В сборник о Великой Отечественной...

 Данилюк Владимир Игнатьевич ( лит. псевдоним – Магистр)
 Родился  в прошлом веке, 11ноября 1955 года. В маленьком городке Иланске Красноярского края. Но сознательное детство вспоминается с деревни Дубровка, но очень немногое. Больше воспоминаний об Абазе. Это в Хакасии. Там пошёл в первый класс, но не окончил… Семья переехала  на Ставрополье, в город Невинномысск… Первое стихотворение и, на долгий период, последнее – написал в 1967, что подвигло учительницу русского языка и литературы создать поэтический кружок. Но более не написал не строчки, впрочем, как и остальные кружковцы, что привело, в конце учебного года – к «смерти» оного кружка.                В 72 закончил школу и отбыл в Казань поступать в институт. Поступил…  Казанский Авиационный Институт . Здесь снова стал писать стихи, но немного и исключительно в весеннюю пору. В 76 – закончил и поступил на авиационный завод, где проработал три года, женился и написал с десяток стихотворений… В конце 1982 – уехал с семьёй в город Сургут, где много кем работал до нынешнего времени… В 95… полюбил и начал писать стихи снова, и пишу до сих пор… Спасибо любви и Любимой… И хотя мои стихи не тронули её Сердца – писать я не бросил… И надеюсь, что немного научился их писать…   
   
Отрывки из сборника «Солдатское лицо войны…»

В боях под Брестом…

В боях под Брестом, в днях тех первых,
Мы умирали… каждый день…
Где, вместо хлеба – только нервы,
Пока глаза не смежит тень
От пули вражеской иль бомбы…
Но тот, кто мог, вставал опять…
И огрызались катакомбы
Огнём и кличем: «Нас не взять!..»

Мы просто были… Вот такими…
И слово Родина, для нас –
Не просто звуками пустыми
Была тогда… И каждый час
На камне стен писали кровью:
«Я умираю не срамя…»
Прощаясь с Родиной, с любовью,
Как с чем-то большим, чем земля…

Что не могло – горело тоже…
Спекались губы… и бетон…
И ни глотка воды. И множат,
Над головой, снаряды стон…
Но не живые… вновь вставали,
Чтоб бой принять – ещё один.
И друг за друга умирали:
Татарин, русский иль грузин…

Воспоминания войны…

Я ещё помню… сорок первый
И плач идущих за спиною,
И взгляд оставленных – по нервам,
Что плетью как, когда родною
Мы уходили степью, дымом
Давясь – от изб, сожжённых нами…
И «Эмки» чёрные, что мимо –
Толкались нашими руками…

И как срывали с нас петлицы,
За то, что мы солдат жалели,
Когда на взвод патронов тридцать,
И в рост – в свинцовые метели…
И торопливые окопы,
Где нас потом зароют танки…
Мы набирали… горький опыт -
По деревням и полустанкам…

Я ещё помню крик надсадный:
«Не отступать!.. Назад ни шагу!..»
Глоток из фляжки… гулкий, жадный –
Воды, чуть грязной, по оврагу
Ручья спешащего… на Запад,
Где мы оставили: родное…
НКВДешника, чей рапорт,
Забили в рот, вместе с землёю…

От Белостока и до Минска...

От Белостока и до Минска
Дорог истерзанная пыль
Плывёт, стелясь, устало низко
И оседает на ковыль,
Что бур от крови… здесь прошедших
Или упавших вниз лицом,
Покоя так и не обретших…
Хоть и уснули… вечным сном…

Кто нам сказал, что будем драться
Мы только в логове врага?..
Своя земля и нам держаться
Она наверно помогла…
В «котлах» оставленные жизни
И жизни отданные в плен –
Всё на весах моей отчизны:
И наша кровь, и прах, и тлен…

Мы уходили, кто прорвался –
Оставив Минск, но Левитан
Молчал в тот день и день остался
Хранимым только кровью ран
Ушедших в ночь и дальше живших:
Кому немного, а кому –
До дня победы… Не забывших,
Как начинали… мы… войну…

Оборона Дубно...

Мы не бронёю прикрывались.
Мы просто сталью мяли сталь
Чужих машин, что жадно рвались
На Дубно, Киев… Но педаль,
До пола, вниз… под рёв моторов,
Когда к своим… уже нельзя:
Вокруг враги… Но без позора
Погибших приняла земля…

Мы не погибли, там оставшись,
В своей оплавленной броне.
Не проиграли бой – не сдавшись,
Хоть и не выигран… В огне,
Когда свинец, что жаждал крови,
Звенел по стали, скрывшей нас –
Мы не искали лёгкой доли…
Пусть даже в бой… в последний раз…

Не долог век в войне машины.
Короче много, чем людской…
Уходим в ночь, пригнувши спины,
А пламя рвётся за спиной,
Сжигая то, что уж не может:
Не защитить, не покарать…
Солдаты там… остались тоже,
Кто никогда не сможет встать…

Смоленск... Рождение Гвардии...

