Голиаф и Маришка

    Покупатель вошел в магазин, остановился у свободного прилавка и, протянув продавцу пятьсот рублей одной купюрой, попросил жвачку, после чего был вынужден выслушать в свой адрес много недоброжелательных слов, содержание которых  сводилось к одной лишь фразе: «Нет сдачи».

- Оставьте себе, - вежливо ответил покупатель, заметив созревающий румянец
на щеках круглолицей продавщицы. Она перестала хамить и стояла молча в некотором замешательстве, не зная, принимать ли всерьез щедрость клиента.
   Ощутив могущественное влияние денег на поведение торговой работницы, покупатель лишний раз убедился в том, что имея много денег можно упралять настроением большого количества людей...

   Голиаф не считал себя филантропом и пятьсот рублей имели для него такое же значение, как и деньги, номиналом выше; просто не хотелось омрачать себе настроение на весь день, который недавно родился. В этот день ему нужно было выглядеть веселым и привлекательным. Успеть посетить парикмахерскую. К обеду заказать в баре столик на двоих. Купить на цветочном рынке букет роз. И уговорить своего знакомого, водителя БМВ, заехать за одной симпатичной особой. Ну а вечером – спектакль в драматическом театре, вечерняя прогулка по набережной, а дальше как сложится… 

   В полуподвальном помещении бара он забронировал круглый столик в углу, в уютном местечке, с аквариумом и двумя настенными лампами, одетыми в оранжевые плафоны.
   Парикмахеру Голиаф заплатил пятьдесят долларов, и тот обрабатывал, чуть ли не каждую волосинку на голове клиента пока не привел его шевелюру в божеский вид.

   За цветы не пришлось переплачивать. Голиафа по полной программе обслужили две приветливые девушки: помогли выбрать самые красивые розы; упаковали их в праздничную цветную обертку и поблагодарили за покупку, многозначительно улыбаясь и перемигиваясь между собой. Причину такого вежливого обслуживания самонадеянный молодой человек объяснил себе тем, что наружность его (как было замечено им самим) часто вызывала симпатию окружающих: рослый, с крепким телосложением и мужественным лицом, которое производило впечатление несомненной порядочности.

   Но Голиаф не испытывал гордости за свой внешний вид, потому что с недавнего времени больше стал ценить в мужчинах ум, талант, а также волевые и физические качества, которые он пытался в себе развить.    

  Водитель БМВ, ветеран афганской войны, привязанный к доброй привычке ценить в людях искренность и общительность, на этот раз не нашел в Голиафе интересного собеседника и потому крутил «баранку» молча, дав согласие до полуночи побыть в образе таксиста. 
- Расскажи что-нибудь, или включи музыку, - обратился к водителю Голиаф, сидя на заднем сиденье с Маришкой. Так он называл свою новую подругу Марину, медсестру скорой помощи, склонную воспринимать всех окружающих её людей как потенциальных больных, с каждым днем всё больше убеждаясь в том, что в настоящее время при жуткой экологии и нервных стрессах никто не может похвастать своим здоровьем.

   В водителе БМВ Маришка заподозрила симптом психического расстройства. Невооруженным глазом было видно, как он не переставал бурчать что-то себе под нос и хлопотать угрюмым лицом.

   В Голиафе девушка обнаружила хронического меланхолика, молчаливого, но симпатичного, которого не обязательно слушать, достаточно было просто  любоваться им. 

   «Меланхолик» не любил многословие, не находя в нём возможности точной передачи чувств, которыми он дорожил больше чем словами. Быть откровенным или сентиментальным он почему-то не решался; так же не было у него желания производить впечатление интересного собеседника, который «лезет из кожи вон», только бы показать, какой он умный и образованный человек.

   Вот и сейчас Голиаф не был словоохотлив, потому и попросил водителя включить музыку и заполнить пустоту общего молчания звуками чужого настроения. 

   У афганца не было желания слушать музыку. Он продолжал наблюдать за дорогой, тускло освещенной уличными фонарями, и шептать себе под нос непонятные пассажирам слова.

- Возьми, - сказал Голиаф, протягивая приятелю пятьсот рублей.
- Что это?
- Долг. Спасибо, выручил, – солгал парень. – Теперь включи музыку.

   Просьбу пассажира водитель выполнил, но деньги не взял.

- Вы медик? – спросил он девушку, не отвлекаясь от дороги. – От каких
недугов лечите?
- Я не доктор, - улыбнулась Марина. – А что? Кому-то нужна помощь?

   «Афганец» выключил магнитолу и припарковал автомобиль у бордюра проезжей дороги.

