Первый день в армии

автор Маслов Леонид Николаевич http://www.proza.ru/avtor/leonardo3
г. Тихорецк, Краснодарский край, пенсионер, член литобъединения "Надым"
               
     Были мы вчера сугубо штатскими,
     Провожали девушек домой,
     А сегодня — с песнями солдатскими...
     (Из песни)

     Глава 1

     Рано утром 21 июня 1966 года, когда ещё только-только всходило ясно-солнышко, я попрощался с сестрёнками, которые стояли в своих ночных рубашечках и кулачками спросонок тёрли глаза, с братом, кучерявым семнадцатилетним юношей, увидимся с которым потом только через десять лет, и отцом. Затем взял свой чемоданчик с личными вещами, старую гитару в брезентовом чехле (накануне с чехлом пришлось попотеть — я кроил, а мама шила) и в сопровождении мамы, которая решила  меня проводить, направился к военкомату.

     В чемоданчике самыми ценными лежали: электробритва «Бердск», потому что к этому времени я начал изредка избавляться от регулярно пробивающегося на ланитах пушка, альбом в виниловой обложке, который подарила мне девушка Люба, клятвенно обещавшая ждать меня три года (но не сдержавшая слово, об этом расскажу в воспоминаниях «Байконур»),  несколько семейных фотографий, маленький кошелёк с пятнадцатью рублями и недорогое хлопчатобумажное трико с  кедами.

     У старого одноэтажного здания военкомата уже собрались почти все призывники: кто с родителями, кто с приятелями и девчонками. Любы я не дождался, наверно проспала.
     Когда вышел военком Раков, я понял: наступил миг расставания. Я обнял маму, она сквозь слёзы подавленно произнесла:
     — Ты уж, сынок, смотри там, береги себя. И почаще пиши письма, не забывай нас.

     У меня ком подкатил к горлу, сердце сдавило от жалости к маме, которая в постоянной нужде долгие годы самоотверженно билась за наше существование.
     Наконец, все призывники не спеша выстроились у автобуса и стали ждать указаний. Военком произнёс несколько напутственных слов, мы сели в небольшой автобус и поехали в областной центр.

     Через окно я видел, как у военкомата осталась группа провожающих, среди которых стояла и моя сильно загрустившая мама. Я же тоски от разлуки пока не испытывал, находился в некоторой эйфории от происходящих в моей жизни значительных событий. Собственно, я и не знал, что это такое — тоска, жил всё время в родительском доме и расставаний более чем на денёк-другой никогда не было.

     Нас привезли в областной военкомат и разместили в просторной казарме, где кроме двухъярусных кроватей без матрасов ничего не оказалось. Прямо на этих кроватях мы и сидели. Некоторые засони примостились на втором ярусе и пытались покемарить. Здесь я увидел группу призывников, привезённых из других районов области.
     Часа через два появился долговязый офицер с бумагами в руках, выстроил всех в две шеренги (оказалось не менее двухсот человек)  и объявил:
     — Сейчас я зачитаю первую группу призывников, которые дополнительно пройдут медосмотр и с «покупателями» направятся в воинскую часть. Будьте внимательны.

     Фамилии зачитывались долго и те, кого офицер называл, по-армейски выкрикивали «здесь» и отходили в сторону. Вскоре я услышал свою фамилию, потом фамилии некоторых земляков.
     Нас оказалось 49 человек. Когда стали проходить медосмотр, один из врачей (дотошный дядя, прямо брат соколиный глаз) заметил на моей левой ноге старый шрам и сразу попросил у медсестры рентгеновский снимок.
     Выяснилось, что снимка не оказалось — его просто не было. Я начал врачу доказывать, что это у меня с детства (действительно, с наружной стороны голени в детстве был сильный нарыв) и что в нашем военкомате на это никто даже внимания не обратил. Но бюрократ в белом халате и слушать не захотел: надо, мол, пройти рентген, потому что на ноге не исключался перелом, а армия — дело серьёзное.
     — Поедете домой, пройдёте рентген, и если нога нормальная, с осенним призывом пойдёте в армию, — закрепил он своё решение.

