отрывок романа Сиамские близнецы

Аксинья родилась в глухой деревеньке под Псковом и родившись была похожа на свежий нарезной батон. Скорее даже на сдобную этакую булку.
Так и росла она с этой похожестью.Отец называл её ласково - Булочкой, а мальчишки соседские недобро звали её Булыгою. Ранняя биография
Аксиньи не отличалась ничем особенным от унылой биографии любой другой девочки из любой другой пскопской деревушки.Лопата-навоз,вилы-сено.
Когда маленькой была, бывало частенько путала эти нехитрые крестьянские приспособления.Замечтается на минутку и глядишь, в навоз вилами
тычется иль лопатою сено собрать пытается.Розовая вся, пыхтит, мозолит коротенькие детские пальчики да всё без толку. За это была она частенько
но беззлобно бита батей своим - Афанасием Петровичем Подпурдым , широкой души человеком,калекою с войны. На обеих руках у него по среднему пальцу
только и осталось. Другой бы на его месте сник бы, порастратил гонору да затосковал,но Подпурдый был не таков. Натренировал он пальцы свои так,
что запросто умел пальцем дыру в бревне сделать.По первости то как научился, так всю горницу издырявил, живого места ни одного, а потом вроде как
за ум взялся, принялся сельчанам самовары мятые выпрямлять да горшки. По весне же Афанасий Подпурдый ходил по чужим огородам да лунки в земле делал,
под семена стало быть. Летом в картошку ходил, "на колорада".Щёлкали яркие вредители под крепкими пальцами Подпурдого на всю деревню.В общем,
полноценный, получается, человек был.Многое умел делать, да не всё.Вот, к примеру, вилку с ложкой мог держать,а , стыдно сказать, хозяйство своё из
порток достать самостоятельно не мог.Первое время-то, после войны, укроется где-нибудь за сараями от чужих глаз, роется в портках, копошится,
матюгается на чём свет стоит, а потом, глядь, да и обделался в подштаники.Так и ходил всё время с пятном спереди на штанах. А ещё бывало-таки изловчится,
достанет, справит нужду, а обратно никак. Хорошо коли дело к ночи, а ежели поутру, то так бывало и просидит за сараями до темноты и придёт потом домой
заполночь, злой ,голодный, рогожу какую к себе прижавши.Одно время склонил Николашку-дурачка деревенского пособлять ему в делах этих и за это
щедро делился с Николашкой ароматной нездешней махоркою с фронтов с собой привезённою. Да Николашка заскучал быстро, уж больно часто Подпурдый нужду
справлять имел необходимость , не оставляя тем самым Николашке вовсе времени на важные его дела личные, а именно на подглядывание из-за стогов
на икрастые ноги девок работающих в поле. И так, сначала Николашка ежеминутно бдел возле Подпурдого,затем всё реже и реже, а затем и вовсе бы
запропал кабы не заморская махорочка. Пристрастился к ней Николашка, да так, что подглядывания его без неумело скрученной козьей ножки часто
делались неуютными. Приходил тогда Николашка к Афанасию, в глаза заглядывал и губами смешно чмокал, а Подпурдый ему:
-Что, браток, табачку захотелось?Что ж, бери коль не шутишь, но давай-ка сперва попы-ы-ысаем!
В остальном-то мировой был мужик Афанасий Подпурдый.
Мать же Аксиньи , Надежда Алексеевна была как и отец из простой крестьянской семьи,да только вопреки всем известным законам не переняла почему-то
от своих соотечественников ни плотную кряжистость толстокостных тел, ни соломенную желтизну головы, ни чугунного плебейского загара.
Надежда Алексеевна Подпурдая (в девичестве Паназдырь) представляла из себя тонкое, почти прозрачное бледное создание с большими лужистыми
глазами в обрамлении лёгких как пух чёрных волос.В деревне была она изгоем и слухи о ней ходили недобрые.Мужики поговаривали,будто видали её
ночью в полях, голую, верхом на дохлой свинье. Будто пела она, что булькала, а дохлая свинья вторила ей по человечески и носила её кругами
по полю,раз, другой, третий.. Оттого,мол, в прошлом годе посевы все и полегли.Так то. Ещё поговаривали, что пока хозяин по чужим дворам
струмент починяет, наведывается к Надежде Алексеевне леший из лесу.Чёрный весь, да косматый.Аксинья слухам тем не верила, матушку свою она любила, с
детской простотою бывало жалась к ней когда батя погрозит сильным корявым пальцем из-за сарая иль кто из мальчишек Булыгою назовёт. Бежала
к ней, к матушке со всеми своими незатейливыми переживаниями. Надежда Алексеевна почти всегда оставалась к Аксинье безучастною, глядела мимо, да всё о чём-то
своём думала.Только и скажет порой едва слышно:
-Ничего,голубушка,ничего...Тихая была. Поднимется спозаранку, неслышно выйдет, корову подоит, бельё выстирает, поесть сготовит,сядет потом у
окна и пряжу прядёт, да тихонько напевает про себя. Аксинья часто усаживалась рядышком, слушала матушкино пение, но ни слова не понимала иль расслышать
попросту не могла, кто знает? Хотя песни были красивые. И сидеть так Надежда Алексеевна могла часами отвлекаясь лишь на беспомощные вопли Подпурдого,
ведь всякий раз подсобить порывалась когда Афанасий "на двор " засобирается.Но он обычно только засопит сердито да и выбежит вон из избы.Всё стеснялся.
