Дай руку

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО
__________________________________________

Дай, дай, дай, руку дай, дай, дай…
да протяни же, протяни же, протяни,
хотя бы встречный мне.
…………………………….
Когда Всевышний мне назначит встречу,
неважно где, желательно в Раю,
я промолчу про раны и увечья
и вряд ли, вряд ли душу изолью.
Я буду крайне ласков и красив,
а у меня такое за плечами…
я столько лун слезами оросил,
я столько горя вычерпал ночами.
………………………………
Дай, дай, дай, руку дай, дай, дай…
да протяни же, протяни же, протяни,
хотя бы встречный мне.
Не проходи и не гадай,
а протяни мне руку, дай
в святое Встреченье.
Остановись, взгляни на Свет,
глаза от неба отведи,
здесь плачет в ночь листва.
Глянь, я такой же человек,
но только с тяжестью в груди
от одиночества.
А имя, отчество?
Есть имя, отчество!

И есть "за пазухой Христа"
ещё места...
она пуста.
Она пуста, как эта ночь,
как этот лес.
Я знаю, дьявол
лез в объятия Христа,
и неспроста
он увивался за Христом и в душу лез,
и всё же влез.
Украл и продал за гроши,
его души
крупицы чистые
пропил и промотал.
Ты не спеши, прохожий,
слышишь, не спеши -
быть может, кто собрал её и залатал.

А пух с небес слетал,
и лес светал.
…………………………….
Не прихоть это и не шалость, нет,
я не намерен воду пить из Леты.
Я вынужден идти под красный свет
и перешагивать через запреты.
Не гений я, семь пядей нет во лбу,
лишь обстоятельств предрекло стеченье,
что я против течения гребу,
в то время, как другие – по теченью.
Я жгу мосты, царапая гранит,
срываясь, лезу по отвесным скалам.
Пока что жив: Господь меня хранит
назло завистникам и зубоскалам.
Да знаю я о том, что стражи лжи
за мной погоню вышлют непременно,
меня не раз поднимут на ножи
и будут кровь пускать, вскрывая вены.
Я знаю, будут многие, кляня,
меня топтать презреньем и смешками,
уже сейчас загонщики меня
обкладывают «красными флажками»;
уже сейчас отвесная скала,
воздвигнутая ими, рвёт бока мне
за то, что я в кривые зеркала
бросаю, не раздумывая, камни.
………………………………
А пух с небес слетал,
и лес светал.

Лес вырубался на мосты
и на кресты,
что вынес ты.
Теперь не приняты кресты,
а только ведь,
когда народ наш, оставляя, жёг мосты,
он землю целовал и крещеную медь,
чтоб не реветь.
В земле крещёные тела,
она цела,
спит на костях, что в ней крестом,
и это Русь.
Так пусть же крещеная спит, а купола
пускай беседуют с Христом,
с ним делят грусть.

Как память, пусть
с ним делят грусть.

Пусть, пусть, пусть она останется,
колокольная, набожная, да издавна, да издавна печальная.
По Руси впотьмах, впотьмах плутает странница -
наша вера,
наша память, наша вечная надежда
и отчаянье...
и чаянья.
Поизносились посоха,
стара надежда и глуха
на воскрешение.
Истцы, уйдя от дум, долгов,
смеясь, глядят теперь с Голгоф
на подношения.

их отрешение –
нам в утешение.
…………………………………
Я странствовал среди сирот и нищих.
Я выпотрошил сердце до трухи.
Пусть за грехи с меня по полной взыщут,
а если повезёт - и за стихи.
Не торопясь по кущам протрушу,
прокашляюсь, отмоюсь, отыкаюсь... 
я за друзей, конечно, попрошу.
Я за врагов безропотно покаюсь.

Приемлю всё: и нравы, и устои,
не поношу ни тот, ни этот Свет.
Я умер, я постиг, чего мы стоим –
цена на нас растёт, когда нас нет.
Приемлю.
Это раз, а во-вторых
(и во-вторых, и в-третьих, и в четвёртых)
я умер!
Я «живее всех живых»!
Живые, Вам равнение на мёртвых!
………………………………..

Их отрешение –
нам в утешение.

Утех,
нет памяти у тех,
у тех утеряна она,
весна, надежда и любовь,
кто верил низкой частоте,
у тех, уставших от потех,
кто мёртвым всё же выплыл на
поверхность в этой суете.
Они – не те? И мы – не те?

Но бродит тень, пугает нас
магнитных лент скользящий бег,
как свист плетей звенят лады
и хлещут души и сердца.
В трясине по уши увяз
в слепом безверье человек,
в слепом предчувствие беды,
и маска сорвана с лица.