     Я видел, как всем парням выдали небольшое денежное довольствие, и они толпой в 48 человек двинулись к автобусу. Мои земляки подошли ко мне, мы попрощались.
     Я стоял растерянный с видом потерявшего близких людей сироты,  который не знает, как дальше жить. Уже представлял, как наголо остриженный, с семиструнной «музыкой» в одной руке, с фибровым чемоданчиком в другой позорно вернусь назад, домой, и долго буду всем что-то объяснять про себя. Хорош защитничек!
     Поняв, что такого удара по своему самолюбию не переживу, я принял отчаянное решение: зашёл к военкому — это был пожилой полковник — и, объяснив ему ситуацию с моей якобы «дефектной» ножкой, попросил:
     — Товарищ полковник! Не могу я вернуться домой. Очень прошу, разрешите мне отправиться служить с моими товарищами.

     Полковник некоторое время пристально смотрел на меня (наверно, нечасто приходилось видеть таких, ворвавшихся в кабинет, чудиков), потом, подтвердив мои предположения, изрёк:
     — Необычно: все рвутся домой, а вы в армию.
     И нажал кнопку на телефонном аппарате, а когда вошёл дежурный офицер, сказал:
     — Срочно выдайте призывнику довольствие и отправьте с первой группой.
     Через полчаса я персонально на военном «бобике» был доставлен на железнодорожный вокзал к поезду, который ещё не успели отправить. Ребята искренне обрадовались моему появлению и, естественно, единственной на весь вагон гитаре. Не скрою, я был рад тому, что со всеми поеду в армию. Меня манила романтика неизвестности.
 
     Глава 2

     Поезд тронулся поздно вечером. Нашими «покупателями» оказались двое военных, лейтенант и сержант. «Покупателями» обычно называют военных, которые производят набор призывников и сопровождают их до воинской части, в которой служат сами. На следующий день мы поближе познакомились с сержантом и время от времени пытались узнать, в какие войска нас везут. Сержант оказался парнем с хитринкой и на любой наш вопрос отвечал довольно уклончиво — так ничего толком и не узнали.
     Мы проехали Целиноград, Караганду, озеро Балхаш, поезд шёл на юг — становилось жарче и душнее. На третьи сутки ночью проехали Джамбул, к рассвету миновали Чимкент, а когда поезд остановился на станции Арысь, нам разрешили выйти из вагона и купить прохладительных напитков.

     Солнце уже находилось в зените, на улице стояла не просто жара, а настоящий южно-азиатский зной. Наверно, так палит в Сахаре. Недалеко от платформы росли высоченные раины — пирамидальные тополя, которые на юге встречались повсюду, а под заборами, в тени деревьев, словно убитые, валялись облезлые, разморённые жарой, местные собаки.
     Я купил несколько бутылок лимонада, печенья и странных больших пирожков, называемых беляшами и чебуреками. Что интересно, в той местности, откуда нас везли, подобная продукция не производилась, поэтому я и названия-то поначалу не запомнил. Они оказались необычайно вкусными. А парни где-то недалеко нашли магазинчик и оттуда втихомолку принесли за пазухой несколько бутылок дешёвого красного вина. Позже на бутылках я увидел название, это был «Агдам». Я сразу предупредил ребят, что не пью, поэтому навязчивых приглашений не было. Что меня порадовало — таких парней, как я, ехало большинство.