Зато не стеснялся видать Подпурдый, когда Аксинье сестрёнку заделывал - Прошку,даром что без пальцев.Аксинье тогда десять было. А ведь матушку-то
она беременною и не видела.Всё также как раньше пела Надежда Алексеевна вечерами за прялкой, всё также свечечка горела на окошке, да всё также дочь
вертелась без устали возле матери.Пела Подпурдая,пела, да и принесла раз к ночи Прасковью.Вот ведь дела. Оказалось что и Афанасий-то не ведал
что супружницу свою обрюхатил.Днём-то она всё по хозяйству суетится, Подпурдый грабли соседям выпрямляет.Вечером прядёт Надежда Алексеевна лицом к окошку, тоже
ничего не углядеть. А ночью...ну а что ночью? Темно ведь.
Аксинья вот приметила некоторое время назад что матушка спереди как-то раздалась,животом сильно поправилась.Приметила оттого,что раньше ровными
кругами вилась вокруг матери, а тут видит,кругами не получается, всё какими-то овалами.Остановилась да и живот увидела.Только значения никакого
этому не придала. У ней у самой такой живот всю жизнь был.
Прасковья Афанасьевна Подпурдая вышла махонькой,совсем крошечной. Вышла тихо, едва заметно.Надежда Алексеевна как была всю жизнь тихая так тихонько
и Прошку принесла. Небось напевала,как за прялкой, рожаючи.В общем так или иначе, поутру застал Подпурдый в семействе своём новое дитя.
Встал столбом у жениной кровати и молча затылок крепким пальцем своим чесал покуда кровь не пошла. А жена лежит бледная, смотрит виновато а под
боком розовый ком ворочается, квохчет.Аксинья вбежала да тоже встала как в землю врытая.
-Эвона как,-выдохнул Афанасий.А уже на следующий день поползли по деревне пересуды нехорошие.Мол, принесла Надежда Алексеевна дитя от лешего.
Что сам,дескать, Подпурдый, своими могучими грубыми пальцами давно уж по неосторожности мужское своё хозяйство страх как изувечил.Настолько, что никогда
уж отцом никому сделаться не сможет.Но подпурдого уважали и при нём помалкивали.За спиною же перешёптывались,Надежду Алексеевну чехвостили а
Афанасия жалели, сочувствовали. А вообще мало-ль о чёс в деревне судачат.Как на самом деле было - то неведомо.Да только вот слегла после тех родов
матушка Аксиньи.Слегла и больше уже не подымалась.Так началось для Булыги чёрное детство.Навалились заботы.С появлением Прошки работы в доме
сделалось втрое больше а Аксинье ,в свои десять лет, пришлось практически заменить Прасковье мать.Благо хоть кормила Прошку Подпурдая-старшая сама.
Афанасий тоже помогал где мог и старался изо всех сил, да только много ли поможешь с двумя-то пальцами. Всё только крушил и дырявил.Аксинья же
бессильно плакала по ночам у постели матушки когда сестрёнка наконец, намаявшись животом,засыпала.Подпурдая-старшая по прежнему с Булыгой не
разговаривала, только пела тихонько. Под пенье это усталая Аксинья засыпала прямо на полу и снилось ей всякий раз будто отворяется окно и влезает
в комнату леший, чёрный весь, косматый.Садится беззвучно на край кровати и льёт слёзы на подушку, а потом берёт Булыгину матушку за бледную руку
и тут она открывает глаза, как две луны загораются, поднимается с ложа своего и вылезают они в окно и идут к лесу, а вслед за ними вылетает в окно
маленькая Прасковья обернувшись серою совою. Проснувшись Аксинья сны свои тут-же забывала и принималась с новыми силами за работу.