- Вам плохо? – спросила медсестра.
- С ним так бывает, - ответил за водителя Голиаф.
- Что именно?
- Ну... не знаю. Он мне не рассказывает. Вот так вот закроет глаза и молчит.
–       Ничего, пройдёт... Сейчас поедем, - сказал водитель.               
- Конечно, поедем! Непременно поедем, – прямиком в больницу! – разгорячилась Марина. – На Вас лица нет!      
          -     В самом деле, Виктор Васильевич... Объясни мне, как управлять твоей
техникой, я сам поведу.
- Не надо этого делать, - испугалась девушка. – Юра, у тебя сотовый телефон
есть? – обратилась она к Голиафу. – Надо вызвать скорую помощь.
- Ни скорую, ни медленную... – вялым голосом произнес Виктор Васильевич.

   «Спрашивается, – зачем в плохом самочувствии садиться за руль машины? Ведь Голиаф не был ему другом. Случайное знакомство на прошлогоднем всероссийском празднике в честь десантных войск. Обменялись телефонными номерами для контакта, так, на всякий случай. За целый год всего-то раза два встретились, попили пивка, и один раз по телефону поздравили друг друга с Днём победы. О дружеских отношениях не помышляли. Может быть, из-за разницы в возрасте. Так толком друг друга и не узнали. Голиаф даже не ведал о том, что Виктор Васильевич третий год находился на пенсии, имел инвалидность, связанную с болезнью сердца, но продолжал считать себя бойцом спецназа, готовым в любую минуту пожертвовать собой ради интересов Родины. Чем занимался Юрий, не догадывались ни Виктор Васильевич, ни Марина. О происхождении его прозвища они тоже не знали. Имя «Голиаф» Марина связывала с высоким ростом, но не совсем была уверена в этом».

- Ты баранку-то крутил когда-нибудь? – спросил «афганец», не оборачиваясь.
- Не приходилось, - пожал плечами Голиаф.
- Ладно... сам поведу. Доставлю вас туда, куда вам надо... а там вы уж сами...   

                * * *

   Драмтеатр и прогулку по набережной пришлось отложить до следующего раза. Не хотелось покидать просторное помещение бара с его уютной атмосферой. Интеллигентная красивая публика. Камерное звучание мелодичной инструментальной музыки. Вкусная кухня и вежливое обслуживание бармена. – Что еще нужно двум молодым людям, чтобы провести воскресный день и снять внутреннее напряжение от ежедневных бытовых проблем?

   После двух выпитых фужеров вина Голиаф пообещал Маришке выполнить все ее капризы, если она перестанет интересоваться его автобиографией.

- Ты волшебник?
- Нет. Но могу удивить покруче фокусника. 

   И он стал удивлять. Сначала, по просьбе Маришки, уговорил молодую пару с соседнего столика дуэтом спеть перед публикой любую на их вкус песню, обещая хорошо заплатить. И заплатил. После этого попросил бармена расставить по столам дорогое марочное шампанское от лица Марины, чтобы услышать в ее честь единодушный и благодарственный возглас публики.
   И публика произнесла: «Спа-си-бо, Ма-ри-на!». 

- Ты много тратишь денег. Откуда у тебя столько
долларов?               
- У человека моей профессии они могут водиться.
- Ты банкир?
- Как ты догадалась? И вообще... могу я этот вечер провести так, как мне
хочется? 
- Имеешь право. Но прошу тебя, поменьше пей спиртное и расплачивайся
рублями.
- Рубли мне самому пригодятся.
   Марина забеспокоилась.

                * * *

   Прошло два дня. Утром Маришка связалась по телефону с Голиафом и сообщила ему о том, что вчера в полночь машина скорой помощи отвезла в больницу Виктора Васильевича, и что нужна дорогостоящая операция на сердце.
- Что от меня нужно? – спросил Голиаф.
- Ты же банкир... Он ведь твой приятель...
- Но не родственник. Еще что? Алё!..

   После такого разговора Голиаф за весь день не мог вернуть себе прежнее душевное равновесие. Не мог же он рассказать Маришке всю правду о себе. Растерялся. Не нашел нужных слов, лишний раз убеждаясь в том, что именно в словах чаше и больше всего проявляют себя пошлость и глупость которые ссорят людей друг с другом.
 