Кровь на лице, а на руках,
а на руках осталась грязь.
Мы по природе игроки
и по душе нам ветер в лоб.
Но остаётся в дураках,
кто над опекою смеясь,
наветам мудрым вопреки
всю жизнь срывается в галоп.

Всё так, оно конечно так.
Они просты до смехоты
в слепом безверии души
и неумении прощать,
но в их недожитых летах
помеха я, помеха ты,
помеха все, кто поспешил
их песню тризной увенчать.
……………………………..

В болоте лжи, не настилая гать,
я жижу пью, бреду по бездорожью,
чтоб те, что сзади не смогли солгать
и замести следы красивой ложью.
Нет, я себя от ран не бороню,
я в сердце равнодушья плавлю льдину,
роняя кровь, хрипя, гранит граню
и лезу в грязь, и разгребаю тину.

«Самгинские сомненья» я убил.
Вопрос нелеп, хотя красив и бросок:
«А был ли мальчик»?
Да, конечно был!   
В нём был ответ на лживые вопросы.
…………………………….

Не ходил он ко лжи на поклон,
и душа не нуждалась в пажах,
но когда приняла под уклон,
он её не сдержал на вожжах.
На пути попадались
не те,
не смогли
ни помочь,
ни подпеть.
И всю жизнь один
к высоте
полз хрипя,
чтобы там умереть.

Кто доказывал с пеной у рта,
(и бродили слова по зобам), -
это мол,
не твоя высота,
и тебе она
не по зубам.
Не такие, как ты, на поклон
возвращались от самых небес…
ты одумайся, парень, -
а он
всё стонал, всё хрипел…
и долез!
Выиграл честно, без обиняков.
Он поднялся, к чему нам грустить:
до сих пор не нашлось смельчаков,
чтоб на землю его опустить.
Но и там, презирая покой,
он устало прошёл по ладам.
Видно горе земное рекой
растеклось и по райским садам.
………………………………..

Здесь наверху, без панциря, без мяса,
без путаницы генов,  хромосом,
я лёгок, свеж, раскован, распоясан.
Неуязвим. Невидим. Невесом.
Не вызваны к барьеру подлецы.
Не брошены перчатки негодяям.
Ну что ж… я умер. Я отдал концы.
Я всем доступен, но…   
недосягаем!   
--------------------
--------------------

Дай,.. дай,.. дай,..
руку
дай, дай, дай!
Да протяни же,
протяни же,
протяни, -
хотя бы встречный, - мне!
Не проходи и не гадай,
а протяни мне руку, дай
в святое Встреченье.

Всё позади: и топь, и гать.
Не свят. И света не видать.
Сбылось пророчество.
Увещеваний тишь да гладь -
не блажь, не божья благодать,
а одиночество.

А имя-отчество?
Есть имя-отчество!

И есть душа,
что боль глуша,
жила спеша.
Она не ведала предел,
ей мир был мал,
но душу мгла,
утробным холодом дыша,
сковала льдом и умыкнула.
Кончен бал.

И я тогда покинул кров.
Последний край,
где горлом кровь, и воск с виска,
мне дал приют.
Оттуда нет возврата, нет.
И он - не Рай.
И там не лгут,
не продают,
не подают.

А если что поют -
аж душу штопают.

Там все полотна
в два мазка,
там замки плотны
из песка,
там вскользь, сквозь досточки,
и плотоядна, и мерзка,
врачует путников тоска
и моет косточки,
и вяжет петли, вьёт, кружит,
шаманит, шепчет, ворожит;
за нею, по следу,
до срока времечко бежит,
зудит, торопит,
аж дрожит -
сживает со свету.

Поймёшь всё после ты,
как сгинешь со свету.
............................

Не признаю с закатом встречи,
мне любоваться не резон там,
как Солнце
головой Предтечи
ползёт
по блюду горизонта.

Не признаю,
по жизни,
вечер,
и,
даже если не злословя,
не признаю с закатом встречи
за цвет,
а значит,
запах крови.

За вкус росы
солоноватый…
за паутин седые нити,
за то,
что жизнь идёт к закату,
когда душа
ещё
в зените.
.........................

Истёр я слёзы досуха,
до "без греха".
И так решил:
пока живу, пока спешу,
души не чая,
прочь отбросил посоха,
прильнул к душе, -
дай отогрею-отдышу.
Ещё не срок.
А грянет срок - и отпоют,
и заколотят, отрыдают
задарма.
А край, где кровь -
не край, не кров и не приют,
и мглы сума - не для души,
не для ума.

И я к Создателю в мольбе, -
не торопи, поблажь себе
во искушение!
Не прибирай ни в Рай, ни в Край,
повремени и время дай
на воскрешение.
Дай срок,
хотя бы небольшой,
соедини опять с душой,
а мы помаемся:
побалагурим-посмешим,
набедокурим-согрешим.
Да и покаемся...

дай...дай...дай...дай...