Соловецким юнгам

Круг светила – утробен, размыт, одинок и несветел.
Крупной рябью топорщат морские просторы ветра.
В ледяном и суровом краю распоясался ветер.
И, вцепившись в борта, словно нервы, дрожат леера.

В диком визге норд-оста звучит одинокая тризна.
Это реквием шторма опять затянул такелаж.
В этой песне рыдает и стонет от боли отчизна.
И, скорбя о родных, ее слушает весь экипаж.

Напряженно шипят и сопят озверело форсунки.
Судно гладким форштевнем уходит в седую волну.
Неподвижно и молча застыли на палубе юнги.
И пробоина медленно тянет эсминец ко дну.

Эти серые волны вгрызаются в волчьем угаре
В накренившийся левый пробитый снарядами борт.
И разбитые головы кружит от смрада и гари,
Словно рвется огонь из разорванных кровью аорт.

На обугленной палубе – дым и убитые люди.
Старый боцман – как будто разрезан десятком секир.
Он упал среди гильз у еще не остывших орудий.
Рядом с ним после взрыва убитым упал командир.

Волны давятся трупами в злой синеве полумрака.
Ледяной кипяток, как из крана, сочится из пор.
Океан забирает убитых людей с полубака.
Растворяется в сизом тумане немецкий линкор.

Исподлобья следя за шагами крадущейся смерти,
Со спокойной досадою шепчет один из ребят:
«Вас заставят за это ответить, фашистские черти!
Нам недолго осталось до встречи, - за нас отомстят!»

Мрак студеной воды обжигающе вязок и колок.
Тяжело и мучительно так – на плаву – умирать.
А в немецком тылу где-то есть белорусский поселок,
Где ушедшего сына с войны дожидается мать.

27 ноября 2004 г.
г. Москва