Что сказал Гамлет?

                Что сказал Гамлет?


               Наверное, первая ассоциация, возникающая при имени Гамлет, это чаще всего хрестоматийная реплика шекспировского персонажа «быть или не быть?». Думаю, для большинства из нас и сама фигура Гамлета, и трудноразрешимые проблемы, мучившие его, воспринимаются нами как некоторая литературная схема, своего рода заезженное клише отвлечённых образов и идей, не имеющее никакого отношения к нашей сегодняшней жизни.

               Извечный гамлетовский вопрос: «быть или не быть?» Что он означает на самом деле? Перед каким выбором стоял шекспировский Гамлет, и почему всё-таки нас до сих пор (во всяком случае, некоторых из нас) волнует тот же самый вопрос? А может быть, мы сегодня переосмыслили тот гамлетовский выбор, и вкладываем в него какой-то иной смысл, отличный от шекспировского?

«Вопрос поставлен: быть или не быть?
В чём больше доблести, в душе терзаться
Под гнётом яростной судьбы,
Или вооружившись против моря бед,
Покончить с ними? Умереть, уснуть;
И больше уж не быть. И сном прервать
Всю боль сердечных мук и тысячи невзгод,
Рождённых тленной плотью,
Вот цель заветная: уснуть, уснуть навек
И видеть сны, но вот загвоздка,
Что за сны на смертном ложе нам приснятся,
Когда земного бытия покров отброшен,
Вот, медлим отчего расстаться со скорбями;
Не то, кто снёс бы времени насмешки
И рока бич безжалостный,
Неправду угнетателя и оскорбленья гордеца,
Мучения любви неразделённой, суд запоздалый
И чинов надменность, пинки ничтожества,
Что терпеливо сносит добродетель,
Когда покой так просто обрести
Ударом острого кинжала?
Кто стал бы бремя тяжкое влачить,
Кряхтя под ношею постылой жизни,
Не будь в нас страха перед той страной далёкой,
Откуда путник ни один не возвращался,
Склоняющего волю терпеть все беды наши,
И не бежать к другим, неведомым доныне?
Так, совесть всех нас в трусов превращает;
И пресекается решимость наша,
Как серпом, движеньем мысли,
Искореняющей намеренья лихие,
Всю мощь и силу замыслов кипучих,
На деле неспособных воплотиться. – Ну, будет!
Прекрасная Офелия! В твоих молитвах, нимфа,
Помяни грехи мои».

                Из текста монолога следует, что Принц Датский рассматривает следующую альтернативу: либо терпеть посылаемые нам скорби и невзгоды, терзаясь при этом душой, либо вступить в противоборство с гнетущими нас обстоятельствами и при этом погибнуть. Почему обязательно и неизбежно погибнуть? Интересно, что возможность победы над злом не обсуждается вообще. Покончить со злом – означает для Гамлета – умереть.

«…вооружившись против моря бед,
Покончить с ними? Умереть, уснуть»;

              Прямо скажем, на первый взгляд получается какая-то однобокая трактовка, причём, совершенно лишённая для нас привычной логики. А мы зачастую всё ещё считаем, что Гамлет – персонаж героический, «благородный», как называет его в конце пьесы Лаэрт. («Простим друг друга, благородный Гамлет..»). Здесь же выходит, что Принц не может отделаться от навязчивой суицидальной идеи, какое уж тут благородство, какая борьба за справедливость, если борьба за эту самую справедливость имеет лишь одну привлекательную перспективу: забыться смертным сном. И ни о каком торжестве добра над злом и речи нет. 

              Так ли это на самом деле? Насколько соответствует логика наших рассуждений замыслу автора, идейному наполнению образа Гамлета? Попробуем разобраться. Почему Гамлет, одержимый идеей отмщения королю Клавдию за смерть отца, даже не рассматривает возможности победы над злом? Почему для Принца сама проблема активного, так сказать, «вооружённого» противостояния злу приравнивается к самоубийству, которое здесь же и отвергается им из соображений христианской морали? («Так, совесть всех нас в трусов превращает…») Где искать ответы на эти вопросы? В самом монологе «Быть или не быть» вопрос только поставлен, но ответа на него не даётся. Но даже и сама постановка вопроса вызывает у нас недоумение.

             Все эти многочисленные «почему?» остаются без ответа, если смотреть на пьесу Шекспира и на образ Гамлета с точки зрения нашей сегодняшней обмiрщённой морали. Мы не учитываем, что Шекспир жил и творил 400 с лишним лет назад, когда в современном ему обществе преобладали принципы христианской нравственности, и никакой речи о проповеди суицида у шекспировских героев и быть, конечно, не могло. Проблему непонимания основной мысли центрального монолога Гамлета следует, очевидно, искать в том, что наши сегодняшние нравственные критерии оценки тех или иных событий и человеческих поступков слишком разошлись с критериями оценки шекспировских времён, слишком от них отличаются, вплоть до полного непонимания нами мотивов, которыми руководствовались персонажи пьес Шекспира XVI века.

             Встав на позицию христианской морали, мы найдём и ответы на поставленные вопросы. Ответ на проблему «быть или не быть» даётся автором в последней сцене пьесы, когда умирающий Гамлет, обращаясь к Горацио, говорит:

«…Я мёртв, Горацио,
Но ты живи, чтобы историю мою поведать
Недовольным».

В переводе Пастернака это место звучит так:

«…Всё кончено, Гораций.
Ты жив. Расскажешь правду обо мне
Непосвящённым».

В переводе Лозинского – следующим образом:

«…Горацио, я гибну;
Ты жив; поведай правду обо мне
Неутолённым».

В оригинале читаем:

“…Horatio, I am dead;
Thou livest; report me and my cause aright
To the unsatisfied”.

Если принять первый вариант перевода
«…чтобы историю мою поведать
Недовольным»,
то всё встаёт на свои места, а именно, получается, что история Принца Датского рассказана в назидание «недовольным». Кто такие «недовольные» в контексте пьесы? Прежде всего, сам Гамлет. Он недоволен существующим положением вещей, рвётся наказать зло, причём, знает, что делать этого нельзя (христианская нравственность этого не допускает. Vengeance is Mine, I will repay / Мне отмщение, Аз воздам), поэтому-то и в монологе бунт равносилен самоубийству, и совесть Гамлета тут же его и обличает в грехе подобного помысла. Оттого и монолог Гамлета заканчивается репликой:

«Прекрасная Офелия! В твоих молитвах, нимфа,
Помяни грехи мои».

             Другими словами, историей своей жизни Гамлет призван свидетельствовать таким же, как он сам «недовольным», что всякий бунт против зла обречён, что зло побеждается не злом, а совсем другими методами (победой греха и зла в самом себе, смирением своей гордыни, смирением страстей, одним словом, методами духовного, а не материального порядка). Тогда и вопрос, поставленный Гамлетом в центральном монологе «быть или не быть», получает однозначный ответ: «больше доблести» в том, чтобы терпеть «гнёт яростной судьбы», а не бунтовать против него по-детски, «вооружившись против моря бед». Такое «вооружённое восстание» неизбежно приводит к плачевному концу, что и засвидетельствовал нам своей жизнью и смертью Гамлет.

    Вот такой неожиданный ответ на извечный гамлетовский вопрос: «быть или не быть?», «жить или не жить?». Жить – значит искать духовные методы борьбы со злом, не жить – значит бунтовать и впадать в безсильную истерику. Думаю, что ответ Шекспира-Гамлета однозначный, - ЖИТЬ!