Дневник девочки Ю

Вместо предисловия:

Мне приснилось, что я умерла,
Утонула в волне рассвета,
Растворилась в пучине зла -
Я теперь голубого цвета.
Глупо жизнь пролетела вспять,
В ад зовет незнакомый вуду.
Жаль: я больше не буду летать…
Да и много чего не буду!
Я не буду писать стихи,
Всуе бегать от рифм глагольных,
Людям врать, что они плохи,
Говоря это, плакать от боли…
Я не буду спать по ночам,
Засыпая в слезах под утро,
Тратить пасту - писать всякий хлам
Про любимых - глупых и мудрых
Я не буду скучать по тебе,
Грызть подушку в тоске безнадежной,
Называть тебя будущим [БЭ]
Я не буду… Нет! Это сложно!
И за смертью ведь нет ничего,
Как бы ночь на меня ни дулась,
Позвонить не смогу поутру:
"Здравствуй, СОЛНЫШКА, я проснулась!"

№1 Ничто
Вылетела из квартиры рано ночью. Вернее, поздно утром. Солнце было совсем низко - между горизонтом и обратной стороной планеты. В этом посленочном-предутреннем освещении город был окутан чарующей дымкой (красиво написано, но непонятно), как будто состоявшей из серебряных брызг. Она никогда раньше не видела свой город сверху (кроме картинок, полученных от случайных опасливо брошенных с 9 или 18 этажей многоэтажек взглядов). Но это было другое. Те зарисовки были либо ярко-зелеными, либо темно-синими (смотря, в какое время суток были получены). А здесь... а всем лежала печать фиолетово-розовых тонов, какую раньше можно было встретить разве что в Аду. Да, она когда-то бывала в аду. Летала там за ручку с г-ном Ф- ном, (это его так назвали бы вы, его настоящее имя было другое). Правда, он там уже постоянный житель, а она - всего лишь была его гостьей - (по блату можно попасть и в гости к сатане). Отсюда, сверху, из ускорения было видно, как розовое переливается в фиолетовое на стенах домов, на глади такой грязной летом и такой девственно-чистой весной реки. Можно было подумать, что вместо воды в ней течет серебро, но Ю точно знала, что это ртуть (в это время вся вода превращается в ртуть). По ассоциации, здесь и мост должен быть бриллиантовым (как будто науилусовские дороги вдруг спустились вниз и легли мостами на грешную землю). Кстати, отсюда и земля была видна чистой. Это ее больше всего радовала - ведь когда Ю ходила по земле - ей становилось плохо (от людской глупости - особенно весной), и именно поэтому она так не любила бывать на улице в светлое время суток. Сейчас все было иначе - и земля была чище, и ходить по ней не приходилось, и людей нигде не было. Глупо было бы далее описывать полет и каскад ощущений - с бумаги вам этого все равно не понять. Вы спросите: "Чем закончился полет?" Да ничем! ( Ведь пустота - это и есть НИЧТО). А пустота появилась после того, как ее боль вылилась в бриллиантовые дороги, черные деревья, глухую слепоту спящих окон, тишину ночного города. Кстати, жалко было Боль, она уже к ней как-то привыкла. Зато теперь было место для новой, а может, и не для боли. А утром она проснулась как обычно: на смятой простыни, без одеяла, обнявшись с подушкой. "Весна!"- сказала вошедшая в комнату мама. "Весна", - согласилась Ю и улыбнулась - то ли маме, то ли утру, а то ли до этого ненавистной Весне.
P.S.
Запах раскаленного асфальта
В плаче молодых весенних вьюг.
Как гимнаст на сетке, сделав сальто,
Год прошел; раскрыт пружины круг.
А сегодня я упала в лето
Колокольчиком наивно-золотым,
Здесь все зелено и очень много света -
Ты бы здесь, наверное, стал простым.
Скажешь: "Рая нет!"- опять не верю,
(Встречусь с Люцифером - позвоню).
Кстати: люди здесь не озверели -
И не поклоняются огню.
Знаешь: здесь и небо голубое,
Как и ты… Нет! Как мои глаза.
И еще: оставь меня в покое -
Стих про лето, а не про тебя!

