Фантазия

Я убил бы его, но убил бы его не в подвале,
где собаки в фуражках с околышем синим терзали
тех, кого он им, словно обрезки мясные, швырял.
Я бы вывел его на обрывистый берег высокий,
когда красное солнце за лес оседает далекий,
и последний мазок свой кладет на холст неба заря.
И была бы весна – он ведь раннею умер весною, –
от проталин бы пахло оттаявшей свежей землею,
и тянуло бы ветром холодным с раздетой реки.
Снег сугробился бы  в недоступных для солнца лощинах,
и кричали бы галки тревожно на темных осинах,
и шуршали бы где-то внизу, у воды, тростники.

Я не знаю, зачем, но такое весна время года:
человек ощущает себя  единицей природы,
то есть, собственно, он ощущает, что он человек.
Забывает о схватках за место под солнцем, интригах,
об истории, явленной нам в монументах и книгах,
забывает, какой нынче год и какой нынче век.
В общем, это весьма подходящее время и место,
чтоб подумать о жизни, которая, словно невеста,
очень быстро сменяет цветы и фаты кисею,
на халат и  сорочку. Тем более, он понимал бы,
что спасения нет, и что жизни осталось так мало,
и что время настало подумать про долю свою.

Да, задуматься и осознать: хоть ты бог, но однако,
ты сегодня умрешь на холодном ветру, как собака,
и лежать будешь там, под обрывом, на талом снегу,
и бранчливые галки с ветлы на тебя будут какать,
и тебе остается устало и тихо заплакать
стариковской бессильной и мутной слезой. Я смогу
это выдержать. Лишь одного мне не надо –
чтоб валяясь в ногах у меня, он просил бы пощады.
Нет, я видеть его малодушным совсем не хочу.
Я не против, чтоб он оставался великим, поверьте,
пусть он лишь ощутит неизбежность и зло этой смерти,
пусть он спросит: за что? – тихо, как задувают свечу.