   Вечером того же дня снова позвонила Марина.
- Ему плохо, понимаешь? Его надо срочно везти в Москву на операцию. Я много узнала о нем. Он пленных спасал и под пули лез.
- Ну и дурак, что лез!
- Помоги ему, банкир...
- Да иди ты в баню, зануда! Кто он тебе – брат! сват! отец? Чего ты суешь нос в чужой сундук?.. 
- Какой сундук, Юра?..
- Не знаю какой… Запутался в словах…
- Ты поможешь?
- А кто поможет мне?
- Я не понимаю... Какая нужна помощь тебе? Ты здоровый, красивый парень...
- Не здоровый я. Псих я! Особенно когда со мной про деньги говорят. Сейчас
я приеду к тебе и сделаю из тебя цыплёнка-табака, если ты не перестанешь говорить о деньгах… Сколько денег ему надо?
- Кому?
- Василичу.
- Много тысяч долларов. Они у тебя есть, я знаю.
   Голиаф рассмеялся.               
- Откуда ты знаешь, сестра милосердия?
- В баре видела.
- Хорошо. Нам с тобой необходимо встретиться.
- Когда?
- Сейчас.
                * * *

   Голиаф и Маришка встретились в том же баре, в котором были недавно. 
- Зачем ты меня сюда пригласил?
- Пьянствовать, - пошутил Голиаф. – Хочу тебе исповедаться.
- А трезвым нельзя?
- Трезвым – совестно.
- Два фужера с вином достаточно будет? – спросила Марина.
   Голиаф откупорил бутылку, сделал несколько глотков из горлышка и спросил:
- Ты знаешь, кто я?
- Кто?
- Я не банкир.
- Кто же ты?
- Я художник. Необычный художник.
- Саврасов что ли?
- Зря смеешься. У тебя найдется листок бумаги?

   Маришка порылась в сумке, достала записную книжку и, выдрав из нее чистый листок, протянула Голиафу.

- Сиди и любуйся мной, - сказал художник.
- И долго мне так сидеть?
- Минут десять.

   По истечении оговоренного времени рисунок был готов.

- Что это значит? – спросила Марина.
- Это стодолларовая купюра с твоим лицом вместо Франклина.
- Ты хочешь сказать...
- Выслушай меня и не перебивай. Я действительно хочу помочь Виктору. Я бы
никогда не признался...

   Марина быстро вышла из-за стола и направилась к выходу. Юра догнал её на улице, ступая следом за ней.

- Ты можешь думать обо мне что угодно, - запинался он от волнения. – Если ты
действительно хочешь помочь старику...
- Он не старик. Ему всего сорок девять лет. И он уже герой.
- Но ведь я не отказываю в помощи!..

   Марина остановилась и заглянула Голиафу в глаза:
          -     Чем ты можешь помочь? Миллион твоих долларов не стоит и рубля. Что ты на это скажешь?
- У меня есть доллары, которые никто не отличит от настоящих. И ты здесь ни
причем. Ты ведь не обязана знать Кто я? И вообще... я не понимаю, откуда у тебя столько жалости к посторонним людям?
- Это плохо?
- Для меня хорошего мало. Какой сегодня день?
- Суббота.               
- Мне нужны банковские реквизиты для перечисления валюты.
- Ты сумасшедший?

   Марина отвернулась и засеменила в сторону трамвайной остановки.

- Ты едешь? – окликнула она, обернувшись.
- Куда?
-    Ко мне домой. За реквизитами.

                * * *

   В понедельник до обеда деньги были перечислены на московский счёт кардиологической больницы.
   Всю неделю Голиафа прятала у себя дома Маришка, опасаясь, что фальшивые доллары разоблачатся и Юру надолго упрячут в тюрьму. 

   Что касается «афганца», – его благополучно доставили в Москву. Операция прошла удачно.
   По этому поводу Маришка предложила Голиафу собрать у нее дома сабантуйчик.

- И кого ты собираешься пригласить? – спросил Юра.
- Никого. Ты, да я, да мы с тобой. Думаю, достаточно. Посидим лучше, чем в баре. Тебе нравится у меня?
- Нормальная хатёнка. Евроремонта не хватает.
- Хм... На твои доллары?
- Зачем? На родные рублики. С ними как-то поспокойнее.
- А ты не боишься, что всё раскроется?
- Что именно?
- Ну... деньги, связанные с операцией?
- Какие деньги?
- Не дурачься! Художества твои, вот что за деньги. В каком подвале ты их
печатаешь?
- Ничего я ни печатаю. Ты плохо думаешь обо мне. Я ведь рублями перечислил. Личные сбережения, так сказать.

   Маришка недоверчиво посмотрела на Голиафа.

- Я вполне серьезно. Так что не переживай за меня. Чего ты так сердито смотришь?..
- Сволочь ты! Родная моя сволочь... - сказала Маришка и заплакала.