     Самым пьющим среди ребят оказался Серёга Бобков. К вечеру его, практически невменяемого, несколько человек с трудом водрузили на вторую полку и следили, чтобы он оттуда не грохнулся. Уже в воинской части я узнал, что дома у Сергея остались жена и маленький  ребёнок. Такие вот контрасты среди призывников.
     Я заметил, что наши сопровождающие всё видели, но делали вид, будто рядом с ними ехали ангелочки. Они не рубили сплеча, понимая, что у этих парней осталось чуть больше суток свободной жизни: потом три года они будут «тарабанить» там, где послаблений в дисциплине не будет.
     Полтора дня после Арыси мы ехали по голым казахстанским степям, изредка за окном я видел небольшие отары баранов. Самым крупным центром, который попался по дороге, это был город Кзыл-Орда.

     Я всё время ломал голову и не мог найти ответа: куда же нас везут? В каких частях мы будем служить? Долго ли ещё ехать? Родов войск много: морфлот, танковый, артиллерийский, авиация, десантный, автобатальоны, стройбатальоны и т.д. Куда же?
     Если в первые дни под гитару мы пели весёлые песни, то теперь в вагоне стояла гнетущая тишина. Большинство парней под монотонный стук колёс  дремали, другие в тоскливом ожидании подолгу смотрели в окна. Наружный пейзаж явно никого не радовал. Когда же на улице стало темнеть, наш офицер неожиданно ожил, и я впервые услышал его громкий командный голос:
     — Внимание! Всем до единого в вагоне — подъём! Быстро собрать личные вещи и приготовиться к выходу!

     Вагон стал походить на разворошённый муравейник: все засуетились, обеспокоено загалдели. Я тоже быстро собрал свой чемоданчик и вложил в чехол гитару. Поезд стал замедлять ход, и тут раздалась новая громогласная команда:
     — Выходи из вагона строиться!
     Через минуту вагон опустел. Мы вышли на какой-то пустынной небольшой станции. В сумеречном освещении на одноэтажном маленьком вокзале, больше похожем на барак, я рассмотрел название: «Тюратам». Слова такого никогда  не слышал. Что это такое и с чем его «едят» — ни малейшего представления.

     Недалеко стояли два небольших автобуса. Нас разделили на две группы, сделали перекличку, посадили в эти автобусы и повезли в часть. Наступала ночь.
     Ехали мы часа два. Дорога всё время шла с твёрдым покрытием. Проехали два КПП (контрольно-пропускных пункта). На первом КПП два сержанта с повязками на рукавах проверили наши военные билеты, а на втором — лейтенант и сержант только заглянули в автобусы и сосчитали количество голов. Вскоре показались огни какого-то поселения и, когда автобусы повернули в его сторону, мы поняли, что подъезжаем к воинской части.

Глава 3

     Восприятие происходящего оказалось острым, а впечатление — неизгладимым, потому что всё было неведомым и происходило впервые, — здесь должна была начаться моя взрослая жизнь. Всё врезалось в память навсегда.
     Высадили нас на хорошо освещённой площадке перед большим производственным зданием, здесь же и выстроили в одну длинную шеренгу. Вид у нас был как у беспризорников: кто в рваном трико, кто в брюках с оторванной штаниной, на некоторых были домашние тапочки, на других — обувь, из которой торчали голые ступни. У некоторых ребят, и у меня тоже, рубашки были спереди завязаны узлом. В руках — у кого авоська, у кого рюкзак, у кого чемодан. Армия анархистов!

     Перед строем появился полный, с холёным лицом, офицер в звании подполковника, как позже я узнал, это был начальник штаба Настенко. Он обратился к нам:
     — Товарищи новобранцы! Вы прибыли на полигон Байконур и будете служить в ракетных войсках стратегического назначения. Сокращённо — РВСН. Вам оказана большая честь стать солдатами, защитниками нашей Родины. Вы будете охранять покой своих родителей, братьев и сестёр. Ракетные войска оснащены самым современным оружием. Здесь же рядом находится наш знаменитый космодром, откуда были запущены в космос Юрий Гагарин и другие космонавты. Наша часть постоянно стоит на боевом дежурстве. После прохождения курса молодого солдата вы примете присягу, затем получите воинскую специальность и станете заменой старослужащим воинам. Мне остаётся пожелать вам успехов в вашей, прямо скажу, нелёгкой службе.
     Мы стояли перед командиром и, в некотором изумлении от услышанного, потихоньку многозначительно переглядывались, мол, ни фига себе, куда нас занесло!

