место падения

Место падения

(Легенда долины Фонтанальба)


С тех пор моя жизнь – поиск места чужого падения,
Звенящего в ухе, то в левом, то в правом, ручья,
Вот эта гряда, где в два роста моих Иван-чай,
Вот – эта низина, упругое травосплетение.
Стотысячный раз в заведенном бессмысленном поиске
Траву раздвигаю, истоков ручья не найдя,
И мимо меня  с хитрецой маргаритки глядят,
Но все по порядку : мне, кажется, сорок исполнилось.
Живи он сегодня, ему набежало  бы  столько же,
Дряхлею, лысею, а он белозуб и кудряв,
Года не причешут навеки растрепанный нрав,
И все тяжелей зацепиться за взгляд его колющий.
И все тяжелее с ним спорить, бедны мои доводы,
Они разбиваются  о неизбывный задор,
Мы из Кастерино, мы жизни учились у гор,
И жизнь обещала быть трудной, но может быть, долгою.
Но что обо мне,  я топтался  на грани реального,
Но зорко  следил, чтобы не перейти эту грань,
А он без оглядки в безумные игры играл,
Недавнее путал с предельным, а вечное – с дальним.
Стихи, что он вечером нам нараспев пересказывал,
Он их сочинял между делом в течение дня,
Про пастбище было, про односельчан, про меня,
Но больше про утро, богиню, Авророю названную.
И где он набрался такого, ведь в школе не сиживал,
А все, как по книжке, об утренних первых лучах,
А спросишь его – он стихами давай отвечать,
И все наизусть, ничего ведь, клянусь, не записывал.
У нас в Кастерино никто не обучен был грамоте,
И он лишь один в облаках недоступных витал,
Картины забавные запросто изобретал,
Он их выбивал на камнях, как зарубки, для памяти.
Мы их находили, поднявшись на пастбище летнее,
Там были повозки, кораблики, люди, быки,
Голов не ломали над ними мои земляки,
А я представлял себе сказки, вранье несусветное.
И диву давался : ну сколько же силы потрачено,
И все порывался, и все не решался спросить,
А он уходил, он стремился всегда уходить,
Глаза опускал, и в свои окунался чудачества.
Он шел чуть не ощупью вверх под мигание звездное,
Туда, где стоит на карачках горбун Mont – Bego,
И не было довода, чтоб образумить его,
В нем странная эта идея сидела занозою.
Он верил, как верят в волшебников дети трехлетние,
Что если подняться под утро на каменный горб,
Взглянуть на восток, то увидишь за множеством гор
Не просто рождение дня,  а богиню рассветную.
И он поднимался, но к нужной минуте опаздывал,
И ближе к полудню в ущелье спускался, чуть жив,
И пил молоко, и смотрел на нас как на чужих,
И нес околесицу, но ни о чем   не рассказывал.

И вновь уходил, и однажды  ушел  еще вечером,
Чтоб точно успеть  до вершины при свете луны,
А в полдень мы скинули шапки, винясь без вины,
И смолкли собаки, и блеянье стихло овечье.
Полночи окрестные  гребни буравили молнии,
Овчарки скулили, и жались к пастушьим ногам,
И снег студенистый с размаху лупил по лугам,
И некуда было явиться рассветным богам,
Ущелье казалось как старый фундамент, разгромленным.
Под утро сморило меня, и тропою заснеженной 
Собаки на поиск ушли, и овец увели,
Мы всем Кастерино пролезли везде, где могли,
Встречали на скалах повозки, быков, корабли,
Но где же их автор, живой или мертвый, но где же он ?

В конце октября эта светловолосая девушка
( Друзья – пастухи вспоминают о ней до сих пор)
Овец привела, и со мной завела разговор –
Сказала : находишь, когда ни на что не надеешься.

В горах уж зима – ближе к лету в ущелье поднимешься,
Туда, где ни сосны, ни лиственницы не растут,
Услышишь ручей – он то там шевельнется, то тут,
Он будет менять направление в пару  минут,
Ты спутаешь с ветром, с дождем, но найдешь его все же.
В истоке ручья будет место его погребения –
Покажешь и односельчанам, и брату его,
Пусть вечно стоит на коленях колдун Mont-Bego,
И с этим она растворилась в ненастье осеннем.


Исчезла девчонка, оставив меня с моей мукою,
Полжизни  с тех пор я  гонюсь за журчаньем ручья,
Он дразнит меня, то посапывая , то урча,
Я слух напрягаю ,  и кажется, да, вот сейчас
К воде наклонюсь, и глаза подниму невзначай,
И встречу живого, слегка полысевшего друга .

Вот с этим предчувствием тропы топтались и осыпи,
И сколько одежд истрепалось вчистую на мне,
Я чувствовал  влагу, карабкался между камней,
Я слышал ручей ,  и ни с чем возвращался по  осени.

Зима проходила в сомненьях и недоумении,
Совета ища, я спускался в Саорж и Фонтан,
С людьми говорил,  даже выучил грамоту там,
Надеясь узнать о рисунках, что место падения
Пускай напрямик не подскажут, но как-нибудь выдадут,
Я спорил об этом с учеными в монастыре,
И тысячу раз наблюдал, как лучи на заре
Гуляют по каменным письмам, намеренно выдолбленным
Так, чтоб  увидала   богиня в минуту рассветную,
Я много отдал бы , чтоб надписи эти прочесть,
Смотрю на рисунки, и кажется, слышу ручей,
А может быть, так надо мною смеются бессмертные.



Им видно, богам, все мое запоздалое рвение
К тому, что мой друг в двадцать лет порывался постичь,
Быть может, постиг,  позабыв  напоследок спастись,
Все в камне осталось, и влаге, которой не пить,
Я буду ловить это, чтобы опять упустить,
С тех пор моя жизнь – поиск места чужого падения.