*
№2 Безымянный или: О мальчиках и маленьких девочках, о том, как глупо можно шлепнуться с радуги и о кое-чем ещё.

Целых два эпиграфа:
Стоп! - крикнул Будда.
И это одно из лучших высказываний,
когда-либо сделанных.

Будучи учеником, мастер дзэн Клейн
часто обращался к своему учителю с вопросом:
"Какова роль ума в постижении дзэн?"
Умным может быть любой дурак, -
неизменно отвечал учитель.

Ой, мальчик упал с радуги! Как обидно и досадно… И даже как-то странно - он ведь не хотел к высотам… А пришлось - гы - он забыл подумать о будущем. Мальчик встал, отряхнулся (кто знает, сколько пыли было там, куда он шлепнулся?), обматерил весь белый свет, подумал: "А стоило ли так о белом свете",- решил, что, наверное, все же, вероятно, нет, и стал размышлять, что же ему делать дальше. А все это время рядом стояла маленькая девочка (такая маленькая, что он даже оглянувшись с трудом ее увидел - потому что не ожидал - хм… может, из-за того, что полагал, что она должна еще быть наверху, а может - потому, что еще не успел об этом подумать) - та самая девочка, с которой они вместе смотрели на облака сверху - она стояла, боясь шелохнуться и от собственной боли (она ведь тоже не на лифте спустилась), и от страха случайно помешать бегу мыслей стоявшего рядом мальчика. Нет, умный вид ему делать не приходилось. Он и так был умный: много знал и изучал в школе физику и географию. Но только ни в одном учебнике не рассказывалось об устройстве радуг, с одной из которых он имел (несчастье??!) неосторожность сорваться.(Возможно, когда-нибудь ему придется писать об этом самому). А дело было вот в чем: чем выше забираешься на такую радугу, тем она становится скольже. И мальчик - просто поскользнулся, а девочка - не смогла протянуть ему руку, хотя и очень хотела. Не спешите ее винить: она в это время летела в противоположную сторону. Хотя… еще не известно, кто первый оступился, может, эта девочка: она вдруг поняла, что больше не хочет вот так иногда держать за ручку этого мальчика, теперь она хотела держать его за ручку ВСЕГДА, она дернулась, как рыба, неожиданно обнаружившая, что попала в сеть, и … (оба внизу). Вы спросите: "Так кто же виноват?" Вот и тот мальчик, стоя по щиколотку в пыли, все думал и думал. Иногда он начинал размахивать руками, чтобы размять затекшие мышцы - при этом задевая все еще надеявшуюся девочку - ей было больно, но он не замечал - тогда она плакала, а он извинялся (не понимая, или не желая понять, за что), - но потом у него снова затекали мышцы, а девочка все стояла рядом, боясь ему помешать, чувствовала на себе очередные удары - но не могла отвернуться, уйти, убежать - ведь он был ей нужен. Просто нужен. И пусть, они стояли в пыли и не видели облаков, - но они ведь могли смотреть друг на друга, а не на летающую воду - девочка все еще хотела держать его за ручку. И вот, она стоит - с красными глазами и синими пальцами - и думает: "И когда, наконец, до него это дойдет???"
*
№3 Поезд.

На вокзале так трудно поверить
в то, что где-то идут поезда…
А.К.

Ночные огни поздоровались с фарами и стали играть в долгонялки на неровном сером асфальте дороги - не боясь, что на них наедет шина случайной машины. Во-первых, не было больше машин (даже случай, видно, спал), а во-вторых, в ту ночь свет, казалось, забыл все, что о нем рассказывали на физике (или он тоже сошел с ума?). Они играли - и не думали о том, что это может кончиться…(Хотя… нам не дано знать, о чем думает свет). Диски колес вращались с бешеной скоростью - мимо темных улиц, домов с пустыми глазницами, бессмысленно горящих вывесок над магазинами (ночью-то они все равно не работают!), над черной со сверкающими верхушками рябью воды. А Ю, сидевшей в машине с г-ном Ф-ном, все это казалось глупостью, недостойной даже строки на этой странице, но пробуждало в ней желание изрисовать описанием этого немало байтов компьютерной памяти. И она думала над красивыми навороченными фразами, которые смогли бы передать чувства, возникающие при взгляде в теплый воздух за стеклом. Но это было не всерьез - просто - надо же было о чем-то думать, чтобы не думать о главном (на данную ночь). А главное выглядело примерно так: "Пункт назначения: страна Дураков, город Пофигистов; время прибытия: вчера (бесполезно проклинать кассиров)". Фары погасли. Колеса утихли. Расстались. Фонари продолжали бросать желтые пятна в мрак ночи. Всем приходится расставаться. Кто-то уходит, а кто-то - остается бросать пятна - света, чернил, слез, крови. Но бросаться под поезд от осознания этого было бы глупо. Да и поздно - поезд ушел. А рельсы остались: всегда что-то остается.