     После подполковника вышел наш лейтенант и добавил:
     — В течение месяца до принятия присяги вы будете жить в этом помещении. Этот период будет называться карантином. А сейчас распорядок такой: личные вещи оставляете здесь, затем сержант поведёт вас в баню, там, после помывки, получите новое обмундирование, поужинаете в столовой, и до утра будете отдыхать. А с завтрашнего дня начнётся ваше обучение. Сейчас вы попадаете в распоряжение сержанта Сысоева.
     Симпатичный сержант Сысоев с большим трудом построил всех в колонну по четыре человека, и я услышал его чёткую армейскую команду:
     — Рота, напра-у! В баню шагом марш!

     Наступая друг другу на ноги и от этого едва не падая, мы направились в солдатскую баню. Здесь нас уже ждал невысокий, с опухшей физиономией (похоже, только проснулся), солдат, видимо, главный банщик этой ракетной части. Он всех ребят разделил на две группы и каждая группа по отдельности заходила на помывку. Наверно, солдатская баня так и должна выглядеть: внутри двадцать душевых ячеек и никаких парилок, тазиков и веников, только мыло и мочалки. Помывшись под душем, мы голышом сбились в просторном предбаннике и стали ждать очереди, чтобы получить комплект солдатского обмундирования.

     Надевая новую, непривычную для себя, одежду, мы от души потешались друг над другом. Особенно всех повеселил самый крупный и высокий из ребят — Жора Зыков. Ему, как Гераклу, вспотевший банщик никак не мог подобрать нижнее бельё подходящего размера и сапоги. Самые большие кальсоны не сходились у Жоры  в поясе сантиметров на двадцать, а по длине были чуть ниже колен. Так же выглядела и нижняя рубашка — она едва доставала до пупка. Если бы Жору в этот миг в его белье можно было поставить в каком-нибудь огороде вместо пугала, то была бы полная  уверенность, что от ужаса не только с этого огорода, но и с соседнего мгновенно вместе с птичками разлетелись всякие бабочки-жучки.

     С сапогами для Зыкова ракетная часть тоже как-то опростоволосилась: не ожидала, что из азиатского края сюда занесёт мутанта с сорок шестым размером лапы. Хоть чемоданы на ноги одевай! Пришлось нашему товарищу, единственному из всей роты, ещё почти сутки ходить в своих цивильных башмаках.
     С сапогами вышла накладка и для миниатюрного Володи Шишкина. При его тридцать седьмом размере ноги — самые маленькие сапоги имели сороковой размер. Когда Володя шагал в этих сапогах — выглядел как гномик из сказки.
     Вместе с тем, если до бани каждый из нас ещё сохранял кое-какие индивидуальные черты, то в новом, защитного цвета обмундировании, все мы стали, как говорят в таких случаях, на одно лицо, как инкубаторские, и не узнавали друг друга.

     Глава 4

     В час ночи нас вновь построили в колонну по четыре человека и повели в солдатскую столовую. Если к бане мы худо-бедно добрели лишь спотыкаясь, то теперь по темноте, пока шли к столовой, несколько человек из-за непривычной обуви с шумом громыхнулись на дорогу. Мы с чувством глубочайшей солидарности и сострадания подхватывали  «землепашцев» под руки и мужественно шли дальше.
     Столовая оказалась довольно просторным современным помещением с большим количеством стоящих рядами удлинённых столов, каждый из которых на время приёма пищи рассчитан на десять солдат.