Мы не могли… но наступали…
Сгорая в пламени войны,
Мы землю кровью напитали,
Отдав ей жизнь…Но тишины,
Не стало больше в новом бое…
Мы отбивали, чтоб отдать
Смоленских улиц коридоры,
Что нас вели на смерть опять…

Уже потом: живым… и в память
Отдавшим жизнь… за день боёв,
Или за час, что прожит нами
Коротким отдыхом… Без снов…
Нам дали имя: быть гвардейцем:
Не умирать – когда убьют,
И закрывать… бронёю сердца,
Всех тех, что после нас придут…

Мы уходили по дороге,
Что на Москву вела… Тогда
Ещё не ведая, как много
Мы дали ей, чтоб та… жила,
Собрать все силы: от Кавказа,
До рек сибирских и лесов.
Уже поверив: пусть… не сразу,
Но победим… Любых врагов…

Дорога на Умань...

Мы те… с под Умани, из «ямы»,
Где мы закончили бои…
Пусть говорят: «Не имут сраму,
Кто мёртв уже…» Но живы мы
В сердцах и в памяти потомков,
Что не осудят и простят…
В молитвах… помянут негромко.
Других… ненадобно наград…

Но всё равно… простите нас,
Что мы погибли – не сражаясь.
Мы умирали… много раз.
Там, в каждом дне… И прикасаясь
Недобрым словом… к той войне,
Вы убиваете стократно
Погибших… Всех… И к той вине
Нас возвращаете обратно…

Так получилось… Не сумели
Из окружения… К своим…
Мы продержались лишь недели,
Пока нам было чем… Чёрт с ним!...
Что нас держали, там, в карьере
И убивали… Просто так.
Но не убили нашей веры
И не сломали нас… Никак…

Курсанты Харьковской военки...

В том треугольнике, где Киев,
Черкассы, Лохвица – там мы…
Где на исходе уже силы,
Мы в мясорубке той войны,
С приказом тем: «Назад ни шагу,,,»
А тот, другой… он не успел…
Мы уходили по оврагам,
Кто выжил там и кто сумел…

Курсанты Харьковской военки
На танк с винтовкой… Почему?..
Ползут, царапая коленки…
Ещё безусые… В дыму
Скрывая страх на детских лицах
И что-то пробуя кричать
Охрипшей глоткой и к кринице
Пытаясь на ходу припасть…

Мы там остались и живые
Потом завидовали тем,
Погиб кто там, когда чужие
Кричали: «Рус, сдавайся в плен…»
Мы просто брошенные кем-то
В костёр войны… ни для чего…
Патроны… в пулемётной ленте.
Однажды выстрелил… И всё…

900...

Холодных улиц этих… пекло…
Подобно Адовым кругам.
И метроном стучит как сердце,
Но зябко стынущим рукам,
С верёвкой, впившейся в ладони,
С печальным грузом… позади…
Никто не плачет - ветер стонет,
По тем, кому пришлось уйти…

Их девятьсот… Безумно долгих…
Длиною, каждый, в жизнь одну…
Но за какую же вину
И не исполненные долги -
Такая кара - эти дни?
Где мог рассвет… не стать рассветом.
И от живых, вчера - ответа
Мог не дождаться средь зари…

В рассвета хмурости - безликой,
Неотличимом от других…
Всё… от молчания до крика!..
Здесь - достояние живых,
Кому достанется: от Бога,
От силы ль собственной - дожить…
До дня, где кончится дорога,
Которой, вёрсты - не забыть…

Ещё лишь будет...

Парад Победы ещё будет.
Там, в сорок пятом, а пока
Перечеркнула сотни судеб,
В отмахе, павшая рука.
И небо дрогнуло от воя,
И в боли выгнулась земля,
В рассветном утреннем покое,
В беде с названием: Война…

А мы не знали… Только Вера
Жила в сердцах: вернёмся мы…
А дым пожарищ стлался серым,
Безликим саваном войны…
Мы отступали, огрызаясь:
В боях коротких или нет…
Наспех с погибшими прощаясь,
Шепча: «вернёмся…» - как завет…

Ещё лишь будет гром салютов:
За возвращённое… назад…
Пока же враг шагает лютый,
Блестя обилием наград:
За покорённую Европу,
За обойдённый «Мажино»,
За Польшу проданную оптом
И очень многое… ещё…

Здесь не Париж...

