Кап. два

Дед был готовый к повороту,
Ему бы полк! Хотя бы роту!
Но в институте он осел,
Работал, медленно лысел,
Но оставался капитаном
Уставу верен был и плану
Студентам не давал покоя
Он издевался. А порою
Из-за него их отчисляли,
Но не вдавался он в детали
Был стопроцентно справедлив
Так он считал. Но был мотив
Считать его большим тираном
С его уставом. Да и с планом.
Ни в чем ни спуску, ни поблажки.
Не институтские замашки.
Всегда и всем хотел помочь.
Весь круглый год: и день и ночь.
Он был дотошен и зануден
Был колкий гвоздь, средь серых буден.
Шло время. Он совсем ослаб
И весь не многомерный «штаб»
Решил, подумав «головой»,
Его отправить на покой.
Старик, узнав об этой вести
Заохав так и сел на месте.
Однако, с этим не смирился,
Из кожи лез, об стены бился,
Просил по-всякому оставить
Он говорил: «Чего лукавить,
Нельзя сбавлять мне обороты,
Ведь жизнь моя – моя работа,
И если её цвет поник,
То и вся жизнь зайдет в тупик!»
На эти пламенные речи
Сказать в ответ, по правде, нечего.
Да только как ни суетился
Никто на речи не купился.
Его уволили. А что же?
Он слишком стар. Совсем дотошен.

Прошло всего-то две недели,
Как в институте загудели,
Что капитан второго ранга,
Познавший всю войну до «дранки»
Имевший орден за заслуги,
Имевший степени в науке,
Почетный член у профсоюза,
Былого некогда союза,
Покинувший свою работу
Отдал швартовые в субботу:
Почти не пил, совсем не кушал
И утром отдал Богу душу.

Как выяснилось, он был один:
Нет ни жены не братьев с ним,
И не было детей и внуков.
Его любовь была наука.
Он жил дыша ее сознаньем.
И нет страшнее наказанья
Для человека, чем убрать
Ему возможность выбирать.
И обесточить смысл жизни.
Так было с ним. Его отчизне
Должно быть совестно, и стыдно
Но ей не совестно. Обидно.