     Сержант нас сразу предупредил, чтобы мы рассаживались именно так — по десять человек за стол, что мы и сделали, а вот как нас будут кормить, не имели представления. Есть же хотелось жутко.
     На краю пяти столов, за которыми мы расселись, стояло по одному небольшому, похожему на кастрюлю, бачку, по алюминиевому чайнику, лежали булки хлеба, чашки, стаканы и ложки. Сержант некоторое время молча наблюдал за нами, потом язвительно сказал:
     — Здесь мамы нету! Ужин на столе. Приступайте!
     Спасибо за подсказку! Мог бы и раньше сказать. За столами тут же началась творческая возня: пшеничная каша из бачков в один миг перекочевала в чашки, по стаканам был разлит сладковатый чай  и — впервые у нас начался процесс поглощения казённой пищи.

      После столовой все строем вернулись к тому месту у большого здания, где оставили свои чемоданы и сумки. Здание оказалось зимним автомобильным гаражом, но поскольку на улице лето, то автотехнику переместили куда-то в другое место, а просторный гараж приспособили для временного проживания новичков. Когда мы сюда подошли, то, действительно, увидели внутри длинный ряд приготовленных кроватей. У дверей с красной повязкой на рукаве стоял  дневальный из числа старослужащих. Мы разобрали свои сумки.
     Все кровати оказались пронумерованными. Первая досталась Бобкову, восьмая и десятая — Зайцеву и Зыкову, а между ними разместился похожий на Есенина (только без кудрей), весельчак Слава Золотарёв. Мне  досталась двадцать пятая кровать, следующая — Славе Михайленко, а Коле Якименко — последняя, сорок девятая. Возле каждой кровати стояло по тумбочке и по табуретке.

     Нас, полусонных, в два часа ночи выстроили в шеренгу вдоль кроватей. Сержант Сысоев скомандовал:
     — Рота, отбой! — и демонстративно посмотрел на свои часы.
     Мы не спеша (ля-ля-ля, сейчас баюшки будем!) подошли к кроватям и начали готовиться ко сну. Не успел я снять один сапог, как неожиданно услышал:
     — Рота, подъём!
     Ничего себе! Где-то произошёл сбой. Быстро воткнув ногу назад в сапог, я со всеми  парнями снова стал в шеренгу перед кроватями. Я заметил на лице сержанта легкую противную ухмылку. Вновь прозвучала жёсткая команда:
     — Рота, отбой! — и вновь выразительный взгляд на часы.
     Все довольно резво подбежали к кроватям и стали быстро раздеваться. Я уже залез было под  одеяло, как услышал:
     — Рота, подъём!
     Рота катапультировалась из кроватей и вновь быстро выстроились в шеренгу. Это показалось уже издевательством. Негодуя и сопя, мы зло поглядывали на сержанта.
     — Сейчас уже лучше, — похвалил нас садист Сысоев и тут же скомандовал: — Рота, отбой!

     Нас как ветром сдуло. Через мгновение я лежал уже под одеялом и, с тревогой поглядывая на непредсказуемого сержанта, неожиданно почувствовал какую-то дикую незащищённость. В поезде, при относительной свободе действий, я ещё не в полной мере осознавал, что могло меня ждать впереди. Сейчас, в наступившей тишине, я начал понимать, что так, как сегодня, или примерно так, будет долго, целых три года. В это невозможно было поверить.
     Дневальный выключил освещение. Я чувствовал, что никто из ребят не спал. Да и как тут сразу уснёшь? Кое-кто потихоньку начал перешёптываться. Меня постепенно стал морить сон, и я отключился.