Но беда, как известно, не приходит одна.На десятый день после того как Надежду Алексеевну одолела непонятной природы немощь, пропало у ней молоко.
И вот тут то только Булыга с Подпурдым вспомнили о корове.
-Едрить,дочка! У нас корова десять дней не доена! Едрить! То-то смотрю, у нас ни сметанки ни творогу в доме не стало.Ты чё-ж, позабыла, голуба?-
Афанасий растерянно взмахнул пальцами.
-Да я пыталась было, с недельку назад,-запищала Булыга.-Пыталась, да не сдюжила.Недаром коровку-то нашу вся деревня Покрышкой кличет.Вымя то у ней
знаешь, будто из резины, да не простой, а самой жёсткой! Только матушка с ней и управлялась. Крепкое у ней вымя.Во!-Аксинья показала отцу какое у коровы
жёсткое вымя напрягши до красноты толстое булочное личико и сжав кулачки.
-Э, мать!-вскрикнул Подпурдый,- Надо бы воздухом тебе наконец подышать, вон белая какая!Заодно про Покрышку нашу и покажешь мне всякие там свои хитрости!
Ничего,едрить!Сдюжим!
Со словами этими Афанасий подхватил жену подмышки и поволок из избы.
-Ксиня, ноги держи, едрить тебя!
Аксинья подхватила материнские ноги, стылые и прозрачные и выйдя во двор потащилась с отцом к коровнику. Надежда Алексеевна ни слова не произнесла.
Глядела в осеннее небо да улыбалась вроде чему-то.Легка была матушка как пыль.Постелил Подпурдый одеялко под корову прям, и жену положил осторожно
под вымя коровье.
-Ну,-говорит,-показывай-рассказывай как тут чего.Дочка! Рукава-ка мне засучи!
И Афанасий сел на корточки возле коровы. Покрышка стояла смирно,широко расставив ноги,глаза выпучены,вымя как барабан , раздутое.Блестит аж, и поры на
нём видны.Замерла.Даже хвост и тот не шевелится.Надежда Алексеевна хотела было руку поднять к вымени, да сил не хватило.Охнула и говорит слабым
голоском:
-Бери,-говорит,-Афанасий, сосок и дави сверху вниз . Дави будто косточку из вишни давишь.Дави,-говорит,-нежно,но сильно, аккуратно но настойчиво и
неумолимо дави.Не бойся, попробуй...
Подпурдый навострил пальцы и хвать ими за вымя Покрышкино, а сам кричит весело:
-Ксиня, тащи Прошку! Ща мы её под вымя положим, да струю прям в рот ей пустим!- И ну коровий сосок набухший снова крутить пальцами.
Булыга собралась уж было бежать как случилось страшное. Сильны уж больно были пальцы Афанасия Подпурдого, да и с таким отчаянным азартом он за дело
взялся, что захрипела вдруг Покрышка не по-коровьему, да и лопнула её раздутая коровья сиська с грохотом на всю деревню.Плеснуло во все стороны бело-
розовым да так сильно,что из стены коровника четыре доски вышибло. А поскольку лежала Надежда Алексеевна прямёхонько под выменем, в неё больше всего
и плеснуло.Ойкнуть она не успела как насмерть и захлебнулась.Аксинья сразу это поняла, по глазам. Будто две луны погасли.Облака молочные на них накатились
и уж не отступят.Саднило плечо и бок , крепко ушибленные кровавым молоком.Подпурдый лежал в навозе лицом вниз и глухо кашлял.Покрышка, отлетев в угол
раскинулась в нём бездыханная в нелепой позе, вонзившись одним рогом в стену.По другую сторону стены коровника потухла заливаясь кровью, неумело
скрученная козья ножка любопытного Николашки, насаженного глазом на коровий рог.Мать лежала тихая. В доме заорала Прасковья.
Булыга закричала и бросилась прочь позабыв обо всём на свете.Бежала она не разбирая дороги, обжигая крапивой толстые голые ноги и заливаясь слезами.
Спотыкалась, падала, кричала снова, перепрыгивала через чужие плетни, те что повыше вовсе выламывала.Мелькали тёмным, будто в бреду дома,чужие дворы,
потом кусты, деревья,пни.Бежала Аксинья покуда силы её не оставили и бросилась потом наземь и пальцы её короткие яростно грызли под собою горькую
землю, и чудилось ей, будто слышит она сквозь пелену накатившего на неё отчаяния чей-то скорбный, плывущий по лесу неумолчный стон. А над головою ухала сова.