*
№4 Ужасный кофе.

Сквозь загороженное деревянной некрашеной рамой стекло было видно уставшее солнце. Оно одиноко и лениво сыпало свои лучи сквозь слоноподобные облака прямо в пресыщенную ими воду. А Ю сидела у окна с чашкой в одной руке и думала о том, что смотреть на летающую воду - а именно такими казались (и, видимо, были) облака - сквозь кучу линз совсем не интересно: никаких тебе дворцов и пирамид, бегемотов и тигров на небе - только куски размокшей ваты. И эта вата с практической точки зрения была даже бесполезнее ее земной сестры: в ней даже нельзя прорастить гороховые зерна! Тщетно поискав на небе радугу, она нарисовала ее сама. А затем, - еще немного подумав, - посадила на нее странного логичного и неуклюжего мальчика (странного потому, что он считал логичным время от времени поскальзываться, срываться и падать, и оттого был неуклюжим) и сопливую девочку, которая начинала безудержно реветь всякий раз, когда по требованию непонятной ей логики он считал необходимым поскользнуться. На радуге девочки Ю они сидели рядом, смотрели вниз и бесполезно болтали ногами. Она подумала: "Каким это местом мальчик умудряется поскальзываться?" - и улыбнулась собственной мысли. А потом вдруг вспомнила, что девочка боится высоты и только собиралась пожалеть ее, как картинка затряслась и осталась наверху, а за стеклом мелькнули столь наскучившие1010, 1012, 1616 соток, день ото дня все больше цветущие и пахнущие, но огороженные железной сеткой-рабицей и уже не кажущиеся такими беспредельными, как раньше. Но обо всем этом Ю подумала уже после, так как из нарисованного на небе мира ее вырвали когти черного кота (вернее, того, что от него осталось после двухнедельного голодания), за недостатком сил не сумевшего запрыгнуть к ней на колени и зацепившегося за кожу когтями. В тот же момент кофе, который скучал в чашке (если это вообще можно было назвать кофе), вдруг оказался у Ю на ноге. "Ну, пусть уж лучше он будет у меня на ноге, чем в желудке", - решила она, но тут же передумала, когда на ноге задергались мышцы, недовольные тем, что их ни с того ни с сего облили кипятком, да еще таким противным. Этот кофе Ю добыла из банки с прозаическим названием "Кофе растворимый" и поэтически-гордой надписью "Made in Russia" (наверное, решили предостеречь иностранцев) на дне. Вначале попробовав, она решила, что иностранцев предупреждали не зря и что это какой-то недокофе, и безрезультатно всыпала в чашку еще 4 ложки порошка, 2 ложки сахара и пару кусков засохшего сухого молока, не захотевшего-таки растворяться (упрямое попалось). В результате всех этих стараний получилась та самая жидкость, о которой говорится в названии. И тут Ю вспомнила о странном мальчике, вернее о нескольких эпизодах его жизни (о нем она и не забывала), и стала жалеть его: ведь утром ему приходилось пить такую гадость. Хотя… возможно, их понятия "ужасного кофе" несколько расходятся (как и понятия боли). Например, ужасный у него может делиться на "просто ужасный", "отвратительный" и "омерзительный". В таком случае, по его мнению, ужаснее ужасного кофе может быть кофе просто омерзительный, а просто отвратительный кофе гораздо менее ужасен, нежели ужасный. Решив, что так можно совсем запутаться в словах и сойти с ума, Ю решила, что в этом отрывке она слишком много нарешала (во всех смыслах) и мысленно пожелала странному мальчику никогда не пить кофе, хуже, чем "совсем чуть-чуть неправильно сваренный и оттого немного не дотягивающий до просто великолепного". А тем временем, ленивое солнце успело откромсать ключевой кусок облачного слона - хобот - и он стал походить то ли на бегемота, то ли на гиппопотама, а по сути - на корову (представительницы коих мирно паслись на лугах внизу). А вы говорите: "Коровы не летают!".
