно существовал, и был красавцем, как про него и говорили. И многие девки добивались его любви. Да что девки, даже замужние бабы сохли по нему! Но никто ему был не нужен, кроме его Аннушки. И была эта любовь с первого взгляда и на всю жизнь. Аннушка тоже любила его, но её отец никогда не позволил бы им быть вместе. Он был один из самых богатых и влиятельных людей в городе. Подошло время и к Анне стали засылать сватов. Вот тогда они и решили бежать, в надежде на чужбине обрести долгожданное счастье.
Предала их лучшая подруга Анны, которая в тайне тоже была влюблена в гармониста. Зная все их планы, она помогла им сбежать. Но на следующий день пришла к Анниному отцу и всё ему рассказала. На что надеялась? Может, думала, что в горе он придёт к ней за утешением. А может, хотела отомстить за неразделённую любовь...
Влюблённых поймали. Анну заперли дома, гармониста отправили в тюрьму. Но девушка не сдавалась. Тайком сбегая из дома, она бродила вокруг тюрьмы, ища возможность увидеть любимого. Её заприметил угрюмый, молчаливый охранник. Ему понравилась девушка, и что б подольше побыть с ней рядом, он соглашался передавать записки и еду заключённому. Он помогал ей, а она отвечала ему благодарностью и доверием. Однажды охранник сказал Анне, что её любимого хотят казнить. Обезумев от горя, она решилась на отчаянный шаг.  Пообещав одинокому охраннику - стать его женой, уговорила его устроить гармонисту побег. И тот согласился. Но в последний момент, когда всё уже было готово, он вдруг повторил то же, что сделала её подруга. Явившись с повинной к её отцу, и раскрыв их планы, в страхе ждал лиходей наказания. Но, к удивлению, получил награду...
   Отец у Анны был жестоким, властным и мстительным человеком. Как не любил бы он дочь, всё равно не мог простить ей такого непослушания и позора для семьи. Решение, которое он принял, оказалось роковым для них всех. Гармониста казнить не стали, но в срочном порядке отправили на каторгу. А тюремный охранник  женился на красавице и получил богатое приданное. Свадьбу сыграли спешно и чересчур скромно. И сразу же после свадьбы разгневанный отец отказался от непослушной дочери и, добавив новоиспечённому зятю к приданному приличную сумму денег, велел в течение суток убраться из города как можно дальше. Так и оказались дед Семён и бабушка Анна вместе, толи связанные судьбой, толи - наперекор ей.
   Семён увёз Анну к себе в деревню, которая находилась довольно таки далеко от города. Но семейная жизнь оказалась горше, чем каждый из них себе представлял. Она никогда не спрашивала его, зачем он это сделал. Он тоже молчал, ни разу не попробовав извиниться или объясниться. Каждый прожитый день вместе давался им с большим трудом. Глядя на печально - равнодушное лицо жены, чувствуя, как душа её рвётся вдаль, Семён стал меняться. Будучи от природы молчаливым и угрюмым, он стал ещё более озлобленным и замкнутым. Боясь, что люди узнают их тайну, или, упаси Господь, с каторги сбежит гармонист, и начнёт поиски Анны, он запрещал ей петь, надеясь, что голосистая красавица не привлечет внимание к их дому. А если всё же заставал её поющей, то жестоко избивал, пытаясь тем самым подчинить себе. Страх, что она от него сбежит, заставлял запирать её, пока не нашёлся другой способ удержать жену. И почти каждый год Анна стала рожать ему детей. Это продолжалось до тех пор, пока при очередных родах она чуть не умерла. Только тогда Семён немного успокоился.
Но спокойствие длилось недолго. Её отец, который все эти годы ни разу ничем о себе не напомнил, вдруг прислал письмо. Прочитав его, Семён пару дней ходил мрачнее тучи, а потом велел собирать вещи и готовиться к переезду. Перерыв всё вверх дном, она так и не нашла этого письма, и поэтому терялась в догадках, ища причину их спешного отъезда. Перебирая всевозможные варианты, остановилась на том, что отцу кто-то надавил на больную мозоль, и в злости он опять начал на них гонение.