     Глава 5

     — Рота, подъём!
     Я открыл глаза и не сразу сообразил, где нахожусь. Уже рассвело. Вокруг — нереальный мир: какое-то странное высокое помещение, длинный ряд кроватей, возле которых суетились мои товарищи. Вспомнил: я в армии! Быстро вскочив, стал одеваться.
     — Форма одежды номер один — с голым торсом! — отдавал команды сержант. — Выходи строиться на зарядку.
      Наученные вчерашним «отбоем», мы  довольно шустро выскочили на улицу и стали в строй.
     «Заботливый» сержант вывел всю роту за пределы автобазы и прежде, чем довести  нас до спортивной площадки, остановил у небольшого домика. По характерному «аромату», разносящемуся вокруг, я сразу догадался, куда нас привели. Это был восьмиочковый туалет, который впоследствии регулярно до блеска выскабливался инакомыслящими и нерадивыми сослуживцами.
     — На две минуты р-разойдись!

     Тут же в гальюн, как в мавзолей, выстроилась приличная мужская очередь. После естественной процедуры, едва мы снова стали в строй, раздалась команда:
     — На зарядку бегом марш!
     Когда бежишь один — это одно, а когда бежит толпа бегемотов — это, прямо скажу, несколько иное. Впереди строя, усердно задирая коленки, бежал Жора Зыков, которому было легче, чем остальным: он был пока в удобной обуви, в кроссовках! Сзади всех, скребя сапогами по земле и поднимая столб пыли, похожий на дымовую завесу, догонял строй Вова Шишкин.
     Наконец, мы прибежали на спортплощадку. Здесь я увидел всё то, что необходимо человеку для занятий спортом: футбольное поле, волейбольную и баскетбольную площадки,  перекладину,  брусья и даже полосу препятствий для сдачи нормативов ГТО.
     После зарядки возвращались шагом, и я успел немного рассмотреть военный городок. Это был оазис среди голой степи: десяток одно- и двухэтажных кирпичных зданий, утопающих в зелени.

     Весь этот городок у военных назывался жилой площадкой. Здесь жили солдаты, которые обслуживали две боевые площадки с тяжёлыми межконтинентальными ракетами. Одну из моделей этих ракет в своё время рассекретил шпион Пеньковский. На одной площадке ракеты запускались в наземном положении, а на другой — в подземном. Правда, об этом я узнал несколько позже. Но ореол какой-то таинственности не покидал меня ни на минуту.
     После зарядки у нас выдалось немного свободного времени, чтобы до завтрака заправить постели и умыться. Рукомойник находился на улице и имел восемь сосков, так что и здесь создалась очередь. Мы шумно делились впечатлениями.
     — Нет, ты посмотри — загоняли, даже курнуть некогда, — ворчал Жора.
     — Тебя загоняешь, — подтрунивал над ним Славик Михайленко, — бросай курить!
     — Щаз! Уже бросил! — ёрничая, в тон ему отвечал Жора.

     Едва успели заправить кровати, как раздалась команда на построение. Строем мы направились в столовую. Я во все глаза продолжал рассматривать городок: аккуратные казармы, бетонные дорожки, тенистые аллеи. Когда вышли на центральную площадь, я увидел красивое двухэтажное здание Дома культуры части, которое здесь называли клубом. Сердце дрогнуло — вспомнился дом культуры в своём городе, куда ходил с девчатами на танцы, ау! где всё это теперь? Перед зданием клуба здесь стоял небольшой монумент, изображавший взлетающую ракету. С двух сторон плаца находились столовые: с левой стороны — солдатская, а с правой — офицерская.
     После ночного ужина я успел проголодаться, поэтому мой нос сейчас с собачьим трепетом улавливал доносившиеся из столовой приятные запахи печёного хлеба и каких-то других ароматов.
     На плацу кроме нашей роты находились и другие: одни, как и мы, ещё только подходили к столовой, а другие после завтрака строем уходили в сторону казарм. Я с интересом рассматривал лица проходивших мимо солдат и любовался тем, как легко и красиво они шагали строем. Неужели и мы так сможем когда-нибудь?