*
№5. Ю в городе ангелов.
Странный мальчик задохнулся пылью, в которую неоднократно шлепался с радуги, захлебнулся ужасным кофе, подавился облаком, за которое задел головой, и умер. 
Просто взял, да и умер. Ведь бывает же так на свете, что даже самые любимые (оттого не перестающие быть странными) мальчики вдруг умирают. Был мальчик, глядишь, и нет мальчика. Растворился, как облако в реке, растаял, как конфета во рту – остался только сладкий привкус – воспоминание. Ну и горечь, конечно, куда без нее?
Но у Ю, как всегда, все шиворот-навыворот. Или у странного мальчика, как всегда, все по-странному? Но только умер он тоже странно. Наполовину.
«Ну уж это совсем бред!» - скажете вы, - «Где это видано, чтобы мальчики умирали наполовину?»
А вот так:
Странно устроен мир (видимо, оттого и водятся в нем странные мальчики): хорошее и плохое в нем неравноправны. Что помнится дольше? Что обязательно влечет за собой то же самое? Что может и рассорить, и объединить людей? Вот из-за этого неравноправия и живет плохое дольше. Так и с мальчиком – хорошая половина умерла, а плохая осталась, чтобы совсем уж бедную Ю с ума не свести.
Неизвестно, сошла Ю с ума, или нет, да только скоро поняла, в чем дело и решила недостающую часть мальчику вернуть. С логикой туго, но Ю догадалась, что хорошая половинка улетела на небеса – не на небеса, а к ангелам, на их, так сказать, автономное облако добрые дела творить, чтобы черную свою половинку на суде уравновесить.
И решила Ю во что бы то ни стало ее отыскать. Забралась по радуге на облако – ни разу не поскользнулась (результат длительных тренировок).
Вы спросите: «А разве простых людей пускают к ангелам?»
Пускают, еще как пускают. А как иначе хорошие половинки (ангелы) будут добрые дела творить? Ведь если везде всё хорошо – и не понятно, что хорошо, вроде бы так и должно быть. А как обычный человек объявится, наломает дров – так сразу и ясно, где добро, а где зло. Не могут они друг без друга.
Перед входом в город (настоящими белыми молочными воротами) дорогу Ю перебежал фиолетовый кот с довольно расплывчатыми очертаниями – этакий загадочный принц. Котяра остановился у сидевшей около ворот белой старушки – привратницы, ласково потерся о ее ноги, чему старушка была рада – и у ангелов болят ноги. Испросив таким образом разрешения, котяра деловито попытался войти в ворота, но как о стекло треснулся – только что осколки не полетели. Старушка усмехнулась и со всей строгостью, на которую способны добрые половинки, заявила: «Котам не положено!»
Кот затравленно обернулся и, увидев Ю, бросил ей такой жалостный антрацитовый взгляд, что от накативших мыслей у нее на глаза навернулись слезы.
А вдруг, он потерял хозяина или хозяйку? Может, теперь его некому кормить, а оставшаяся злая половинка тоже большее его не любит, бьет, пытается выбросить на улицу или сплавить кому-нибудь другому. А вдруг от так же был счастлив, но блаженство так же неожиданно оборвалось, как и ее?
Ю подбежала к воротам, взяла котяру на руки и объяснила старушке: «Это мой кот Слоник. Мы пришли искать половинку одного мальчика, можно он пойдет со мной? Мне с ним будет веселее». Старушка покачала головой, вздохнула и разрешила, хотя Ю показалось, что она была бы не против, если бы кот остался и полечил больные ноги – ангелы тоже болеют.
