Ангел и вдова

Над руинами новой столицы
бедный ангел, как столпник, стоит
и не знает, рыдать иль молиться,
и сорваться с колонны боится
на расчерченный красным гранит.

А над поймою замоскворецкой
голытьба в галифе суетится –
то соперница новой столицы,
в обновленной порфире вдовица,
снова в царский вселяется дом,
навсегда торопясь утвердиться
на пуховой московской землице,
и растерянно в речку глядится,
словно собственной тени боится
то, что было когда-то Кремлем.

Но с кирпичных своих бастионов
инда глянет вдова напряженно
на униженных и разоренных,
что путиловским дышат дымком,
и звоночком стрельнет телефонным,
и прикатит на поезде длинном
со своим безразмерным аршином,
пронесется по невским низинам
вороньем в вороных лимузинах,
поглядит на согбенные спины
и державным рыгнет матерком.

Столпник медный, патиной покрытый,
стародавней войны триумфатор,
страшных боен запомнивший даты,
своего не опустишь креста ты
и в последние Судные дни,
но своих бедняков виноватых,
тех, кто слушал вождей языкатых,
и читал воровские декреты,
и из пушки палил знаменитой,
и попер в сапогах по паркетам,
из халуп перебрался в палаты,
превратив их в халупы обратно,
и работал до смертного пота
под надзором Ее тягомотным,
а в блокадные ночи без счета
примерзал к петербургским болотам
и по новой работал, работал,
приноравливаясь без охоты
к полоумным Ее разворотам,
уповая на лучшие дни –
их в молитвах своих помяни!