     На завтрак в это утро были макароны по-флотски, и кроме хлеба и чая, мы получили ещё по сдобной булочке с десятью граммами сливочного масла. Я привык кушать не спеша, и по этой причине чуть не остался голодным: в тот момент, когда я наливал чай, раздалась команда:
     — Рота, выходи строиться!
     Пришлось всё масло с куском булочки вдавить в рот и на ходу запить сладковатым чаем. А часть булочки осталась на столе: выносить из столовой еду не разрешалось.
     После завтрака всем разрешили полчаса отдохнуть, вернее, перекурить, и почти все ребята сбились в курилке, которая находилась на улице у забора. На всю роту некурящих, как и я, оказалось человек восемь, в поезде как-то на это не обращал внимания.

     Глава 6

     После перекура нас завели в наше здание, которое мы стали называть казармой, и выстроили перед кроватями.
     — Значит, так! — начал Сысоев. — Для начала научимся заправлять кровати. После этого вся рота будет поделена на четыре взвода, и мы приступим к занятиям по строевой подготовке. Если кому что не ясно, задавайте вопросы.
     Все тупо молчали. Тогда сержант попросил одного из старослужащих солдат, стоящих недалеко, показать молодым, как надо правильно заправлять кровать. Тот подошёл к одной плохо заправленной кровати, уверенным движением содрал одеяло и тут же опять аккуратно его заправил. У кровати стал совсем другой вид.

     Не все сразу научились красиво прибирать свои спальные места. Возвращаясь в первые дни с завтрака, мы обнаруживали некоторые постели взлохмаченными придирчивыми дневальными. Вместо перекура ребятам приходилось их приводить в порядок. Пару раз «взъерошивалась» и моя лежанка. Чем уж не угодил, непонятно, заправлял вроде добросовестно.
     Итак, после урока по заправке кроватей нас действительно поделили на четыре взвода по двенадцать человек (Жору, поскольку у него не было сапог, оставили в казарме). Я оказался во взводе, которым командовал младший сержант Степаненко, довольно добродушная розовощёкая личность в очках. С плохим зрением в армию призывников обычно не брали, но этот Степаненко, наверно, как и я, напросился в армию, вот уже и начальником стал.

      Нас вывели на плац и начали учить ходить общим строем и по одиночке. Неподалёку занимались строевой подготовкой другие взводы. Начинало палить солнце. Над плацем висела тишина, и в тишине слышались отчётливые команды сержантов: «Шагом арш!», «Нале-у!», «Напра-у!», «Кру-ом!», «Стой!». Помимо чётких команд хорошо были слышны ритмичные шлепки солдатских сапог по асфальту плаца. Иногда заботливые сержанты подсказывали:
     — Левой! Левой!
     Здесь же, у плаца, нам давали по пять минут на перекур. Мы из фляжек пили противную тёплую воду, которая пахла хлоркой, и снова маршировали. У многих ребят рубашки на спине потемнели от пота, весь в «мыле» был и я.

     Через два часа утомительных занятий я уже не чувствовал ног. К тому же по площади, как и утром, стали разноситься дразнящие запахи из столовой. От голода в животе у меня неприлично заурчало и появилось лёгкое головокружение — похоже, я вновь успел проголодаться.
      После занятий (наконец-то!) вернулись в «казарму». Раздевшись по пояс, я сполоснулся под рукомойником, то же самое делали и другие. В помещении было прохладнее, чем на улице, но ложиться на кровать, чтобы отдохнуть, не разрешалось — можно было только сидеть на табуретке. Это мне не совсем понравилось. Скажу больше — это мне очень сильно не понравилось. Спасибо, хоть на стул можно присесть.

     Вскоре прозвучала долгожданная команда строиться на обед. В столовую шли строем, одетые по полной форме.
     Когда садились за стол, я обратил внимание, что количество бачков на краю стола увеличилось: их стало два. Оказалось, что к обеду всегда подавалось ещё и первое блюдо. На этот раз им оказался борщ. Так, повеселимся! После утреннего «прокола» теперь по скорости работы ложкой за мной едва ли кто мог угнаться. Тактика оказалась верной: всё, что мне предназначалось, успел забросить в себя до подъёма из-за стола.