Как только Ю вошла в ворота, новоиспеченный «Слоник» начал расплываться. Сначала он расплылся до фиолетового мальчугана с копной сиреневых волос, потом в молодого человека, имеющего необычайное сходство с пуделем, а затем в мужчину неопределенного возраста. Фиолетовая одежда и волосы стали черными, сходство с пуделем исчезло.
И все же что-то в нем было не так. Ю попыталась рассуждать. Во-первых, он «выплыл» из кота, что само по себе странно. Во-вторых, туман был фиолетовый, а у этого типа такого цвета ну ни пятнышка, разве что черные глаза отливают как «просветленный» объектив… Тут мысли Ю прервались, так как «тип», наконец, посмотрел на нее, и вся предыдущая логика закрутилась и вылетела как дым. Глаза! Как она раньше не догадалась? В глазах «Слоника» царили такая пустота и бесконечность, вечность и скорбь и многовековая усталость, что Ю на миг показалось, будто она очутилась в открытом космосе – высоко-высоко над землей, в ледяном холоде. (Хотя, откуда в космосе лед?)
- Ну вот, принцесса, мы снова встретились.
И тут Ю осенило. Да, она когда-то знала его, и они вместе бросали камешки из машины. И он тогда еще смеялся… А смеялся ли он после?
- Нет, принцесса, нет, - он на миг прикрыл глаза, как будто что-то вспомнил, - хохотал, фарисействовал, пытался завладеть душами… Но… - Его мысль оборвалась, и он закутался в свой черный плащ.
- Вот что, принцесса. Ты помогла мне попасть сюда. Во-первых, объясню, зачем я здесь. Понимаешь, ангелы – для меня тайна за семью печатями. Наверное, я никогда не был таким, как они. А то… Но это не важно. Так вот ангелы. Я ненавижу их невинность, их умильные лица и слезливые голоса, но как только они появляются, чтобы отнять у меня добычу, разбрасывают розочки, что-то бормочут, я становлюсь сам не свой, влюбляюсь. Пользуясь этим, они крадут у меня душу, чтобы очистить ее и запихнуть в рай. Вот я решил посмотреть… И представь себе, оказывается, чистому злу вход сюда воспрещен – хитро задумано, я вам скажу. Какой бы я вид не принимал, я все время как будто бился о стену. Но ты помогла мне попасть сюда (Ю внутренне содрогнулась – за такое ее точно не пустят в рай), я помогу тебе найти того, кого ты ищешь.
- Спасибо… но принимать помощь от зла…
- Ты же знаешь, я часть…
- Знаю.
Старушка – привратница сквозь ворота видела, как вошедшая влюбленная девочка (так уж она ее прозвала, ведь ангелы видят людей насквозь) о чем-то пошептавшись с котом, опустила его на землю и они вместе пошли изучать город ангелов. Она – город, он – ангелов.
**
- Расскажи мне о нем. Чтобы найти здесь кого-то, надо очень много о нем знать.
- Он добрый… нежный…
- Слушай, тебе нужен любой ангел, или твой? Тогда, поконкретнее, пожалуйста, они – куда ни плюнь – здесь все добрые и нежные.
- Когда ему плохо, он пишет шутоШные стихи..Или слушает музыку с определенным названием. У него из глаз тогда, кажется, вот-вот выпрыгнут все чувства,какие у него есть внутри: так сильно они бьются там и так старательно он их не пускает. Он часто не спит по ночам, хотя с тех пор, как он умер, его злая половинка играет в компьютерные стрелялки. Он любит бродить по заснеженным улицам, любит забираться на крышу и думать, глядя на гаснущие окна..
В этот день в городе ангелов было много посетителей. Но старушка, сидевшая у ворот заметила, как влюбленная девочка и фиолетовый кот (никогда не видела котов такого цвета, может внизу уже все реакторы по взрывались?) вышли и сели на край облака.
- Прости, принцесса, его там нет.
Ю задумчиво провела рукой по туманной шерсти «Слоника».
- Странно, может… может, умерла и вторая половинка, и он уже в раю?
- Боюсь, что нет, принцесса. Прости. Я ничего не мог сделать.
