О, музы! О, богини!

О, музы! О, богини! Вас увидев
Скиталец тот же час пал ниц.
Он не достоин созерцать и тени ваших лиц,
И капли, что застыли вкруг десниц.
О, бледные создания, что зовутся девы!
Пред вами они – отблески пожара;
Всего лишь капли от дождя, пыль пара!
Пред вами бы склонился и сам Мара.
О, юные! О, вечные богини!
Позвольте же представить вам на суд
Мое творенье, нет, не стих…но вдруг!
Хотя бы отраженье ваших красоты и пут.
Одна из вас стремительно танцуя
Для смертных глаз рисует наслажденье:
В такой гармонии сливаясь с плавным пеньем.
Легки, стремительны, естественны движенья.
О, твои руки потеряла Афродита!
А стопы, бедра, торс от Артемиды!
«Тебе в сем бронзовом загаре стыдно
Должно быть!» - вскрикнут девы от обиды.
Но нет, тебе не стыдно, ради света!
Не прикрывай свое божественное тело!
Лишь раз за разом обнажайся смело,
Но с умилительным румянцем неумело.
Другая дева! Ах, внушает страх с восторгом.
И маска Хатор твой единый лик скрывает:
Любовное похмелье, пыл в разврате тает.
И взгляд копейщика всю душу обнажает.
«О, подожди!» - молю тебя, припав
К твоим накачанным ногам валькирий.
«Не прожигай очами, дай жить в мире.
Не изгибайся в обещании мистерий».
Ведь ты, проклятая, - возлюбленная Балу!
Тебя прозвали не иначе, чем Анату.
За наслаждение с собой большую плату
Срываешь ты жестокостью в награду.
Скитальца взор горящий, восхищенный
На полногрудую Юнону обращен.
В стремленье к поцелую он, увы, смешон!
Но молвят полные уста: «Прощен!»
О, да! Юнона, ты еще и Фрейя.
После любовного похмелья крепкий сон,
Прикосновение руки, спокойный, тихий тон
И радость теплая объятий без препон.
Твоими бы руками, да взласкати
Потерянные души и детей.
А губы маковы, да не сходя с полатей
Зацеловать вперед на сто ночей.
Последнее в обличье женском божество
Вдруг скрытно-тайно так взгрустнуло.
Суровая Лхамо, ты не уснула?
Иль вспомнила ты про попону мула?
Скажи, ну отчего ты тайны жизни знаешь?
И смерть – загадка тоже не твоя.
Весь облик твой живет, в себе тая
Загадки и молчанья, все края.
Такое божество за хрупкостью наивной,
За белизною кожи в ипостаси
Имеет жесткости и гневных мыслей в массе.
Хоть справедливо все ж бывает чаще.
О, смелые, бессмертные богини!
Простите бесшабашности глупца,
Что смел изобразить собой писца
И вас обрисовать со слов истца.