     После обеда нам предоставили небольшой перерыв. В это время Сысоев подозвал Жору и они вместе ушли за пределы казармы. Когда Жорик вернулся, на нём красовались новые огромные, как два чемодана, сапоги, мы его тут же обступили и стали с любопытством рассматривать экстравагантную обновку, сшитую чуть не по спецзаказу.
     — Будь внимательным, Георгий, не наступи на Шишкина: ведь его ждут дома папа и мама, — злоязычил Золотарёв.
     — А почему на Шишкина? — вопрошал Жора.
     — Не хочешь на Шишкина — наступи на Зайчика, — продолжал каламбурить Славик, и все от души хохотали. Зайцев насупился: шутка ему не понравилась.

    Взводы снова отправились маршировать на плац. Нетрудно было заметить, что все устали, но сержанты оказались безжалостными и заставили нас утрамбовывать раскалённый плац почти до самого вечера. Ходить парадным шагом в первый день мы, конечно, не научились, но свежие мозоли на ногах кое у кого зарозовели.
     Я уже начал подумывать, что с этого плаца мы никогда не уйдём и здесь погибнем,  как неожиданно раздалась команда:
     — Взвод, смирно! Равнение на середину!
     Мы замерли. Я увидел шедших в нашу сторону двух офицеров, одним из которых был подполковник Настенко. Сержант Сысоев чётким строевым шагом подошёл к офицеру,  которого мы видели впервые, и, взяв руку под козырёк, громко доложил:
     — Товарищ полковник! Рота вновь прибывших военнослужащих занимается строевой подготовкой. Докладывает сержант Сысоев.
     — Вольно! — скомандовал полковник сержанту.
     — Вольно! — повторил сержант команду для нас.
     Мы расслабились. Полковник подошёл к каждому взводу, внимательно осматривая пополнение и задавая какие-то вопросы. Остановился и возле нашего взвода. Я увидел офицера с красивым лицом, умными голубыми глазами. Это был командир части полковник Львов.
     Повернувшись к сержанту, полковник сказал:
     — Продолжайте!
     И величаво удалился в сопровождении начальника штаба. Немного позанимавшись, мы вернулись в казарму.

     До ужина выдалось полтора часа свободного времени. Можно было сходить на стадион, написать письмо, почитать книгу, просто отдохнуть. Я переоделся  в привезённые с собой хлопчатобумажное трико и кеды, но лишь для того, чтобы отдохнуло тело от непривычного солдатского обмундирования. Потом открыл тумбочку и достал  фотографии. Первое чувство тоски... Вот оно какое, оказывается... Это когда вокруг тебя много людей, товарищей по службе, но ты мыслями находишься далеко, там, на родине...

     Неожиданно среди говора ребят я услышал звуки радио, которые доносились из дальнего угла гаража-казармы. Из любопытства решил посмотреть на приёмник. Когда подошёл, увидел, что там стояло не радио — они смотрели телевизор! Как выглядит телевизор, я видел только на картинках, потому что в том городе, откуда я призвался, телевидения ещё не было. Деревня, одним словом, хоть и  город...
     В этот день я впервые увидел настоящий, работающий чёрно-белый телевизор. По разговору ребят понял, что многие из них также видели его первый раз. Как завороженный смотрел я на экран, и с трудом мог поверить, что вот так, запросто, не выходя из помещения, можно посмотреть кино или какую-нибудь передачу с изображением. Просто фантастика!

     После ужина снова выделялось личное время до самого отбоя. Мы стали понемногу приходить в себя, делясь впечатлениями от первого дня, который прошёл в ракетной части. Потом начнутся трудные армейские будни, но первый день на Байконуре — он хоть и был тяжёлым, однако оказался самым ярким и самым  запомнившимся.

***(Копия текста рассказа помещена в биографические воспоминания "Байконур", гл. 1-6).