И зачем он все время просит прощения? - подумала Ю, и тут мелькнула страшная догадка.
- Да, принцесса. Прости.
Ю уже не слышала его. Словно невидимый умелец одну за другой обрывал в ней струнки – раз! Два! Три! – что-то оборванное комком застряло в горле. Раз! Два! Три! Раз! Два! Три! – туманом заволокло глаза, кто-то мягкий осторожно воткнул в нее с десяток острых ножей – Ю скорчилась от боли и заревела.
Привратница обеспокоенно зашевелилась, надела очки, посмотрела на тот край облака, куда отправились влюбленная девочка с котом. То, что она увидела заставило ее на миг замереть, схватившись за сердце: скорчившаяся девочка лежала на краю облака, красный огонек, когда-то горевший в ее груди, черным пламенем пожирал ее всю. Кот смотрел на нее и из его антрацитовых глаз крупными черными каплями на землю падал мрак.
Сатана плакал.
*
№6. Наверное Последнее.

Чудесное изобретение – качели. Маятник, качающийся между небом и землей и нигде долго не задерживающийся. Таким маятником чувствовала себя Ю, просыпаясь то на солнце, то на луне: то на соломе лучей, то в лужах туч. Середину же поймать никак не получалось: она пролетала ее за несколько секунд, и секунды эти, видимо, проходились на ночь, поскольку днем на равновесие не было и намека. Бесполезно барахтаться в воздухе, если твои руки и ноги связаны, и веревки тянутся вверх. Остается лететь (не куда глаза глядят, а куда приходится… хотя редко у кого глаза глядят в другую сторону). Так странно устроен мир, и против того, что приходится, ничего не попишешь. Так странно, что сомневаешься, такое ли уж он чудесное изобретение. И изобретение ли вообще.
Тут Ю вспомнила о тех, кто ничего этого не знает: неужели он все еще думает, что знает, что с ним произойдет? И до сих пор каждое сокращение мозговых и других клеток принимает за «знаки» свыше и пытается им следовать? Считает ли он себя свободным? Свободным настолько, что пытается разгадать замысел божий в наваждении во всем ему следовать?!
Такими мыслями была занята Ю, когда даже не заметила, что качели ее остановились и зависли под малой медведицей. «Что-то стало холодать,» - подумалось Ю, и только тут она заметила два устремленных на нее из бездны очерченного звездочками ковша черных глаза.
- Ну вот вам и здрасте, - успела подумать еще не совсем очнувшаяся от реальности Ю, прежде чем в ее мозгу отчетливо прозвучал ответ:
- И тебе здрасте, принцесса.
- Принцесса? Разве у настоящих принцесс короны рассыпаются от щелчка пальцев? Разве от дуновения ветерка разлетаются в клочки одежды? Разве прилипает грязь к их босым ногам?
- Ну что ты несешь?!
- Эх,Ф-ман! Что с тебя взять! Сломав крылья, перестал понимать метафоры?
- Зато понимаю, что тебе здесь не очень тепло. Бери мой плащ и идем со мной.
- Куда опять? – недовольно спросила Ю и, съежившись от холода, все же взяла плащ с прыгающими на темном фоне звездочками и закуталась в него, став почти незаметной под лапой медведицы.
- Ты задала вопрос и увидишь ответ.
- Тоже мне, золотая рыбка! А почему я узнаю ответ от тебя?
- Ты получаешь его от того, в чьей власти его тебе дать. Если, конечно, ты этого еще хочешь.
Не известно, хотела Ю этого или не хотела (не слишком, знаете ли, приятное занятие созерцать поросшие мхом и изъеденные плесенью грешные души… и знать, что твою собственную постигнет та же участь), но только она была любопытна настолько, что последовала за тем, в чьих глазах поблескивали фиолетовые искорки. Вы тоже не раз видели эти искорки, принимая их за последний привет гаснущей звезды или за что-нибудь более бредовое, прозванное НЛО, или даже за отблески фонарей в глазах напротив, в которых вы тщетно пытались найти что-либо иное. Нет ничего страшнее таких глаз – глаз с пустыми зрачками и паволокой неясных желаний. И – увы- нет ничего притягательнее таких вот глаз. Глупо устроены девочки Ю. Среди прочего хлама, хранящегося в сундуке с надписью «глупые желания» валяется желание тонуть в пустоте и, что самое интересное, желание быть утопленной там тем, кому они принадлежат.