   Они скитались несколько лет, переезжая из деревни в деревню, больше полугода нигде не задерживаясь, всё дальше и дальше удаляясь от её родного города. Было ощущение, что муж специально искал глухое, отдалённое поселение. Но потом вдруг всё изменилось, и они, наконец-то осели на одном месте. Но не где-нибудь, среди лесов и болот, а в красивой, зажиточной деревне, рядом с небольшим уездным городком.
Анна давно перестала удивляться происходящему. Года шли, рождались и подрастали дети, ещё больше привязывая её к мужу. И хотя нескольких младенцев она похоронила, оставшихся было более, чем достаточно, чтоб не иметь ни одной свободной минутки. Смирившись, она старалась быть ему хорошей женой. Когда мини - детсад подрос, и забот по дому поубавилось, ей всё равно не сиделось на месте. Стоило хоть на минуту остаться наедине с собой - сразу же оживало прошлое. Поэтому она помогала всем и каждому, стараясь заполнить этим в душе пустоту и отгоняя тяжёлые воспоминания.
Когда дети выросли и разъехались, у неё появилось новое любимое занятие - перестановка в доме. Однажды, двигая книжный шкаф, случайно отбила кусок задней стенки, и, из образовавшийся щели, выглянул краешек пожелтевшего от времени конверта. Трясущимися руками взяла то самое письмо. Долго не решалась его прочитать, а когда всё же начала, то уже с первых строчек буквы запрыгали, а слёзы сами полились из глаз...
Отец писал, что на каторгу, куда сослали гармониста, приехала комиссия. Заключённые начали бунт, и охранники открыли стрельбу. Но у бунтарей тоже оказалось оружие. И в этой перестрелке парень спас какого-то очень влиятельного человека, закрыв его своим телом. Шальная пуля никого не убила, но ранила обоих. Невзирая на свою рану, гармонист унёс тяжелораненого в безопасное место. Спасённый проникся глубокой благодарностью к смельчаку, и, заставив пересмотреть дело, выпустил его на свободу. Теперь влюблённый парень разыскивает Анну, обходя деревню за деревней. Отец посчитал своим долгом предупредить зятя, но в помощи отказал, ссылаясь на то, что пришло время дочери самой принимать решение.
   Сколько лет... Сколько мучительно долгих лет она старалась не думать о любимом человеке, боясь разрушить светлый образ счастливых мгновений прошлого! Сколько неверных раз она покорно шла за мужем, который обманом уводил её от любви! Сколько же дней и ночей она жила в неведенье! А он искал её...Так почему  ж она этого не почувствовала?
Анна спрятала письмо назад, приладила оторвавшийся кусок и поставила шкаф на место. В этой комнате она больше никогда не делала перестановок. Мужу ничего не сказала. И хотя могла в тот момент от него уйти, не ушла, осталась. Слишком уж много лет, словно пропасть, разделяли её с прошлым.

   Она впервые в жизни увидела в тот день, как бабушка плакала. И обняв её, она плакала вместе с ней. А бабушка шептала ей сквозь слёзы:
-Любовь… Это чувство, милая, которое может и поднять высоко – высоко и с размаху кинуть вниз, даже не заботясь о том, куда рухнет твоё сердце!
-Бабушка, но почему ты не ушла от деда, ведь он же мог тебя убить?!
-Убить… Я как-то об этом не думала!.. А вот ты никогда не позволяй никому поднять на себя руку! Обещай, родненькая!
-Обещаю… 
   Крепко прижавшись друг к другу, всхлипывая и вытирая слёзы, за разговорами они не заметили, как наступил вечер. Последний вечер вместе…

© Copyright: Евгения Пименова, 2009                Свидетельство о публикации №1905190836
Рассказы, 19.05.2009, 19:27