Здесь не Париж… Мы ленинградцы…
Мы б не смогли смотреть на танки
С паучьей свастикой и пальцы
Сжимать бессильно, те, что санки
Тащили в стынь с водой замёрзшей,
Иль с кем-то умершим… и близким…
Наверно, правда… жили б дольше…
Но кем бы стали, пав столь низко?..

Не укоряйте нас за выбор.
Нас не заставили… Мы сами…
А выбор был: уехать, либо
Остаться здесь… Под небесами
Родными нам, что над Невою
Укрыли город, столь любимый,
Что не могли… своей судьбою -
С его судьбою, стать чужими…

Здесь не Париж… Здесь улиц камень
Сапог захватчиков не ведал…
И пусть кресты на стёклах рамы,
И вой сирен - пророчат беды…
А пайка хлеба, та, что меньше
День ото дня – не согревает.
И у станков… мужчин на женщин,
И на детей - война меняет…

Один из заградотряда...

«Дегтярь», что трёт плечо до крови,
Шаг его делает усталым.
Он прячет взгляд, насупя брови…
На шёпот злой, порою, вяло
Он отвечает, что-то глухо
Пехоте, топающей мимо…
Иль кашлянёт, от пыли, сухо
И глаз потрёт… как-будто с дыма…

Всего один… с заградотряда,
Среди других, в безмолвье строя.
Враги – своим, когда в засаде,
Чтоб убивать, коль вдруг из боя
Пехота бросится обратно
И почему… совсем не важно…
Ему вот только непонятно
И он вздыхает вновь протяжно…

Но снова бой… и снова крики…
И взгляд в глаза: «Браток… не надо…»
Чтоб, по ночам, погибших, лики
С мольбой последнего их взгляда…
И он поднялся в рост и эхом
Пронёсся крик в свинца метели:
«Ложись, братки!..» - и врезал верхом,
Сминая серые шинели…

Зима сорок первого…

От той, холодной… в сорок первом,
До сорок пятого… весны –
Струной натянутые нервы,
В ночах коротких: полусны…
Когда мы шли… теперь… на запад,
Не возвращая всех потерь…
Сквозь дым пожарищ, где их запах
Не позабылся и теперь…

Не подведи меня – столица,
Не опозорь меня – Москва…
Листаю в памяти страницы,
Где зазвучат опять слова,
Что велика - моя Россия,
Но дальше… некуда идти…
Слова немыслимо простые:
«Любимый город… позади…»

И в сорок первом, в той, холодной…
Шагнули мы… в Победы день,
Ещё не зная, сколь же долгой
Дорога будет… Только тень
От птицы чёрной – меньше стала.
И будет Волга, Сталинград…
И будет Курская… Варшава…
Не будет лишь пути назад…

Не хоронили нас под Ржевом...

Не хоронили нас под Ржевом.
Нам не досталось даже братской,
С одной звездой, под серым небом,
Что часты так в судьбе солдатской…
Остались в поле, там, где ветры
Нас засыпали… и снаряды…
Врагу не отданные… метры -
Одной единственной наградой…

А вороньё кружило стаей
На том «пиру», в чумную пору,
Над нами мертвыми, не зная
Ни милосердия, ни горя…
Что незнакомо, нас – пославшим,
Нас измерявшее: на роты,
Полки, дивизии… Отдавшим
Всю дань войне кровавым потом…

Нас убивали, вновь – убитых…
Свинцом, калеча и взрывчаткой.
И лишь ветра свои молитвы
Нам напевали в службе краткой…
И упокоенные… Небом,
Мы возносились средь картечи…
Не хоронили нас под Ржевом,
Не зажигали, в память, свечи…

Прохоровка…

Всего лишь линия на карте
И слово «Прохоровка» с точкой,
Где бой, в безумии азарта,
Сминает жизни сталью прочной,
Где словно свечи, в небо, танки -
Возносят души, догорая…
И где, другие, как подранки
Дерутся дальше… Умирая…

Какая сталь прочнее в бое:
В огне ль каленая мартена,
Иль что в крови и чьей-то боли?..
За это знание, мы цену
Платили жизнями… по полной!..
Решая сами, что так надо…
Дорогу в Небо, сделав торной,
Шагнув в неё с земного Ада…

Горела плоть с железом вместе
И был… безумен… запах дыма…
Среди которого, как крестит,
Своим крестом, церквушка… Мимо
Ползет грохочущее нечто,
Прикрывши сталью, то, живое,
Что через час уснёт навечно,
Когда их пламенем накроет…

Дорога на Запад...