- Сейчас согреешься, принцесса, - с грустной усмешкой сказал тот, кого она когда-то рассмешила.
- Боюсь, кое-что во мне уже никогда не согреется…
Они подошли к глубокой черной пропасти. Оттуда слышалось какое-то мерное гудение, которое, казалось, издают рои больших мух, временами из непроницаемой тьмы вырывался язык пламени. Но теплее почему-то не становилось. Напротив, по коже побежали мурашки, а внутри все похолодело так, словно она съела ведерко ледяных кубиков.
- Ну вот, мы почти пришли. Очень хотелось бы сказать «добро пожаловать».
- Нет уж спасибо, мне рановато еще.
- Ну, как знаешь. И все-таки ты моя гостья. Заходи.
«Хм. А куда входить-то? – подумала Ю, - то ли старик Данте сплоховал, то ли я чего-то не понимаю…»
- Ты не видишь ни врат ни надписи, потому что надежду оставлять тебе пока рановато, да и жизнь тоже.
- Вот только не надо мне рассказывать, как именно я ее оставлю. А то это случится очень скоро.
- Ни ты, ни я не можем оттянуть или приблизить этот момент. Я имею власть лишь здесь, вершить судьбы – не мой удел.
- Да уж, представляю, что бы ты там навершил!
Эта реплика заставила искренне улыбнуться того, кто никогда и ничего не делал искренне. Видимо, та же мысль пришла в голову и Ю:
- Вот ты вроде высказываешь крайне логичные и похожие на истину мысли. Но ведь ты – воплощенная ложь?! В тебе не должно быть ни логики, ни истины.
- Ты слишком строго судишь (истину), принцесса. А вот логики во мне действительно нет. То, что я ложь – истина. И эта истина есть во мне, следовательно во мне есть истина. Но если во мне есть истина, значит, я не есть абсолютная ложь, значит та истина была вовсе не истинной истиной.
- И истины в тебе все же нет?
- Ты сама скоро поймешь, что дело просто не в этом. И то, что ты увидишь, ты не должна оценивать с точки зрения истинности-неистинности. Во всяком случае то, что я тебе говорил – правда.
- Хоть на этом спасибо. Хотя, впрочем, неизвестно, правда ли то, что ты говоришь сейчас.
- На этот вопрос я не могу ответить – ведь ты не будешь знать, правда это, или нет, а значит ответ мой тебе ничего не даст.
«Вот заморочка-то!» - подумала Ю, но не успела высказать своих скептических мыслей по этому поводу, так как обнаружила, что высказывать их некому: спутник ее растворился в пропасти, лишь то тут, то там поблескивали лукавые фиолетовые искорки, маня за собой. Думать о предосудительности такого «последования за» было поздно, поэтому Ю ничтоже сумняшеся вниз головой бросилась в темноту, к фиолетовым искоркам.
Как это ни странно, никакого апокалипсиса не последовало (а может, он просто давно случился?). Ю вновь оказалась рядом с тем, к кому в гости пожаловала, но по ту сторону тьмы.
«Зазеркалье какое-то», - подумала Ю, глядя туда, откуда она транспортировалась.
- Я бы сказал, заземелье, - сказал над ухом знакомый голос – и от этого Ю почему-то стало не по себе. А пока она это осмысливала, тот, чей это был голос взмахом черного рукава предложил следовать за собой. Ю успела только разглядеть каких-то задумчивых людей неопределенного возраста. Одни сидели на траве и беседовали, другие бродили поодиночке, трагически закинув лохматые головы и подняв глаза к тому, что здесь было небом.
Одну за другой Ю проскочила еще 8 подобных стенок, видимо оказавшись в самом внутреннем пространстве. Но пространство это отнюдь не выглядело «внутренним».
Широко разлилось море с тех пор, как она была здесь в последний раз (отчасти в том была ее заслуга). Желающих (а может, вовсе и не желающих) покидать камешки здесь уже было больше.
