Сейчас у вас будет инфаркт. Страница Юлии82

Фото из Интернета

 1984 год

  Уж не знаю, были ли тому виной предыдущие мои деяния или отпевание новопреставленного генсека Юрия, но в больницу я-таки угодила.
 Надо сказать, что с медициной у меня вообще были отношения мистические.
 Любое соприкосновение врачей и приборов с моими органами вызывало и у тех, и у других близкую к панике реакцию типа “то, что мы обнаружили, несовместимо с жизнью”.

 Меня всё время в последний момент не пускали во всякие поездки, если нужно было пройти предварительное обследование, - начиная с Артека, когда пришлось сидеть на диете (что-то с почками).
 Потом случилось всё сикось-накось во время родов.
 Затем как-то после кардиограммы мне, прекрасно себя чувствующей, велели “сидеть и ждать скорую, потому что сейчас будет инфаркт”.
 Я подождала минут пять, действительно начала психовать и сбежала.
 Всё обошлось.
 Потом как-то приятельница-гинеколог, случайно померившая мне давление (90 на 60), ахнула, нашла у меня в сердце какие-то “шумы и пороки” и, провожая, смотрела вслед из окна, видимо, удивляясь, что я передвигаюсь своим ходом.

 Поэтому я берегла нервы и обращалась к медицине лишь по крайней необходимости. Типа обязательной диспансеризации для выдачи нового санбилета.

  Само собой, у меня тут же обнаружили нечто фатальное и выписали назавтра направление в больницу, “пока не поздно”.
 Короче, пора шить белые тапочки.

  Тапочки так тапочки. Дома был переполох, слёзы, а я наутро отправилась в храм.
 Отца Германа не было, служил другой батюшка, который поначалу отказался меня причащать (мол, не говела).

 - Но я в больницу ложусь, батюшка. Вдруг не вернусь?

 Он вздохнул и благословил.

 Я лежала в операционной с маской, глотая дурманящий газ, и снова видела в нависшей удушливо-серой плите потолка светлый прямоугольник медленно открывающейся двери.
 И тянула дверь, и манила, и совсем не было страшно.
 И верилось, что заступятся за меня на Суде все мои спасённые и не спасённые бомжи с алкашами...
 И надо было лишь подпрыгнуть, просочиться, проскользнуть невесомо-юрким бликом в заветный сияющий просвет.

  Но тут вроде бы уже не моё тело вдруг налилось тяжестью и какой-то далёкой, тоже не моей болью.
 Оно (тело) лежало в пыли на обочине странной дороги, бесконечным серпантином струящейся вниз по уныло-гористой местности.
 Мимо шли и шли туда, к подножию, безликие молчаливые вереницы пленных со связанными за спиной руками. А над ними метались то ли хлопья сажи, то ли тумана, то ли птицы какие-то чёрно-серые...

  Рядом в пыли отпечатывались следы босых ног. И каждый отпечаток был почему-то привязан к пульсирующей тупой боли внутри моего-немоего тела.
 Я заравнивала следы ладонью, боль стихала.
 Но тут же отпечатывался новый след, и я знала - надо терпеть, пока толпа не пройдёт. Но конца ей не было видно.
 Так и не дождавшаяся меня дверь в потолке бесшумно сдвинулась и погасла. А меня отвезли в палату.
 
  Короче, я вроде бы осталась жить, но под вопросом. Потому что через неделю–другую должны были поступить результаты биопсии и вынесен окончательный приговор.
 А пока что предлагалось пройти заодно полное обследование и отдохнуть от забот и бурь житейских.

  И понеслось.
 Первым делом – анализ крови.
 Накануне примчалась медсестра к одной девушке из нашей палаты и велела ей явиться в лабораторию повторно. Спросив, не облучалась ли та прежде какими-либо опасными объектами.
  Девушка побледнела и пожала плечами – кто это может знать точно?
  Мы проводили её сочувствующими взглядами.
 А наутро в палате по громкоговорителю загремело:

 - Иванова, срочно явиться в лабораторию на анализ крови!

 У меня внутри похолодело – анализ я прошла накануне, значит...
 Долго не могла заставить себя подняться, коленки подкашивались.
 Выпила что-то психотропное и, молясь, отправилась как на казнь– тоже под прощальные взгляды девчонок.

- А что у меня? Из пятой палаты, Иванова.

- Кровь надо сдать, вот чего.

- Так я вчера сдавала...

- Да? А почему у нас ничего не отмечено? Маш, глянь ещё раз - Иванова из пятой, говорит, вчера сдавала.
 Есть? Ну и хорошо.
 Можете идти, Иванова.

- А что у меня?

- Да ничего, всё в норме. Просто сестра не в ту картотеку...

  Подобное случалось почти каждый день плюс ожидание биопсии.
 Я исхудала, ничего не могла есть, хоть питание было отменным, даже икру давали (не баклажанную).
  С домашними, которые часто меня навещали, каждый раз прощалась навеки.
 Читала “Исповедь” Блаженного Августина и, когда разрешили, делала несколько кругов вокруг больничных корпусов, повторяя наизусть молитвы.
 Не о выздоровлении, а “Да будет на всё воля Твоя”.

  И всё же обрадовалась, когда биопсия ничего такого не обнаружила.
 Но меня ожидало ещё одно испытание – уже перед выпиской. На приёме у окулиста, где я никак подвоха не ожидала.
 Прочла исправно все таблицы. Молодой врач, заглянувший в моё глазное дно, вдруг задёргался, заохал и заверещал, что там что-то такое-эдакое, чего он никак понять не может – то ли пятно, то ли бревно.
 И опять меня, едва живую, повели к завотделением.
 
- Вот, бревно в глазу, - улыбнулась я предсмертной улыбкой, - Совсем по-Евангельски. Жила и не замечала.

  Женщина глянула в прибор и рассмеялась:

 - Это у вас врождённое. Пятнышко, вроде как родинка, только внутри. Оно никак не даёт о себе знать, живите и забудьте. Мальчик у нас - практикант, неопытный...
 Серёж, поди-ка сюда.

  Сидя в кресле, я прослушала вместе с Серёжей лекцию о возможных глазных аномалиях.
 Он сконфуженно поддакивал и потел.
 Балда, прогульщик, небось!
Приготовившись внутренне, что мне вырежут глаз, я была готова от счастья расцеловать его вместе с завотделением.

  “Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыка”...
 Значит, “не отпущаеши”.

- Ну вот, теперь вы знаете, что у вас всё в порядке, - резюмировала лечащая врачиха при выписке.
 Я рассЫпалась в благодарностях, больше всего опасаясь, что она сейчас вспомнит про кабинет психиатра, где я наверняка застряну. Уже на полных основаниях.

  Выпишут меня как раз к 8-му марта.
 На даче будет ждать полный погреб срезанных выгоночных тюльпанов, которые нужно срочно продавать, потому что после женского дня они никому не нужны.
  Едва держась на ногах, повяжу и побросаю в коробки букеты.
 Затем мы с Борисом снова помчимся на жигулёнке в Москву и я буду, как всегда, бегать и откупаться от милиции, рассовывая по карманам трёшки-пятёрки и глотая валокордин.

(продолжение следует)...

Начало мемуаров - в сборнике прозаических миниатюр "Станицы Юлии".