Земля – горела, хоть казалось,
На ней уж нечему гореть…
И сталь горячая впивалась
В её израненность, и тлеть
Пытались камни под ногами,
И жёг на вдохе воздух грудь,
И сделал дым все дни – ночами,
Где лишь навечно мог уснуть…

Но первым кто-то вновь вставал…
И в этот раз… он не упал.
Он упадёт не здесь, потом,
В другом бою… И будет дом
Его напрасно где-то ждать,
А здесь… успеет он сказать:
«…И у огромной столь Руси,
За Волгой… нет для нас земли…»

Их здесь осталось очень много,
Кому вернуться – не сбылось,
Но с их шагов легла дорога,
Туда, на запад, там, где Россь
Уже кончалась… Будут вёрсты,
Войной сожженные, в пыли…
Лет через сто – всё будет просто…
Не как тогда, но мы смогли…

Я обещал…

«… Фатою белой яблонь цвет…
Такой знакомый палисад,
А позади, войны пять лет:
Такой далёкий путь назад…
И узнаваем звук легко
Калитки, скрипнувшей слегка.
Как это было всё… давно…»
И снова дрогнула рука…

Толчками кровь ожгёт ладонь,
Сочась по пальцам и груди…
Он где-то, искрой, впереди,
В окне трепещущий огонь…
Где ждёт его старушка мать,
Жена и дочка… Но война…
Все судьбы их пересекла,
Умея только отнимать…

Ползком по полю в темноте,
Шепча: «Вернусь… я обещал…»
А кровь стекает по руке,
Которой рану он зажал…

Он не почувствовал уже
Всю бережливость женских рук…
Бредя за явью, по меже,
Уйти пытаясь от разлук…

Раненное детство…

Листок зачитанный, затёртый… Слишком часто
Читались строчки… И теперь моя рука,
Лист, обожженный по краям, как знак несчастья,
Не для меня, разгладит весть издалека…
Каракуль детский, неразборчивый чужому,
Наполнит болью и напомнит о своих…
Когда-то кто-то, улыбаясь… «Вот, из дому…
Сынишка. Пять ему…» Теперь оно в моих…

Через плечо моё заглядывают звёзды,
Как души тех, кто не сумел сберечь себя,
Закрывших сердцем чьё-то детство, но возможно
Другое, ранив… очень больно!.. навсегда…

Быть не убитым кем-то – это так немного…
И очень много!.. потому что здесь война…
И сколько писем, не прочтённых, в той дороге,
Ведущей к дому, где повиснет тишина…

Прочесть не смог истёртое на сгибах.
Тот, кто носил его, у сердца… помнил всё…
Теперь остатки фраз не конченные, либо
Начало их… Почти что ничего…
И лишь в конце, тревога детской фразы,
Так обожгла!.. как заглянул за край:
«Не надо, папка, автомат и пуль не надо.
Не убивайся!.. Поскорее… приезжай…»

Про войну…

Давайте выпьем на прощанье,
Благословим ту тишину,
Куда, порой, без покаянья -
Ушли солдаты… в ту войну…
Совсем не думая о славе
И жизнь свою, как все – ценя,
Порой решали, что не вправе
Её хранить лишь для себя!..

Вставая в рост под град свинцовый,
Навстречу пламени шагнув,
Своею орошали кровью,
Вновь Богу – богово, вернув,
Родную землю и чужую,
Что б по весне она цвела
И не ждала войну другую,
И чтобы эта… умерла…

Они, ушедшие – нас помнят,
И нам бы их не позабыть…
Солдат, случается, хоронят –
Когда там есть, что хоронить…

Горит свечами пламень вечный
По всей земле, где тишина
Хранит покой, ушедших в вечность,
Чтоб где-то кончилась война…

Невернувшийся…

Его последняя весна
Пришлась ему… на сорок пятый.
И не своей страны земля
Его укрыла… Виноваты
Мы в том, что не свою беду,
Мы не своей – не посчитали
И умирали…. за страну,
Где никого мы в ней не знали…

И он стоит на той земле.
Такой же, как и в той весне,
Когда прикрыл её собой,
Хотя был ей… и не родной…
У мёртвых так немного прав,
Но всё же, жизнь свою отдав,
За незнакомую страну,
Имеет он: на тишину…

Он не дожил, оставив нам,
Ему отпущенные вёсны,
Смолу, прилипшую к рукам
И не обнятые им сосны,
И не услышанный вдали
Клик журавлей, летящих к дому…
Остался он средь той земли,
Была ему что незнакомой…