С появлением хозяина наступила гробовая тишина. Даже загробная какая-то. Окаменели существа, сидевшие вокруг озера и даже самые камни, которые до того сами набивались на то, чтобы их закинули куда подальше – и те застыли, словно время для них остановилось. Но одного движения руки в черном было достаточно, чтобы все это опять зашевелилось, имитируя некое подобие жизни. Камешки опять озарились желанием, побыв пару секунд лягушкой, отправиться поглубже на дно, где уже никто не сможет принять их ни за камушков, ни за лягушек. Тем более что они ни тем, ни другим не были. А кроме того, ничего способного их за что-то принять в Коците не плавает, не растет, по дну не ползает и просто не живет. От этой мысли у Ю пропало всякое желание бросать камешки. Как же наверное скучно быть таким вот «камушком в себе»… А что если…
- Не бойся, не станешь.
- И думать не хочу!
- А вот это можно устроить…
- То есть хочу, но не об этом…
- Лучше смотри.
Тут Ю где-то за спиной услышала нежный перезвон – некое подобие музыки, но музыки обрывающейся, ломающейся, рвущейся и стонущей, словом, такой, какой и может быть музыка на берегу моря. (Вы когда-нибудь слышали, как бьются радуги? Нет, не как бьются падающие с них мальчики!) Ю тоже не слышала, но сразу догадалась. А странный мальчик даже не догадывался, что она стоит рядом и слышит и видит все, что бы он ни делал. Еще бы! Ведь он и сам не слышал и не видел того, что он делала: глаза его были широко раскрыты, но пусты, а уши заткнуты чем-то непонятным.
- Он долго и старательно игнорировал то, что видел и слышал, и я решил облегчить его страдания. Теперь он думает, что никогда еще не выяснял так много истин, как теперь… Например, что если по радуге стукнуть камнем, то она разобьется. Или что если радугу разбить, то склеить ее будет очень сложно, даже невозможно, ведь никто еще не изобрел клея для радуг. (жаль!)
- И что же он с ней теперь делает?
- Как всегда. Анализирует… Раскладывает кусочки по размеру, форме, температуре плавления, растирает в порошок и без того мелкие крошки.
- Это же скучно!
- А кому здесь весело? Здесь нет понятия «скучно». Он сидит и думает, что живет. И надеется склеить радугу. Или сделать новую – видишь капли на его пальцах? Но он не видит, как мучается разбитая на осколки, не чувствует ее боли, не слышит ее «музыки» - он лишь чувствует кожей ее электричество. Он никогда не сделает ее целой, пока будет слушать только себя. И никогда не сделает новой, пока будет делать ее из слез…
… Слезы капали на голые камни, разъедая их и извлекая единственно живое, что в них было наружу, катились по звездному полотну плаща, попадая на звездочки и заставляя их вспениваться и шипеть, растворялись в озере – ведь оно из них и состояло. Камни и камешки тонули в поднимавшемся тумане. И в этом тумане тонул мальчик, забавляющийся с радугами, тонул, ощущая на сердце сжимающую и тянущую тоску. Тоску по небу, Солнцу – тому, к чему он уже никогда не сможет взлететь, никогда не сможет ступить на нежно-разноцветную поверхность небесного коромысла, ведь помочь ему в этом уже некому. Он увидел перед собой пристально вглядывающиеся в него фиолетовые искорки и ловил в них что-то более родное и живое, чем очертания большой медведицы. Может, даже смутно о чем-то догадывался, а может, просто сидел на холодных камнях с кусками остывших радуг и жалел, что уже никогда не сможет заплакать…
А как же Ю? Умерла? …. Во всяком случае, она очень этого хотела.


Вместо эпилога:
..Я налью себе вино-что дальше?
Птичкой постучу в твое окно- как раньше.
Не пугайся, на руках моих не кровь, а краска –я рисую нашу сказку.
Ты мечтал и целовал, и от разлуки так страдал,
но не в серьез,
А лишь слегка.
Отдала весь свет и жизнь, но для тебя, Неверный Принц, моя Любовь
Слишком велика!...